Безприданница

Содержаніе:

• ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
• ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
• ДЬЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.
• ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

ЛИЦА:

• Харита Игнатьевна Огудалова, вдова, среднихъ лѣтъ; одѣта изящно, но смѣло и не по лѣтамъ.
• Лариса Дмитріевна, ея дочь, дѣвица; одѣта богато, но скромно.
• Мокій Парменычъ Кнуровъ, изъ крупныхъ дѣльцовъ послѣдняго времени, пожилой человѣкъ, съ громаднымъ состояніемъ.
• Василій Данилычъ Вожеватовъ, очень молодой человѣкъ, одинъ изъ представителей богатой торговой фирмы; по костюму — европеецъ.
• Юлій Капитонычъ Карандышевъ, молодой человѣкъ, небогатый чиновникъ.
• Сергѣй Сергѣичъ Паратовъ, блестящій баринъ, изъ судохозяевъ, лѣтъ за 30.
• Робинзонъ.
• Гаврила, клубный буфетчикъ и содержатель кофейной на бульварѣ.
• Иванъ, слуга въ кофейной.

Дѣйствіе происходитъ въ настоящее время, въ большомъ городѣ Бряхимовѣ, на Волгѣ.

Городской бульваръ на высокомъ берегу Волги, съ площадкой передъ кофейной. Направо отъ актеровъ — входъ въ кофейную; налѣво — деревья; въ глубинѣ чугунная рѣшетка; за ней видъ на Волгу, на большое пространство: лѣса, села и проч. На площадкѣ столы и стулья: одинъ столъ на правой сторонѣ, подлѣ кофейной; другой — на лѣвой.

•••

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Гаврила стоитъ въ дверяхъ кофейной; Иванъ приводитъ въ порядокъ мебель на площадкѣ.

Иванъ. Никого народу-то нѣтъ на бульварѣ.

Гаврила. По праздникамъ всегда такъ. По старинѣ живемъ: отъ поздней обѣдни всѣ къ пирогу да ко щамъ, а потомъ, послѣ хлѣба-соли, семь часовъ отдыхъ.

Иванъ. Ужъ и семь! Часика три-четыре. Хорошее это заведеніе.

Гаврила. А вотъ около вечеренъ проснутся, попьютъ чайку до третьей тоски…

Иванъ. До тоски! Объ чемъ тосковать-то?

Гаврила. Посиди за самоваромъ поплотнѣе, поглотай часа два кипятку, такъ узнаешь. Послѣ шестого пота, она, первая-то тоска, подступаетъ… Разстанутся съ чаемъ и выползутъ на бульваръ раздышаться да разгуляться. Теперь чистая публика гуляетъ: вонъ Мокій Парменычъ Кнуровъ проминаетъ себя.

Иванъ. Онъ каждое утро бульваръ-то мѣряетъ взадъ и впередъ, точно по обѣщанію. И для чего это онъ такъ себя утруждаетъ?

Гаврила. Для моціону.

Иванъ. А моціонъ для чего?

Гаврила. Для аппетиту. А аппетитъ нуженъ ему для обѣда. Какіе обѣды-то у него! Развѣ безъ моціону такой обѣдъ съѣшь?

Иванъ. Отчего это онъ все молчитъ?

Гаврила. „Молчитъ“. Чудакъ ты… Какъ же ты хочешь, чтобъ онъ разговаривалъ, коли у него милліоны? Съ кѣмъ ему разговаривать? Есть человѣка два-три въ городѣ, съ ними онъ разговариваетъ, а больше не съ кѣмъ; ну, онъ и молчитъ. Онъ и живетъ здѣсь не подолгу отъ этого отъ самаго; да и не жилъ бы, кабы не дѣла. А разговаривать онъ ѣздитъ въ Москву, въ Петербургъ, да за границу — тамъ ему просторнѣе.

Иванъ. А вотъ Василій Данилычъ изъ-подъ горы идетъ. Вотъ тоже богатый человѣкъ, а разговариваетъ.

Гаврила. Василій Данилычъ еще молодъ, малодушествомъ занимается, а въ лѣта войдетъ, такой же идолъ будетъ. (Слѣва выходитъ Кнуровъ и, не обращая вниманія на поклоны Гаврилы и Ивана, садится къ столу, вынимаетъ изъ кармана французскую газету и читаетъ. Справа входитъ Вожеватовъ.)

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Кнуровъ, Вожеватовъ, Гаврила и Иванъ.

Вожеватовъ (почтительно кланяясь). Мокій Парменычъ, честь имѣю кланяться!

Кнуровъ. А! Василій Данилычъ! (Подаетъ руку.) Откуда?

Вожеватовъ. Съ пристани. (Садится. Гаврила подходитъ ближе.)

Кнуровъ. Встрѣчали кого-нибудь?

Вожеватовъ. Встрѣчалъ, да не встрѣтилъ. Я вчера отъ Сергѣя Сергѣича Паратова телеграмму получилъ. Я у него пароходъ покупаю.

Гаврила. Не „Ласточку“ ли, Василій Данилычъ?

Вожеватовъ. Да, „Ласточку“. А что̀?

Гаврила. Рѣзво бѣгаетъ, сильный пароходъ.

Вожеватовъ. Да вотъ обманулъ Сергѣй Сергѣичъ: не пріѣхалъ.

Гаврила. Вы ихъ съ Самолетомъ ждали, а они, можетъ, на своемъ пріѣдутъ, на „Ласточкѣ“.

Иванъ. Василій Данилычъ, да вонъ еще пароходъ бѣжитъ сверху.

Вожеватовъ. Мало-ль ихъ по Волгѣ бѣгаетъ!

Иванъ. Это Сергѣй Сергѣичъ ѣдутъ.

Вожеватовъ. Ты думаешь?

Иванъ. Да похоже, что они-съ… Кожухи-то на „Ласточкѣ“ больно примѣтны.

Вожеватовъ. Разберешь ты кожухи за семь верстъ.

Иванъ. За десять разобрать можно-съ… Да и ходко идетъ, сейчасъ видно, что съ хозяиномъ.

Вожеватовъ. А далеко?

Иванъ. Изъ-за острова вышелъ. Такъ и выстилаетъ, такъ и выстилаетъ.

Гаврила. Ты говоришь, выстилаетъ?

Иванъ. Выстилаетъ. Страсть! Шибче Самолета бѣжитъ, такъ и мѣряетъ.

Гаврила. Они ѣдутъ-съ.

Вожеватовъ (Ивану). Такъ ты скажи, какъ приставать станутъ.

Иванъ. Слушаю-съ… Чай, изъ пушки выпалятъ.

Гаврила. Безпремѣнно.

Вожеватовъ. Изъ какой пушки?

Гаврила. У нихъ тутъ свои баржи серёдъ Волги на якорѣ.

Вожеватовъ. Знаю.

Гаврила. Такъ на баржѣ пушка есть. Когда Сергѣя Сергѣича встрѣчаютъ или провожаютъ, такъ всегда палятъ. (Взглянувъ въ сторону за кофейную.) Вонъ и коляска за ними ѣдетъ-съ, извозчицкая, Чиркова-съ! Видно, дали знать Чиркову, что пріѣдутъ. Самъ хозяинъ Чирковъ на козлахъ. Это за ними-съ.

Вожеватовъ. Да почемъ ты знаешь, что за ними?

Гаврила. Четыре иноходца въ рядъ, помилуйте, — за ними. Для кого же Чирковъ такую четверню сберетъ? Вѣдь, это ужасти смотрѣть… какъ львы… всѣ четыре на трензеляхъ! А сбруя-то, сбруя-то! За ними-съ.

Иванъ. И цы̀ганъ съ Чирковымъ на козлахъ сидитъ, въ парадномъ казакинѣ, ремнемъ перетянутъ такъ, что, того гляди, переломится.

Гаврила. Это за ними-съ. Некому больше на такой четверкѣ ѣздить. Они-съ.

Кнуровъ. Съ шикомъ живетъ Паратовъ.

Вожеватовъ. Ужъ чего другого, а шику довольно.

Кнуровъ. Дешево пароходъ-то покупаете?

Вожеватовъ. Дешево, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Да, разумѣется, а то, что̀ за расчетъ покупать. Зачѣмъ онъ продаетъ?

Вожеватовъ. Знать, выгоды не находитъ.

Кнуровъ. Конечно, гдѣ-жъ ему! Не барское это дѣло. Вотъ вы выгоду найдете, коли дешево-то купите.

Вожеватовъ. Намъ кстати: у насъ на низу грузу много.

Кнуровъ. Не деньги-ль понадобились?… Онъ, вѣдь, мотоватъ.

Вожеватовъ. Его дѣло. Деньги у насъ готовы.

Кнуровъ. Да, съ деньгами можно дѣла дѣлать, можно. (Съ улыбкой.) Хорошо тому, Василій Данилычъ, у кого денегъ-то много.

Вожеватовъ. Дурно ли дѣло! Вы сами, Мокій Парменычъ, это лучше всякаго знаете.

Кнуровъ. Знаю, Василій Данилычъ, знаю.

Вожеватовъ. Не выпьемъ ли холодненькаго, Мокій Парменычъ?

Кнуровъ. Что̀ вы, утромъ-то! Я еще не завтракалъ…

Вожеватовъ. Ничего-съ. Мнѣ одинъ англичанинъ, — онъ директоръ на фабрикѣ, — говорилъ, что отъ насморка хорошо шампанское натощакъ пить. А я вчера простудился немного.

Кнуровъ. Какимъ образомъ? Такое тепло стоитъ.

Вожеватовъ. Да все имъ же и простудился-то: холодно очень подали.

Кнуровъ. Нѣтъ, что̀ хорошаго; люди посмотрятъ, скажутъ: ни свѣтъ, ни заря — шампанское пьютъ.

Вожеватовъ. А чтобъ люди чего дурного не сказали, такъ мы станемъ чай пить.

Кнуровъ. Ну, чай — другое дѣло.

Вожеватовъ (Гаврилѣ). Гаврила, дай-ка намъ чайку моего, понимаешь?… Моего!

Гаврила. Слушаю-съ. (Уходитъ.)

Кнуровъ. Вы развѣ особенный какой пьете?

Вожеватовъ. Да все то же шампанское, только въ чайники онъ разольетъ и стаканы съ блюдечками подастъ.

Кнуровъ. Остроумно.

Вожеватовъ. Нужда-то всему научитъ, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Ѣдете въ Парижъ-то, на выставку?

Вожеватовъ. Вотъ куплю пароходъ да отправлю его внизъ за грузомъ и поѣду.

Кнуровъ. И я на-дняхъ: ужъ меня ждутъ. (Гаврила приноситъ на подносѣ два чайника съ шампанскимъ и два стакана.)

Вожеватовъ (наливая). Слышали новость, Мокій Парменычъ? Лариса Дмитріевна замужъ выходитъ.

Кнуровъ. Какъ замужъ? Что̀ вы! За кого?

Вожеватовъ. За Карандышева.

Кнуровъ. Что̀ за вздоръ такой? Вотъ фантазія! Ну, что̀ такое Карандышевъ? Не пара, вѣдь, онъ ей, Василій Данилычъ!

Вожеватовъ. Какая ужъ пара! Да что̀-жъ дѣлать-то, гдѣ взять жениховъ-то? Вѣдь, она безприданница.

Кнуровъ. Безприданницы-то и находятъ жениховъ хорошихъ.

Вожеватовъ. Не то время. Прежде жениховъ-то много было, такъ и на безприданницъ хватало; а теперь жениховъ-то въ самый обрѣзъ: сколько приданыхъ, столько и жениховъ, лишнихъ нѣтъ — безприданницамъ-то и недостаетъ. Развѣ бы Харита Игнатьевна отдала за Карандышева, кабы лучше были?

Кнуровъ. Бойкая женщина.

Вожеватовъ. Она, должно быть, не русская.

Кнуровъ. Отчего?

Вожеватовъ. Ужъ очень проворна.

Кнуровъ. Какъ это она оплошала? Огудаловы все-таки фамилія порядочная, и вдругъ за какого-то Карандышева!… Да съ ея-то ловкостью!.. Всегда полонъ домъ холостыхъ…

Вожеватовъ. Ѣздить-то къ ней всѣ ѣздятъ, потому что весело очень: барышня хорошенькая, играетъ на разныхъ инструментахъ, поетъ, обращеніе свободное, оно и тянетъ… Ну, а жениться-то надо подумавши.

Кнуровъ. Вѣдь выдала же она двухъ?

Вожеватовъ. Выдать-то выдала, да надо ихъ спросить, сладко ли имъ жить-то. Старшую увезъ какой-то горецъ, кавказскій князекъ. Вотъ потѣха-то была!.. Какъ увидалъ, затрясся, заплакалъ даже, — такъ двѣ недѣли и стоялъ подлѣ нея, за кинжалъ держался да глазами сверкалъ, чтобъ не подходилъ никто. Женился и уѣхалъ, да, говорятъ, не довезъ до Кавказа-то, зарѣзалъ на дорогѣ отъ ревности. Другая тоже за какого-то иностранца вышла, а онъ послѣ оказался совсѣмъ не иностранецъ, а шуллеръ.

Кнуровъ. Огудалова разочла не глупо: состояніе небольшое, давать приданое не изъ чего, такъ она живетъ открыто, всѣхъ принимаетъ.

Вожеватовъ. Любитъ и сама пожить весело. А средства у нея такъ не велики, что даже и на такую жизнь недостаетъ.

Кнуровъ. Гдѣ же она беретъ?

Вожеватовъ. Женихи платятся. Какъ кому понравилась дочка, такъ и раскошеливайся… Потомъ на приданое возьметъ съ жениха, а приданаго не спрашивай.

Кнуровъ. Ну, я думаю, не одни женихи платятся, а и вамъ, напримѣръ, частое посѣщеніе этого семейства не дешево обходится.

Вожеватовъ. Не разорюсь, Мокій Парменычъ! Что̀-жъ дѣлать, за удовольствія платить надо: они даромъ не достаются; а бывать у нихъ въ домѣ большое удовольствіе.

Кнуровъ. Дѣйствительно, удовольствіе, это вы правду говорите.

Вожеватовъ. А сами почти никогда не бываете.

Кнуровъ. Да неловко: много у нихъ всякаго сброду бываетъ, потомъ встрѣчаются, кланяются, разговаривать лѣзутъ. Вотъ, напримѣръ, Карандышевъ, ну, что̀ за знакомство для меня?

Вожеватовъ. Да, у нихъ въ домѣ на базаръ похоже.

Кнуровъ. Ну, что̀ хорошаго? Тотъ лѣзетъ къ Ларисѣ Дмитріевнѣ съ комплиментами, другой съ нѣжностями, такъ и жужжатъ, не даютъ съ ней слова сказать. Пріятно съ ней одной почаще видѣться — безъ помѣхи.

Вожеватовъ. Жениться надо.

Кнуровъ. Жениться! Не всякому можно, да не всякій и захочетъ; вотъ я, напримѣръ, женатый.

Вожеватовъ. Такъ ужъ нечего дѣлать… Хорошъ виноградъ, да зеленъ, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Вы думаете?

Вожеватовъ. Видимое дѣло. Не такихъ правилъ люди: мало-ль случаевъ-то было, да вотъ не польстились, хоть за Карандышева, да замужъ.

Кнуровъ. А хорошо бы съ такой барышней въ Парижъ прокатиться на выставку!

Вожеватовъ. Да, не скучно будетъ, прогулка пріятная. Какіе у васъ планы-то, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Да и у васъ этихъ плановъ-то не было ли тоже?

Вожеватовъ. Гдѣ мнѣ! Я простоватъ на такія дѣла. Смѣлости у меня съ женщинами нѣтъ: воспитаніе, знаете ли, такое, ужъ очень нравственное, патріархальное получилъ.

Кнуровъ. Ну, да, толкуйте! У васъ шансовъ больше моего: молодость — великое дѣло. Да и денегъ не пожалѣете; дешево пароходъ покупаете, такъ изъ барышей-то можно. А вѣдь, чай, не дешевле „Ласточки“ обошлось бы.

Вожеватовъ. Всякому товару цѣна есть, Мокій Парменычъ! Я хоть молодъ, а не зарвусь: лишняго не передамъ.

Кнуровъ. Не ручайтесь! Долго ли съ вашими лѣтами влюбиться, а ужъ тогда какіе расчеты!

Вожеватовъ. Нѣтъ, какъ-то я, Мокій Парменычъ, въ себѣ этого совсѣмъ не замѣчаю.

Кнуровъ. Чего?

Вожеватовъ. А вотъ, что̀ любовью-то называютъ.

Кнуровъ. Похвально, хорошимъ купцомъ будете. А все-таки вы съ ней гораздо ближе, чѣмъ другіе.

Вожеватовъ. Да въ чемъ моя близость? Лишній стаканчикъ шампанскаго потихоньку отъ матери иногда налью, пѣсенку выучу, романы вожу, которые дѣвушкамъ читать не даютъ.

Кнуровъ. Развращаете, значитъ, понемножку.

Вожеватовъ. Да мнѣ что̀! Я, вѣдь, насильно не навязываю… Что̀-жъ мнѣ объ ея нравственности заботиться! Я не опекунъ.

Кнуровъ. Я все удивляюсь, неужели у Ларисы Дмитріевны, кромѣ Карандышева, жениховъ не было?

Вожеватовъ. Были, да, вѣдь, она простовата.

Кнуровъ. Какъ простовата? То-есть глупа?

Вожеватовъ. Не глупа, а хитрости нѣтъ, не въ матушку. У той все хитрость да лесть, а эта вдругъ, ни съ того, ни съ сего, и скажетъ, что̀ не надо.

Кнуровъ. То-есть, правду?

Вожеватовъ. Да, правду, а безприданницамъ такъ нельзя. Къ кому расположена, нисколько этого не скрываетъ. Вотъ Сергѣй Сергѣичъ Паратовъ въ прошломъ году появился, наглядѣться на него не могла, а онъ мѣсяца два поѣздилъ, жениховъ всѣхъ отбилъ, да и слѣдъ его простылъ, исчезъ неизвѣстно куда.

Кнуровъ. Что̀-жъ съ нимъ сдѣлалось?

Вожеватовъ. Кто его знаетъ; вѣдь онъ мудреный какой-то. А ужъ какъ она его любила, чуть не умерла съ горя! Какая чувствительная! (Смѣется.) Бросилась за нимъ догонять; ужъ мать со второй станціи воротила.

Кнуровъ. А послѣ Паратова были женихи?

Вожеватовъ. Набѣгали двое: старикъ какой-то съ подагрой, да разбогатѣвшій управляющій какого-то князя, вѣчно пьяный. Ужъ Ларисѣ и не до нихъ, а любезничать надо было: маменька приказываетъ.

Кнуровъ. Однако, положеніе ея незавидное.

Вожеватовъ. Да, смѣшно даже. У нея иногда слезинки на глазахъ видны, поплакать задумала, а маменька улыбаться велитъ. Потомъ вдругъ проявился этотъ кассиръ. Вотъ бросалъ деньгами-то, такъ и засыпалъ Хариту Игнатьевну. Отбилъ всѣхъ, да не долго покуражился: у нихъ въ домѣ его и арестовали. Скандалище здоровый! (Смѣется.) Съ мѣсяцъ Огудаловымъ никуда глазъ показать было нельзя. Тутъ ужъ Лариса наотрѣзъ матери объявила: „довольно, говоритъ, съ насъ сраму-то; за перваго пойду, кто посватается, богатъ ли, бѣденъ ли, разбирать не буду.“ А Карандышевъ и тутъ, какъ тутъ, съ предложеніемъ.

Кнуровъ. Откуда взялся этотъ Карандышевъ?

Вожеватовъ. Онъ давно у нихъ въ домѣ вертится, года три. Гнать не гнали, а и почету большого не было. Когда перемежка случилась, никого изъ богатыхъ жениховъ въ виду не было, такъ и его придерживали, слегка приглашали, чтобъ не совсѣмъ пусто было въ домѣ. А какъ бывало набѣжитъ какой-нибудь богатенькій, такъ просто жалость было смотрѣть на Карандышева; и не говорятъ съ нимъ, и не смотрятъ на него. А онъ-то, въ углу сидя, разныя роли разыгрываетъ, дикіе взгляды бросаетъ, отчаяннымъ прикидывается. Разъ застрѣлиться хотѣлъ, да не вышло ничего, только насмѣшилъ всѣхъ… А то вотъ потѣха-то: былъ у нихъ, какъ-то еще при Паратовѣ, костюмированный вечеръ; такъ Карандышевъ одѣлся разбойникомъ, взялъ въ руки топоръ и бросалъ на всѣхъ звѣрскіе взгляды, особенно на Сергѣя Сергѣича.

Кнуровъ. И что̀ же?

Вожеватовъ. Топоръ отняли и переодѣться велѣли, а то, молъ, пошелъ вонъ!

Кнуровъ. Значитъ, онъ за постоянство награжденъ. Радъ, я думаю.

Вожеватовъ. Еще какъ радъ-то, сіяетъ, какъ апельсинъ. Что смѣху-то! Вѣдь онъ у насъ чудакъ. Ему бы жениться поскорѣй, да уѣхать въ свое имѣньишко, пока разговоры утихнутъ, такъ и Огудаловымъ хотѣлось, а онъ таскаетъ Ларису на бульваръ, ходитъ съ ней подъ руку, голову такъ высоко поднялъ, что, того гляди, наткнется на кого-нибудь. Да еще очки надѣлъ зачѣмъ-то, а никогда ихъ не носилъ. Кланяется — едва киваетъ; тонъ какой взялъ; прежде и не слыхать его было, а теперь все: „я да я, я хочу, я желаю“.

Кнуровъ. Какъ мужикъ русскій: мало радости, что пьянъ, надо поломаться, чтобъ всѣ видѣли. Поломается, поколотятъ его раза два, ну, онъ и доволенъ, и идетъ спать.

Вожеватовъ. Да, кажется, и Карандышеву не миновать.

Кнуровъ. Бѣдная дѣвушка; какъ она страдаетъ, на него глядя, я думаю.

Вожеватовъ. Квартиру свою вздумалъ отдѣлывать, вотъ чудитъ-то. Въ кабинетѣ коверъ грошовый на стѣну прибилъ, кинжаловъ, пистолетовъ тульскихъ навѣшалъ; ужъ диви бы охотникъ, а то и ружье-то никогда въ руки не бралъ. Тащитъ къ себѣ, показываетъ; надо хвалить, а то обидишь — человѣкъ самолюбивый, завистливый. Лошадь изъ деревни выписалъ, клячу какую-то разношерстную; кучеръ маленькій, а кафтанъ на немъ съ большого. И возитъ на этомъ верблюдѣ-то Ларису Дмитріевну, сидитъ такъ гордо, будто на тысячныхъ рысакахъ ѣдетъ. Съ бульвара выходитъ, такъ кричитъ городовому: „прикажи подавать мой экипажъ!“ Ну, и подъѣзжаетъ этотъ экипажъ съ музыкой: всѣ винты, всѣ гайки дребезжатъ на разные голоса, а рессоры-то трепещутся, какъ живыя.

Кнуровъ. Жаль бѣдную Ларису Дмитріевну, жаль…

Вожеватовъ. Что̀ это вы очень жалостливы стали?

Кнуровъ. Да развѣ вы не видите, что эта женщина создана для роскоши. Дорогой брильянтъ дорогой и оправы требуетъ.

Вожеватовъ. И хорошаго ювелира.

Кнуровъ. Совершенную правду вы сказали. Ювелиръ — не простой мастеровой: онъ долженъ быть художникомъ. Въ нищенской обстановкѣ, да еще за дуракомъ мужемъ, она или погибнетъ, или опошлится.

Вожеватовъ. А я такъ думаю, что броситъ она его скорехонько. Теперь еще она, какъ убитая, а вотъ оправится да поглядитъ на мужа попристальнѣе, каковъ онъ… (Тихо.) Вотъ они, легки на поминѣ-то… (Входятъ Карандышевъ, Огудалова, Лариса. Вожеватовъ встаетъ и кланяется. Кнуровъ вынимаетъ газету.)

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

Кнуровъ, Вожеватовъ, Карандышевъ, Огудалова, Лариса (въ глубинѣ садится на скамейку у рѣшетки и смотритъ въ бинокль на Волгу.) Гаврила и Иванъ.

Огудалова (подходя къ столу). Здравствуйте, господа! (Карандышевъ подходитъ за ней. Вожеватовъ подаетъ руку Огудаловой и Карандышеву. Кнуровъ, молча и не вставая съ мѣста, подаетъ руку Огудаловой, слегка киваетъ Карандышеву и погружается въ чтеніе газеты.)

Вожеватовъ. Харита Игнатьевна, присядьте, милости просимъ! (Подвигаетъ стулъ, Огудалова садится.) Чайку не прикажете ли? (Карандышевъ садится поодаль.)

Огудалова. Пожалуй, чашку выпью.

Вожеватовъ. Иванъ, подай чашку, да прибавь кипяточку! (Иванъ беретъ чайникъ и уходитъ.)

Карандышевъ. Что за странная фантазія пить чай въ это время? Удивляюсь.

Вожеватовъ. Жажда, Юлій Капитонычъ, а что̀ пить — не знаю. Посовѣтуйте, — буду очень благодаренъ.

Карандышевъ (смотритъ на часы). Теперь полдень, можно выпить рюмочку водки, съѣсть котлетку, выпить стаканчикъ вина хорошаго, — я всегда такъ завтракаю.

Вожеватовъ (Огудаловой). Вотъ жизнь-то, Харита Игнатьевна, позавидуешь! (Карандышеву.) Пожилъ бы, кажется, хоть денекъ на вашемъ мѣстѣ. Водочки да винца! Намъ такъ нельзя-съ, пожалуй, разумъ потеряешь. Вамъ можно все: вы капитала не проживаете, потому его нѣтъ, а ужъ мы такіе горькіе зародились на свѣтъ: у насъ дѣла очень велики, такъ намъ разума-то терять и нельзя. (Иванъ подаетъ чайникъ и чашки.) Я и чай-то холодный пью, чтобы люди не сказали, что я горячіе напитки употребляю.

Огудалова. Чай-то холодный, только, Вася, ты мнѣ крѣпко налилъ.

Вожеватовъ. Ничего-съ. Выкушайте, сдѣлайте одолженіе! На воздухѣ не вредно.

Карандышевъ (Ивану). Приходи ко мнѣ сегодня служить за обѣдомъ!

Иванъ. Слушаю-съ, Юлій Капитонычъ!

Карандышевъ. Ты, братецъ, почище одѣнься!

Иванъ. Извѣстно дѣло, фракъ; нешто не понимаемъ-съ.

Карандышевъ. Василій Данилычъ, вотъ что̀: пріѣзжайте-ка вы ко мнѣ обѣдать сегодня!

Вожеватовъ. Покорно благодарю… Мнѣ тоже во фракѣ прикажете?

Карандышевъ. Какъ вамъ угодно, не стѣсняйтесь. Однако, дамы будутъ.

Вожеватовъ (кланяясь). Слушаю-съ. Надѣюсь не уронить себя.

Карандышевъ (переходитъ къ Кнурову). Мокій Парменычъ, не угодно ли вамъ будетъ сегодня отобѣдать у меня?

Кнуровъ (съ удивленіемъ оглядываетъ его). У васъ?

Огудалова. Мокій Парменычъ, это все равно, что у насъ, — этотъ обѣдъ для Ларисы.

Кнуровъ. Да, такъ это вы приглашаете? Хорошо, я пріѣду.

Карандышевъ. Такъ ужъ я буду надѣяться.

Кнуровъ. Ужъ я сказалъ, что пріѣду. (Читаетъ газету.)

Огудалова. Юлій Капитонычъ мой будущій зять, я выдаю за него Ларису.

Кнуровъ (продолжая читать). Это ваше дѣло.

Карандышевъ. Да-съ, Мокій Парменычъ, я рискнулъ. Я вообще всегда былъ выше предразсудковъ… (Кнуровъ закрывается газетой.)

Вожеватовъ (Огудаловой). Мокій Парменычъ строгъ…

Карандышевъ (отходя отъ Кнурова къ Вожеватову). Я желаю, чтобъ Ларису Дмитріевну окружали только избранные люди.

Вожеватовъ. Значитъ, и я къ избранному обществу принадлежу? Благодарю, не ожидалъ. (Гаврилѣ.) Гаврила, сколько съ меня за чай?

Гаврила. Двѣ порціи изволили спрашивать?

Вожеватовъ. Да, двѣ порціи.

Гаврила. Такъ ужъ сами знаете, Василій Данилычъ, не въ первый разъ… Тринадцать рублей-съ…

Вожеватовъ. То-то, я думалъ, что подешевле стало.

Гаврила. Съ чего дешевле-то быть? Курсы, пошлина, помилуйте!

Вожеватовъ. Да вѣдь я не спорю съ тобой, что̀ ты пристаешь! Получай деньги и отстань! (Отдаетъ деньги.)

Карандышевъ. За что̀ такъ дорого, я не понимаю.

Гаврила. Кому дорого, а кому нѣтъ… Вы такого чаю не кушаете.

Огудалова (Карандышеву). Перестаньте вы, не мѣшайтесь не въ свое дѣло!

Иванъ. Василій Данилычъ, „Ласточка“ подходитъ.

Вожеватовъ. Мокій Парменычъ, „Ласточка“ подходитъ, не угодно ли взглянуть? Мы внизъ не пойдемъ, съ горы посмотримъ.

Кнуровъ. Пойдемте. Любопытно. (Встаетъ.)

Огудалова. Вася, я доѣду на твоей лошади.

Вожеватовъ. Поѣзжайте, только пришлите поскорѣй! (Подходитъ къ Ларисѣ и говоритъ съ ней тихо.)

Огудалова (подходитъ къ Кнурову). Мокій Парменычъ, затѣяли мы свадьбу, такъ не повѣрите, сколько хлопотъ…

Кнуровъ. Да…

Огудалова. И вдругъ такіе расходы, которыхъ никакъ нельзя было ожидать… Вотъ завтра рожденье Ларисы, хотѣлось бы что-нибудь подарить…

Кнуровъ. Хорошо, я къ вамъ заѣду. (Огудалова уходитъ.)

Лариса (Вожеватову). До свиданія, Вася! (Вожеватовъ и Кнуровъ уходятъ. Лариса подходитъ къ Карандыгиеву.)

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Карандышевъ и Лариса.

Лариса. Я сейчасъ все за Волгу смотрѣла; какъ тамъ хорошо, на той сторонѣ! Поѣдемте поскорѣй въ деревню!

Карандышевъ. Вы за Волгу смотрѣли. А что̀ съ вами Вожеватовъ говорилъ?

Лариса. Ничего, такъ пустяки какіе-то. Меня такъ и манитъ за Волгу, въ лѣсъ… (Задумчиво.) Уѣдемте, уѣдемте отсюда!

Карандышевъ. Однако, это странно! Объ чемъ онъ могъ съ вами разговаривать?

Лариса. Ахъ, да объ чемъ бы онъ ни говорилъ, что̀ вамъ за дѣло?

Карандышевъ. Называете его Васей. Что̀ за фамильярность съ молодымъ человѣкомъ?

Лариса. Мы съ малолѣтства знакомы; еще маленькіе играли вмѣстѣ; ну, я и привыкла.

Карандышевъ. Вамъ надо старыя привычки бросить. что̀ за короткость съ пустымъ, глупымъ мальчикомъ? Нельзя же терпѣть того, что̀ у васъ до сихъ поръ было.

Лариса (обидясь). У насъ ничего дурного не было.

Карандышевъ. Былъ цыганскій таборъ-съ, вотъ что̀ было. (Лариса утираетъ слезы.) Чѣмъ же вы обидѣлись, помилуйте!

Лариса. Что̀-жъ, можетъ быть, и цыганскій таборъ; только въ немъ было, по крайней мѣрѣ, весело. Сумѣете ли вы дать мнѣ что̀-нибудь лучше этого табора?

Карандышевъ. Ужъ конечно.

Лариса. Зачѣмъ вы постоянно попрекаете меня этимъ таборомъ? Развѣ мнѣ самой такая жизнь нравилась? Мнѣ было приказано, такъ нужно было маменькѣ; значитъ, волей или неволей я должна была вести такую жизнь… Колоть безпрестанно мнѣ глаза цыганской жизнью или глупо, или безжалостно. Если-бъ я не искала тишины, уединенія, не захотѣла бѣжать отъ людей, развѣ бы я пошла за васъ? Такъ умѣйте это понять и не приписывать моего выбора своимъ достоинствамъ: я ихъ еще не вижу. Я еще только хочу полюбить васъ, меня манитъ скромная, семейная жизнь; она мнѣ кажется какимъ-то раемъ. Вы видите, я стою на распутьѣ: поддержите меня, мнѣ нужно ободреніе, сочувствіе; относитесь ко мнѣ нѣжно, съ лаской! Ловите эти минуты и не пропустите ихъ!

Карандышевъ. Лариса Дмитріевна, я совсѣмъ не хотѣлъ васъ обидѣть, это я сказалъ такъ.

Лариса. Что̀ значитъ „такъ“? То-есть не подумавши; вы не понимаете, что въ вашихъ словахъ обида, такъ что̀ ли?

Карандышевъ. Конечно, я безъ умыслу.

Лариса. Такъ это еще хуже. Надо думать, о чемъ говоришь. Болтайте съ другими, если вамъ нравится, а со мной говорите осторожнѣе. Развѣ вы не видите, что положеніе мое очень серьезно? Каждое слово, которое я сама говорю и которое я слышу, я чувствую. Я сдѣлалась очень чутка и впечатлительна.

Карандышевъ. Въ такомъ случаѣ, я прошу извинить меня.

Лариса. Да Богъ съ вами, только впередъ будьте осторожнѣе? (Задумчиво.) Цыганскій таборъ… Да, это, пожалуй, правда… Но въ этомъ таборѣ были и хорошіе, и благородные люди.

Карандышевъ. Кто же эти благородные люди? Ужъ не Сергѣй ли Сергѣичъ Паратовъ?

Лариса. Нѣтъ, я прошу васъ, вы не говорите о немъ.

Карандышевъ. Да почему-же-съ?

Лариса. Вы его не знали, да хоть бы и знали, такъ… извините, не вамъ о немъ судить.

Карандышевъ. Объ людяхъ судятъ по поступкамъ. Развѣ онъ хорошо поступилъ съ вами?

Лариса. Это ужъ мое дѣло. Если я боюсь и не смѣю осуждать его, такъ не позволю и вамъ.

Карандышевъ. Лариса Дмитріевна, скажите мнѣ, только, прошу васъ, говорите откровенно!

Лариса. Что вамъ угодно?

Карандышевъ. Ну, чѣмъ я хуже Паратова?

Лариса. Ахъ, нѣтъ, оставьте!

Карандышевъ. Позвольте, отчего же?

Лариса. Не надо, не надо! Что за сравненія!

Карандышевъ. А мнѣ бы интересно было слышать отъ васъ.

Лариса. Не спрашивайте, не нужно!

Карандышевъ. Да почему же?

Лариса. Потому, что сравненіе не будетъ въ вашу пользу. Сами по себѣ вы что-нибудь значите: вы хорошій, честный человѣкъ, но отъ сравненія съ Сергѣемъ Сергѣичемъ вы теряете все.

Карандышевъ. Вѣдь это только слова, нужны доказательства. Вы разберите насъ хорошенько!

Лариса. Съ кѣмъ вы равняетесь? Возможно ли такое ослѣпленіе!… Сергѣй Сергѣичъ… это идеалъ мужчины. Вы понимаете, что̀ такое идеалъ? Быть можетъ, я ошибаюсь, я еще молода, не знаю людей; но это мнѣніе измѣнить во мнѣ нельзя: оно умретъ со мною!

Карандышевъ. Не понимаю-съ, не понимаю, что̀ въ немъ особеннаго; ничего, ничего не вижу. Смѣлость какая-то, дерзость… Да это всякій можетъ, если захочетъ.

Лариса. Да вы знаете, какая это смѣлость?

Карандышевъ. Да какая-жъ такая, что̀ тутъ необыкновеннаго? Стоитъ только напустить на себя.

Лариса. А вотъ какая, я вамъ разскажу одинъ случай. Проѣзжалъ здѣсь одинъ кавказскій офицеръ, знакомый Сергѣя Сергѣича, отличный стрѣлокъ; были они у насъ; Сергѣй Сергѣичъ и говоритъ: „я слышалъ, вы хорошо стрѣляете“. Да, не дурно, говоритъ офицеръ. Сергѣй Сергѣичъ даетъ ему пистолетъ, ставитъ себѣ стаканъ на голову и отходитъ въ другую комнату, шаговъ на двѣнадцать. „Стрѣляйте“, говоритъ.

Карандышевъ. И онъ стрѣлялъ?

Лариса. Стрѣлялъ и, разумѣется, сшибъ стаканъ, но только поблѣднѣлъ немного. Сергѣй Сергѣичъ говоритъ: „вы прекрасно стрѣляете, но вы поблѣднѣли, стрѣляя въ мужчину и человѣка вамъ не близкаго. Смотрите, я буду стрѣлять въ дѣвушку, которая для меня дороже всего на свѣтѣ, и не поблѣднѣю“. Даетъ мнѣ держать какую-то монету, равнодушно, съ улыбкой, стрѣляетъ на такомъ же разстояніи и выбиваетъ ее.

Карандышевъ. И вы послушали его?

Лариса. Да развѣ можно его не послушать?

Карандышевъ. Развѣ ужъ вы были такъ увѣрены въ немъ?

Лариса. Что̀ вы? Да развѣ можно быть въ немъ неувѣренной?

Карандышевъ. Сердца нѣтъ, оттого онъ такъ и смѣлъ.

Лариса. Нѣтъ, и сердце есть. Я сама видѣла, какъ онъ помогалъ бѣднымъ, какъ отдавалъ всѣ деньги, которыя были съ нимъ.

Карандышевъ. Ну, положимъ, Паратовъ имѣетъ какія-нибудь достоинства, по крайней мѣрѣ, въ глазахъ вашихъ; а что̀ такое этотъ купчикъ Вожеватовъ, этотъ вашъ Вася?

Лариса. Вы не ревновать ли? Нѣтъ, ужъ вы эти глупости оставьте! Это пошло, я не переношу этого, я вамъ заранѣе говорю. Не бойтесь, я не люблю и не полюблю никого.

Карандышевъ. А если-бъ явился Паратовъ?

Лариса. Разумѣется, если-бъ явился Сергѣй Сергѣичъ и былъ свободенъ, такъ довольно одного его взгляда… Успокойтесь, онъ не явился, а теперь хоть и явится, такъ ужъ поздно. Вѣроятно, мы никогда и не увидимся болѣе. (На Волгѣ пушечный выстрѣлъ.) Что̀ это?

Карандышевъ. Какой-нибудь купецъ-самодуръ слѣзаетъ съ своей баржи, такъ въ честь его салютуютъ.

Лариса. Ахъ, какъ я испугалась!

Карандышевъ. Чего? Помилуйте!

Лариса. У меня нервы разстроены. Я сейчасъ съ этой скамейки внизъ смотрѣла, и у меня закружилась голова. Тутъ можно очень ушибиться?

Карандышевъ. Ушибиться! Тутъ вѣрная смерть; внизу мощено камнемъ. Да, впрочемъ, тутъ такъ высоко, что умрешь прежде, чѣмъ долетишь до земли.

Лариса. Пойдемте домой, пора!

Карандышевъ. Да и мнѣ нужно: у меня, вѣдь, обѣдъ.

Лариса (подойдя къ рѣшеткѣ). Подождите немного. (Смотритъ внизъ.) Ай, ай, держите меня!

Карандышевъ (беретъ Ларису за руку). Пойдемте, что̀ за ребячество! (Уходятъ. Гаврила и Иванъ выходятъ изъ кофейной.)

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Гаврила и Иванъ.

Иванъ. Пушка! Баринъ пріѣхалъ, баринъ пріѣхалъ, Сергѣй Сергѣичъ.

Гаврила. Я говорилъ, что онъ. Ужъ я знаю: видно сокола по полету.

Иванъ. Коляска пустая въ гору ѣдетъ, значитъ господа пѣшкомъ идутъ… Да вонъ они! (Убѣгаетъ въ кофейную.)

Гаврила. Милости просимъ. Чѣмъ только ихъ потчевать-то, не сообразишь. (*Входятъ: Паратовъ (черный однобортный сертукъ въ обтяжку, высокіе лаковые сапоги, бѣлая фуражка, черезъ плечо дорожная сумка*), Робинзонъ (въ плащѣ, правая пола закинута на лѣвое плечо, мягкая, высокая шляпа надѣта на бокъ), Кнуровъ, Вожеватовъ. Иванъ выбѣгаетъ изъ кофейной съ вѣничкомъ и бросается обметать Паратова.)

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Паратовъ, Робинзонъ, Кнуровъ, Вожеватовъ, Гаврила и Иванъ.

Паратовъ (Ивану). Да что̀ ты! Я съ воды… на Волгѣ-то не пыльно.

Иванъ. Все-таки, сударь, нельзя же… порядокъ требуетъ. Цѣлый гѳдъ-то васъ не видали, да чтобы… съ пріѣздомъ, сударь…

Паратовъ. Ну хорошо, спасибо! На! (Даетъ ему рублевую бумажку.)

Иванъ. Покорнѣйше благодаримъ-съ. (Отходитъ.)

Паратовъ. Такъ вы меня, Василій Данилычъ, съ Самолетомъ ждали?

Вожеватовъ. Да вѣдь я не зналъ, что вы на своей „Ласточкѣ“ прилетите; я думалъ, что она съ баржами идетъ.

Паратовъ. Нѣтъ, я баржи продалъ. Я думалъ нынче рано утромъ пріѣхать; мнѣ хотѣлось обогнать Самолетъ, да трусъ машинистъ. Кричу кочегарамъ „муруй!“ — а онъ у нихъ дрова отнимаетъ. Вылѣзъ изъ своей мурьи: „Если вы, говоритъ, хоть полѣно еще подкинете, я за бортъ выброшусь“. Боялся, что котелъ не выдержитъ, цыфры мнѣ какія-то на бумажкѣ выводилъ, давленіе разсчитывалъ. Иностранецъ, голландецъ онъ, душа коротка; у нихъ ариѳметика вмѣсто души-то… А я, господа, и позабылъ познакомить васъ съ моимъ другомъ. Мокій Парменычъ, Василій Данилычъ, рекомендую — Робинзонъ. (Робинзонъ раскланивается и подаетъ руку Кнурову и Вожеватову.)

Вожеватовъ. А какъ ихъ по имени и отчеству?

Паратовъ. Такъ, просто, Гобинзонъ, безъ имени и отчества.

Робинзонъ (Паратову). Сержъ!

Паратовъ. Что̀ тебѣ?

Робинзонъ. Полдень, мой другъ, я стражду.

Паратовъ. А вотъ, погоди, въ гостиницу пріѣдемъ.

Робинзонъ (показывая на кофейную). Voila!

Паратовъ. Ну, ступай, чортъ съ тобой! (Робинзонъ идетъ въ кофейную.) Гаврила, ты этому барину больше одной рюмки не давай; онъ характера непокойнаго.

Робинзонъ (пожимая плечами). Сержъ! (Уходитъ въ кофейную, Гаврила за нимъ.)

Паратовъ. Это, господа, провинціальный актеръ, Счастливцевъ Аркадій.

Вожеватовъ. Почему же онъ Робинзонъ?

Паратовъ. А вотъ почему: ѣхалъ онъ на какомъ-то пароходѣ, ужъ не знаю, съ другомъ своимъ, съ купеческимъ сыномъ Непутевымъ; разумѣется, оба пьяные, до послѣдней возможности. Творили они, что̀ только въ голову придетъ; публика все терпѣла. Наконецъ, въ довершеніе безобразія, придумали драматическое представленіе: раздѣлись, разрѣзали подушку, вывалялись въ пуху и начали изображать дикихъ; тутъ ужъ капитанъ, по требованію пассажировъ, и высадилъ ихъ на пустой островъ. Бѣжимъ мы мимо этого острова, гляжу, кто-то взываетъ, поднявши руки кверху. Я сейчасъ „стопъ“, сажусь самъ въ шлюпку и обрѣтаю артиста Счастливцева. Взявъ его на пароходъ, одѣлъ съ ногъ до головы въ свое платье, благо у меня много лишняго. Господа, я имѣю слабость къ артистамъ… Вотъ почему онъ Робинзонъ!

Вожеватовъ. А Непутевый на островѣ остался?

Паратовъ. Да, на что̀ онъ мнѣ? Пусть провѣтрится. Сами посудите, господа, вѣдь въ дорогѣ скука смертная, всякому товарищу радъ.

Кнуровъ. Еще бы, конечно.

Вожеватовъ. Это такое счастье, такое счастье! Вотъ находка-то золотая!

Кнуровъ. Одно только не пріятно: пьянствомъ одолѣетъ.

Паратовъ. Нѣтъ, со мной, господа, нельзя: я строгъ на этотъ счетъ. Денегъ у него нѣтъ, безъ моего разрѣшенія давать не велѣно, а у меня какъ попроситъ, такъ ему въ руки французскіе разговоры, на счастье нашлись у меня; изволь прежде страницу выучить, безъ того не дамъ… Ну, и учитъ, сидитъ. Какъ старается!

Вожеватовъ. Эко вамъ счастье, Сергѣй Сергѣичъ! Кажется, ничего-бъ не пожалѣлъ за такого человѣка, а нѣтъ, какъ нѣтъ. Онъ хорошій актеръ?

Паратовъ. Ну, нѣтъ, какой хорошій! Онъ всѣ амплуа прошелъ и въ суфлерахъ былъ, а теперь въ опереткахъ играетъ. Ничего, такъ себѣ, смѣшитъ.

Вожеватовъ. Значитъ веселый?

Паратовъ. Потѣшный господинъ.

Вожеватовъ. А пошутить съ нимъ можно?

Паратовъ. Ничего, онъ не обидчивъ… Вотъ отводите свою душу: могу его вамъ дня на два, на три предоставить.

Вожеватовъ. Очень благодаренъ. Коли придетъ по нраву, такъ не останется въ накладѣ.

Кнуровъ. Какъ это вамъ, Сергѣй Сергѣичъ, не жаль „Ласточку“ продавать?

Паратовъ. Что̀ такое „жаль“, этого я не знаю. У меня, Мокій Парменычъ, ничего завѣтнаго нѣтъ; найду выгоду, такъ все продамъ, что̀ угодно. А теперь, господа, у меня другія дѣла и другіе расчеты. Я женюсь на дѣвушкѣ очень богатой, беру въ приданое золотые пріиски.

Вожеватовъ. Приданое хорошее.

Паратовъ. Но достается оно мнѣ не дешево: я долженъ проститься съ моей свободой, съ моей веселой жизнью. Поэтому надо постараться, какъ можно повеселѣе провести послѣдніе дни.

Вожеватовъ. Будемъ стараться, Сергѣй Сергѣичъ, будемъ стараться.

Паратовъ. Отецъ моей невѣсты важный чиновный господинъ, старикъ строгій: онъ слышать не можетъ о цыганахъ, о кутежахъ и о прочемъ; даже не любитъ, кто много куритъ табаку. Тутъ ужъ надѣвай фракъ и parlez français! Вотъ я теперь и практикуюсь съ Робинзономъ. Только онъ, для важности, что̀ ли, ужъ не знаю, зоветъ меня: „ля Сержъ“, а не просто Сержъ. Умора! (На крыльцѣ кофейной, показывается Робинзонъ, что-то жуетъ, за нимъ Гаврила.)

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Паратовъ, Кнуровъ, Вожеватовъ, Робинзонъ, Гаврила и Иванъ.

Паратовъ (Робинзону). Que faites vous là Venez!

Робинзонъ (съ важностью). Comment?

Паратовъ. Что̀ за прелесть! Каковъ тонъ, господа? (Робинзону.) Оставь ты эту вашу скверную привычку бросать порядочное общество для трактира.

Вожеватовъ. Да, это за ними водится.

Робинзонъ. Ля Сержъ, ты ужъ успѣлъ… Очень нужно было.

Паратовъ. Да, извини, я твой псевдонимъ раскрылъ.

Вожеватовъ. Мы, Робинзонъ, тебя не выдадимъ, ты у насъ такъ за англичанина и пойдешь.

Робинзонъ. Какъ сразу на „ты?“ Мы съ вами брудершафтъ не пили.

Вожеватовъ. Это все равно… Что за церемоніи!

Робинзонъ. Но я фамильярности не терплю и не позволю всякому…

Вожеватовъ. Да я не всякій…

Робинзонъ. А кто же вы?

Вожеватовъ. Купецъ.

Робинзонъ. Богатый?

Вожеватовъ. Богатый.

Робинзонъ. И тороватый?

Вожеватовъ. И тороватый.

Робинзонъ. Вотъ это въ моемъ вкусѣ. (Подаетъ руку Вожеватову.) Очень пріятно. Вотъ теперь я могу тебѣ позволить обращаться со мной запросто.

Вожеватовъ. Значитъ пріятели: два тѣла — одна душа.

Робинзонъ. И одинъ карманъ. Имя, отчество? То-есть одно имя, отчества не надо.

Вожеватовъ. Василій Данилычъ.

Робинзонъ. Такъ вотъ, Вася, для перваго знакомства, заплати за меня.

Вожеватовъ. Гаврила, запиши! Сергѣй Сергѣичъ, мы нынче вечеромъ прогулочку сочинимъ за Волгу. На одномъ катерѣ — цыганѣ, на другомъ — мы; пріѣдемъ, усядемся на коврикѣ, жженочку сваримъ.

Гаврила. А у меня, Сергѣй Сергѣичъ, два ананасика давно васъ дожидаются, надо ихъ нарушить для вашего пріѣзда.

Паратовъ (Гаврилѣ). Хорошо, срѣжь! (Вожеватову.) Дѣлайте, господа, со мной что̀ хотите.

Гаврила. Да ужъ я, Василій Данилычъ, все заготовлю, что̀ требуется; у меня и кастрюлечка серебряная водится для такихъ оказій, ужъ я и своихъ людей съ вами отпущу.

Вожеватовъ. Ну, ладно. Чтобы къ шести часамъ все было готово; коли что̀ лишнее припасешь, взыску не будетъ, а за недостачу отвѣтишь.

Гаврила. Понимаемъ-съ.

Вожеватовъ. А назадъ поѣдемъ, на катерахъ разноцвѣтные фонарики зажжемъ.

Робинзонъ. Давно ли я его знаю, а ужъ полюбилъ, господа. Вотъ чудо-то!

Паратовъ. Главное, чтобъ весело. Я прощаюсь съ холостой жизнью, такъ чтобъ было чѣмъ ее вспомнить. А откушать сегодня, господа, прошу ко мнѣ.

Вожеватовъ. Эка досада! Вѣдь нельзя, Сергѣй Сергѣичъ…

Кнуровъ. Отозваны мы.

Паратовъ. Откажитесь, господа!

Вожеватовъ. Отказаться-то нельзя: Лариса Дмитріевна выходитъ замужъ; такъ мы у жениха обѣдаемъ.

Паратовъ. Лариса выходитъ замужъ! (Задумывается.) Что̀-жъ… Богъ съ ней!… Это даже лучше. Я немножко виноватъ передъ ней, то-есть такъ виноватъ, что не долженъ бы и носу къ нимъ показывать; ну, а теперь она выходитъ замужъ, значитъ, старые счеты покончены, и я могу опятъ явиться, поцѣловать ручки у нея и у тетеньки. Я Хариту Игнатьевну, для краткости, тетенькой зову. Вѣдь я было чуть не женился на Ларисѣ, — вотъ бы людей-то насмѣшилъ! Да, разыгралъ было дурака. Замужъ выходитъ… это очень мило съ ея стороны; все-таки на душѣ у меня немного полегче… и дай ей Богъ здоровья и всякаго благополучія! Заѣду я къ нимъ, заѣду; любопытно, очень любопытно поглядѣть на нее.

Вожеватовъ. Ужъ навѣрное и васъ пригласятъ.

Паратовъ. Само собой, какъ же можно безъ меня!

Кнуровъ. Я очень радъ, все-таки будетъ съ кѣмъ хоть слово за обѣдомъ перемолвить.

Вожеватовъ. Тамъ и потолкуемъ, какъ намъ веселѣе время провести, можетъ, и еще что̀ придумаемъ.

Паратовъ. Да, господа, жизнь коротка, говорятъ философы, такъ надо умѣть ею пользоваться… N’est ce pas, Робинзонъ?

Робинзонъ. Вуй, ля Сержъ!

Вожеватовъ. Постараемся, скучать не будете, на томъ стоимъ. Мы третій катеръ прихватимъ, полковую музыку посадимъ.

Паратовъ. До свиданія, господа! Я въ гостиницу… Маршъ, Робинзонъ!

Робинзонъ (поднимая шляпу).

(Занавѣсъ.)

•••

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

ЛИЦА:

• Огудалова.
• Лариса.
• Карандышевъ.
• Паратовъ.
• Кнуровъ.
• Вожеватовъ.
• Робинзонъ.
• Илья, цыганъ.
• Лакей Огудаловой.

Комната въ домѣ Огудаловой. Двѣ двери: одна въ глубинѣ — входная, другая налѣво (отъ актеровъ), направо — окно; мебель приличная; фортепіано, на немъ лежитъ гитара.

•••

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Огудалова (одна, подходитъ къ двери налѣво, съ коробочкой въ рукахъ). Лариса, Лариса! (Лариса за сценой: „Я, мама, одѣваюсь“.) Погляди-ка, какой тебѣ подарокъ Вася привезъ! (Лариса за сценой: „Послѣ погляжу!“) Какія вещи — рублей пятьсотъ стоятъ. Положите, говоритъ, завтра поутру въ ея комнату и не говорите, отъ кого. А вѣдь знаетъ, плутишка, что я не утерплю, — скажу. Я его просила посидѣть, не остался; съ какимъ-то иностранцемъ ѣздитъ, городъ ему показываетъ. Да вѣдь шутъ онъ, у него не разберешь, нарочно онъ или вправду. „Надо, говоритъ, этому иностранцу всѣ замѣчательныя трактирныя заведенія показать!“ Хотѣлъ къ намъ привезти этого иностранца. (Взглянувъ въ окно.) А вотъ и Мокій Парменычъ! Не выходи, я лучше одна съ нимъ потолкую. (Входитъ Кнуровъ.)

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Огудалова и Кнуровъ.

Кнуровъ (въ дверяхъ). У васъ никого нѣтъ?

Огудалова. Никого, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ (входитъ). Ну, и прекрасно.

Огудалова. На чемъ записать такое счастіе! Благодарна, Мокій Парменычъ, очень благодарна, что удостоили. Я такъ рада, растерялась, право… не знаю, гдѣ и посадить васъ.

Кнуровъ. Все равно, сяду гдѣ-нибудь. (Садится.)

Огудалова. А Ларису извините: она переодѣвается. Да, вѣдь, можно ее поторопить.

Кнуровъ. Нѣтъ, зачѣмъ безпокоить?

Огудалова. Какъ это вы вздумали?

Кнуровъ. Брожу, вѣдь, я много пѣшкомъ передъ обѣдомъ-то, ну, вотъ и зашелъ.

Огудалова. Будьте увѣрены, Мокій Парменычъ, что мы за особенное счастье поставляемъ вашъ визитъ; ни съ чѣмъ этого сравнить нельзя.

Кнуровъ. Такъ выдаете замужъ Ларису Дмитріевну?

Огудалова. Да, замужъ, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Нашелся женихъ, который беретъ безъ денегъ?

Огудалова. Безъ денегъ, Мокій Парменычъ! Гдѣ-жъ намъ взять денегъ-то?

Кнуровъ. Что̀-жъ онъ, средства имѣетъ большія, женихъ-то вашъ?

Огудалова. Какія средства? Самыя ограниченныя!

Кнуровъ. Да… А какъ вы полагаете, хорошо вы поступили, что отдаете Ларису Дмитріевну за человѣка бѣднаго?

Огудалова. Не знаю, Мокій Парменычъ! Я тутъ ни при чемъ: ея воля была.

Кнуровъ. Ну, а этотъ молодой человѣкъ, какъ по вашему, хорошо поступаетъ?

Огудалова. Что̀-жъ, я нахожу, что это похвально съ его стороны.

Кнуровъ. Ничего тутъ нѣтъ похвальнаго, напротивъ, это не похвально. Пожалуй, съ своей точки зрѣнія, онъ не глупъ: что̀ онъ такое… кто его знаетъ, кто на него обратитъ вниманіе? А теперь весь городъ заговоритъ про него: онъ влѣзаетъ въ лучшее общество, онъ позволяетъ себѣ приглашать меня на обѣдъ, напримѣръ… Но вотъ что̀ глупо: онъ не подумалъ или не захотѣлъ подумать, какъ и чѣмъ ему жить съ такой женой. Вотъ объ чемъ поговорить намъ съ вами слѣдуетъ.

Огудалова. Сдѣлайте одолженіе, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Какъ вы думаете о вашей дочери, что̀ она такое?

Огудалова. Да ужъ я не знаю, что̀ и говорить; мнѣ одно осталось: слушать васъ.

Кнуровъ. Вѣдь въ Ларисѣ Дмитріевнѣ земного, этого житейскаго, нѣтъ. Ну, понимаете, тривіальнаго, что̀ нужно для бѣдной семейной жизни.

Огудалова. Ничего нѣтъ, ничего.

Кнуровъ. Вѣдь, это эѳиръ?

Огудалова. Эѳиръ, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Она создана для блеску!

Огудалова. Для блеску, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Ну, а можетъ ли вашъ Карандышевъ доставить ей этотъ блескъ?

Огудалова. Нѣтъ, гдѣ же!

Кнуровъ. Бѣдной полумѣщанской жизни она не вынесетъ. Что̀-жъ остается ей? Зачахнуть, а потомъ, какъ водится — чахотка.

Огудалова. Ахъ, что̀ вы, что̀ вы? Сохрани Богъ!

Кнуровъ. Хорошо, если она догадается поскорѣе бросить мужа и вернуться къ вамъ.

Огудалова. Опять бѣда, Мокій Парменычъ: чѣмъ мнѣ жить съ дочерью?

Кнуровъ. Ну, эта бѣда поправимая. Теплое участіе сильнаго, богатаго человѣка…

Огудалова. Хорошо, какъ найдется это участіе.

Кнуровъ. Надо постараться пріобрѣсть. Въ такихъ случаяхъ добраго друга, солиднаго, прочнаго, имѣть необходимо.

Огудалова. Ужъ какъ необходимо-то.

Кнуровъ. Вы можете мнѣ сказать, что она еще и замужъ-то не вышла, что еще очень далеко то время, когда она можетъ разойтись съ мужемъ. Да, пожалуй, можетъ быть, что и очень далеко, а вѣдь, можетъ быть, что и очень близко. Такъ лучше предупредить васъ, чтобъ вы еще не сдѣлали какой-нибудь ошибки, чтобъ знали, что я для Ларисы Дмитріевны ничего не пожалѣю… Что̀ вы улыбаетесь?

Огудалова. Я очень рада, Мокій Парменычъ, что вы такъ расположены къ намъ.

Кнуровъ. Вы, можетъ быть, думаете, что такія предложенія не бываютъ безкорыстны?

Огудалова. Ахъ, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Обижайтесь, если угодно, прогоните меня!

Огудалова (конфузясь). Ахъ, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Найдите такихъ людей, которые посулятъ вамъ десятки тысячъ даромъ, да тогда и браните меня. Не трудитесь напрасно искать, — не найдете. Но я увлекся въ сторону, я пришелъ не для этихъ разговоровъ. что̀ это у васъ за коробочка?

Огудалова. Это я, Мокій Парменычъ, хотѣла дочери подарокъ сдѣлать…

Кнуровъ (разсматривая вещи). Да…

Огудалова. Да дорого, не по карману.

Кнуровъ (отдаетъ коробочку). Ну, это пустяки, есть дѣла поважнѣе. Вамъ нужно сдѣлать для Ларисы Дмитріевны гардеробъ, то-есть мало сказать хорошій — очень хорошій. Подвѣнечное платье, ну, и все тамъ, что̀ слѣдуетъ.

Огудалова. Да, да, Мокій Парменычъ.

Кнуровъ. Обидно будетъ видѣть, если ее одѣнутъ кой-какъ. Такъ вы закажите все это въ лучшемъ магазинѣ, да не разсчитывайте и не копѣйничайте! А счеты пришлите ко мнѣ: я заплачу.

Огудалова. Право, даже ужъ и словъ-то не подберешь, какъ благодарить васъ.

Кнуровъ. Вотъ зачѣмъ собственно я зашелъ къ вамъ. (Встаетъ.)

Огудалова. А все-таки мнѣ завтра хотѣлось бы дочери сюрпризъ сдѣлать. Сердце матери, знаете…

Кнуровъ (беретъ коробочку). Ну, что̀ тамъ такое? Что̀ стоитъ?

Огудалова. Оцѣните, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Что̀ тутъ цѣнить! Пустое дѣло! Триста рублей это сто́итъ. (Достаетъ изъ бумажника деньги и отдаетъ Огудаловой.) До свиданья! Я пойду еще побродить… Я нынче на хорошій обѣдъ разсчитываю. За обѣдомъ увидимся. (Идетъ къ дверямъ.)

Огудалова. Очень, очень вамъ благодарна за все, Мокій Парменычъ, за все! (Кнуровъ уходитъ. Входитъ Лариса съ корзинкой въ рукѣ.)

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

Огудалова и Лариса.

Лариса (ставитъ корзинку на столъ и разсматриваетъ вещи въ коробочкѣ). Это Вася-то подарилъ? Не дурно. Какой милый!

Огудалова. „Не дурно“! Это очень дорогія вещи. Будто ты не рада?

Лариса. Никакой особенной радости не чувствую.

Огудалова. Ты поблагодари Васю, такъ шепни ему на ухо: „благодарю, молъ“. И Кнурову то же.

Лариса. А Кнурову за что̀?

Огудалова. Ужъ такъ надо; я знаю, за что̀.

Лариса. Ахъ, мама, все-то у тебя секреты да хитрости.

Огудалова. Ну, ну, хитрости! Безъ хитростей на свѣтѣ не проживешь.

Лариса (беретъ гитару, садится къ окну и запѣваетъ).

Юлій Капитонычъ хочетъ въ мировые судьи баллотироваться.

Огудалова. Ну, вотъ и прекрасно! Въ какой уѣздъ?

Лариса. Въ Заболотье.

Огудалова. Ай, въ лѣсъ вѣдь это? Что̀ ему вздумалось такую даль?

Лариса. Тамъ кандидатовъ меньше: навѣрно выберутъ.

Огудалова. Что̀-жъ, ничего, — и тамъ люди живутъ.

Лариса. Мнѣ хоть бы въ лѣсъ, да только поскорѣй отсюда вырваться.

Огудалова. Да оно и хорошо въ захолустьи пожить; тамъ и твой Карандышевъ милъ покажется, пожалуй, первымъ человѣкомъ въ уѣздѣ будетъ; вотъ помаленьку и привыкнешь къ нему.

Лариса. Да онъ и здѣсь хорошъ; я въ немъ ничего не замѣчаю дурного.

Огудалова. Ну, что̀ ужъ! Такіе-ль хорошіе-то бываютъ!

Лариса. Конечно, есть и лучше; я сама это очень хорошо знаю.

Огудалова. Есть, да не про нашу честь.

Лариса. Теперь для меня и этотъ хорошъ… Да что̀ толковать, дѣло рѣшеное.

Огудалова. Я вѣдь только радуюсь, что онъ тебѣ нравится. Слава Богу! Осуждать его передъ тобой я не стану, а и притворяться-то намъ другъ передъ другомъ нечего, — ты сама не слѣпая.

Лариса. Я ослѣпла, я всѣ чувства потеряла, да и рада. Давно ужъ точно во снѣ вижу, что̀ кругомъ меня происходитъ. Нѣтъ, уѣхать надо, вырваться отсюда. Я стану приставать къ Юлію Капитонычу. Скоро и лѣто пройдетъ, а я хочу гулять по лѣсамъ, собирать ягоды, грибы…

Огудалова. Вотъ для чего ты корзиночку-то приготовила? Понимаю теперь. Ты ужъ и шляпу соломенную съ широкими полями заведи, вотъ и будешь пастушкой.

Лариса. И шляпу заведу. (Запѣваетъ.)

Тамъ спокойствіе, тишина.

Огудалова. А вотъ сентябрь настанетъ, такъ не очень тихо будетъ: вѣтеръ-то загудитъ въ окно.

Лариса. Ну, что̀-жъ такое?

Огудалова. Волки завоютъ на разные голоса.

Лариса. Все-таки лучше, чѣмъ здѣсь. Я, по крайней мѣрѣ, душой отдохну.

Огудалова. Да развѣ я тебя отговариваю? Поѣзжай, сдѣлай милость, отдыхай душой! Только знай, что Заболотье не Италія. Это я обязана тебѣ сказать, а то какъ ты разочаруешься, такъ меня же будешь винить, что я тебя не предупредила.

Лариса. Благодарю тебя… Но пусть тамъ и дико, и глухо, и холодно; для меня послѣ той жизни, которую я здѣсь испытала, всякій тихій уголокъ покажется раемъ. Что это Юлій Капитонычъ медлитъ, я не понимаю.

Огудалова. До деревни-ль ему! Ему покрасоваться хочется, да и не удивительно: изъ ничего, да въ люди попалъ.

Лариса (напѣваетъ).

Экая досада, не налажу никакъ. (Взглянувъ въ окно.) Илья, Илья! Зайди на минутку! Наберу съ собой въ деревню романсовъ, и буду играть да пѣть отъ скуки. (Входитъ Илья.)

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Огудалова, Лариса и Илья.

Илья. Съ праздникомъ! Дай Богъ здорово да счастливо. (Кладетъ фуражку на стулъ, у двери.)

Лариса. Илья, наладь мнѣ: „Не искушай меня безъ нужды“. Все сбиваюсь. (Подаетъ гитару.)

Илья. Сейчасъ, барышня! (Беретъ гитару и подстраиваетъ.) Хороша пѣсня; она въ три голоса хороша, теноръ надо: второе колѣно дѣлаетъ… Больно хорошо. А у насъ, бѣда, ахъ, бѣда!

Огудалова. Какая бѣда?

Илья. Антонъ у насъ есть, теноръ поетъ…

Огудалова. Знаю, знаю.

Илья. Одинъ теноръ и есть, а то все басы. Какіе басы, какіе басы! А теноръ одинъ Антонъ!

Огудалова. Такъ что̀-жъ?

Илья. Не годится въ хоръ — хоть брось.

Огудалова. Не здоровъ?

Илья. Нѣтъ здоровъ, совсѣмъ невредимый.

Огудалова. Что̀ же съ нимъ?

Илья. Пополамъ перегнуло на бокъ, совсѣмъ угломъ, такъ глаголемъ и ходитъ… другая недѣля… ахъ, бѣда! Теперь въ хорѣ всякій лишній человѣкъ дорого сто́итъ, а безъ тенора какъ быть! Къ доктору ходилъ, докторъ и говоритъ: „черезъ недѣлю, черезъ двѣ отпуститъ, опять прямой будешь“. А намъ теперь его надо.

Лариса. Да ты пой!

Илья. Сейчасъ, барышня. Секунда фальшивитъ. Вотъ бѣда, вотъ бѣда! Въ хорѣ надо браво стоять, а его на бокъ перегнуло.

Огудалова. Отчего это съ нимъ?

Илья. Отъ глупости.

Огудалова. Отъ какой глупости?

Илья. Такая есть глупость въ насъ. Говорилъ: „наблюдай, Антонъ, эту осторожность!“ А онъ не понимаетъ.

Огудалова. Да и мы не понимаемъ.

Илья. Ну, не вамъ будь сказано: гулялъ. Такъ гулялъ, такъ гулялъ! Я говорю: Антонъ, наблюдай эту осторожность! А онъ не понимаетъ. Ахъ, бѣда, ахъ, бѣда! Теперь сто рублей человѣкъ сто́итъ, вотъ какое дѣло у насъ, такого барина ждемъ, а Антона на бокъ свело. Какой прямой цыганъ былъ, а теперь кривой! (Запѣваетъ басомъ.) „Не искушай…“ (Голосъ въ окнѣ: „Илья, Илья, на одарикъ! ча сегеръ!“ )¹ Намо? Со туки требе!² (Голосъ съ улицы: „Иди, баринъ пріѣхалъ!“) Хохавеса! ³ (Голосъ съ улицы: „Вѣрно, пріѣхалъ!“.) Некогда, барышня, баринъ пріѣхалъ! (Кладетъ гитару и беретъ фуражку.)

Огудалова. Какой баринъ?

Илья. Такой баринъ, ждемъ не дождемся: годъ ждали, вотъ какой баринъ! (Уходитъ.)

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Огудалова и Лариса.

Огудалова. Кто-жъ бы это пріѣхалъ? Должно быть, богатый и, вѣроятно, Лариса, холостой, коли цыганѣ такъ ему обрадовались. Видно, ужъ у цыганъ и живетъ. Ахъ, Лариса, не прозѣвали ли мы жениха? Куда торопиться-то было?

Лариса. Ахъ, мама, мало, что̀ ли, я страдала? Нѣтъ, довольно унижаться .

Огудалова. Эко страшное слово сказала: „унижаться“! Испугать, что̀ ли, меня вздумала? Мы люди бѣдные, намъ унижаться-то всю жизнь. Такъ ужъ лучше унижаться смолоду, чтобъ потомъ пожить по-человѣчески.

Лариса. Нѣтъ, не могу, тяжело, невыносимо тяжело.

Огудалова. А легко-то ничего не добудешь, всю жизнь и останешься ничѣмъ.

Лариса. Опять притворяться, опять лгать.

Огудалова. И притворяйся, и лги! Счастье не пойдетъ за тобой, если сама отъ него бѣгаешь. (Входитъ Карандышевъ.)

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Огудалова, Лариса и Карандышевъ.

Огудалова. Юлій Капитонычъ, Лариса у насъ въ деревню собралась, вотъ и корзинку для грибовъ приготовила.

Лариса. Да, сдѣлайте для меня эту милость, поѣдемте поскорѣй!

Карандышевъ. Я васъ не понимаю; куда вы торопитесь, зачѣмъ?

Лариса. Мнѣ такъ хочется бѣжать отсюда.

Карандышевъ (запальчиво). Отъ кого бѣжать? Кто васъ гонитъ? Или вы стыдитесь за меня, что̀ ли?

Лариса (холодно). Нѣтъ, я за васъ не стыжусь. Не знаю, что дальше будетъ, а пока вы мнѣ еще повода не подали.

Карандышевъ. Такъ зачѣмъ бѣжать, зачѣмъ скрываться отъ людей? Дайте мнѣ время устроиться, опомниться, прійти въ себя! Я радъ, я счастливъ! Дайте мнѣ возможность почувствовать всю пріятность моего положенія!

Огудалова. Повеличаться!

Карандышевъ. Да, повеличаться, я не скрываю. Я много, очень много перенесъ уколовъ для своего самолюбія, моя гордость не разъ была оскорблена; теперь я хочу и въ правѣ погордиться и повеличаться.

Лариса. Вы когда же думаете ѣхать въ деревню?

Карандышевъ. Послѣ свадьбы, когда вамъ угодно, хоть на другой день. Только вѣнчаться непремѣнно здѣсь, чтобы не сказали, что мы прячемся, потому что я не женихъ вамъ, не пара, а только та соломинка, за которую хватается утопающій.

Лариса. Да вѣдь послѣднее-то почти такъ, Юлій Капитонычъ, вотъ это правда.

Карандышевъ (съ сердцамъ). Такъ правду эту вы знайте про себя! (Сквозь слезы.) Пожалѣйте вы меня хоть сколько-нибудь! Пусть хоть посторонніе-то думаютъ, что вы любите меня, что выборъ вашъ былъ свободенъ.

Лариса. Зачѣмъ это?

Карандышевъ. Какъ зачѣмъ? Развѣ вы ужъ совсѣмъ не допускаете въ человѣкѣ самолюбія?

Лариса. Самолюбіе! Вы только о себѣ! Всѣ себя любятъ! Когда же меня-то будетъ любить кто-нибудь? Доведете вы меня до погибели!

Огудалова. Полно, Лариса, что̀ ты?

Лариса. Мама, я боюсь, я чего-то боюсь. Ну, послушайте: если ужъ свадьба будетъ здѣсь, такъ, пожалуйста, чтобы поменьше было народу, чтобы какъ можно тише, скромнѣе.

Огудалова. Нѣтъ, ты не фантазируй! Свадьба, такъ свадьба! Я — Огудалова, я нищенства не допущу. Ты у меня заблестишь такъ, что здѣсь и не видывали!

Карандышевъ. Да и я ничего не пожалѣю.

Лариса. Ну, я молчу. Я вижу, что я для васъ кукла; поиграете вы мной, изломаете и бросите.

Карандышевъ. Вотъ и обѣдъ сегодня для меня обойдется не дешево.

Огудалова. А этотъ обѣдъ вашъ я считаю ужъ совсѣмъ лишнимъ, — напрасная трата.

Карандышевъ. Да если-бъ онъ стоилъ мнѣ вдвое, втрое, я-бъ не пожалѣлъ денегъ.

Огудалова. Никому онъ не нуженъ.

Карандышевъ. Мнѣ нуженъ.

Лариса. Да зачѣмъ, Юлій Капитонычъ?

Карандышевъ. Лариса Дмитріевна, три года я терпѣлъ униженія, три года я сносилъ насмѣшки прямо въ лицо отъ вашихъ знакомыхъ; надо же и мнѣ, въ свою очередь, посмѣяться надъ ними!

Огудалова. Что̀ вы еще придумываете? Ссору, что̀ ли, затѣять хотите? Такъ мы съ Ларисой и не поѣдемъ.

Лариса. Ахъ, пожалуйста, не обижайте никого.

Карандышевъ. Не обижайте! А меня обижать можно? Да успокойтесь, никакой ссоры не будетъ: все будетъ очень мирно. Я предложу за васъ тостъ и поблагодарю васъ публично за счастіе, которое вы дѣлаете мнѣ своимъ выборомъ, за то, что вы отнеслись ко мнѣ не такъ, какъ другіе, что вы оцѣнили меня и повѣрили въ искренность моихъ чувствъ. Вотъ и все, вотъ и вся моя месть!

Огудалова. И все это совсѣмъ не нужно.

Карандышевъ. Нѣтъ, ужъ эти фаты одолѣли меня своимъ фанфаронствомъ. Вѣдь, не сами они нажили богатство; что̀-жъ они имъ хвастаются? По пятнадцати рублей за порцію чаю бросаютъ!

Огудалова. Все это вы на бѣднаго Васю нападаете.

Карандышевъ. Да не одинъ Вася, всѣ хороши. Вонъ посмотрите, что̀ въ городѣ дѣлается, какая радость на лицахъ! Извозчики всѣ повеселѣли, скачутъ по улицамъ, кричатъ другъ другу: „баринъ пріѣхалъ, баринъ пріѣхалъ…“ Половые въ трактирахъ тоже сіяютъ, выбѣгаютъ на улицу, изъ трактира въ трактиръ перекликаются: „баринъ пріѣхалъ, баринъ пріѣхалъ! “ Цыганѣ съ ума сошли, всѣ вдругъ галдятъ, машутъ руками. У гостиницы съѣздъ, толпа народу. Сейчасъ къ гостиницѣ четыре цыганки разряженныя въ коляскѣ подъѣхали, поздравить съ пріѣздомъ… Чудо, что̀ за картина! А баринъ-то, я слышалъ, промотался совсѣмъ, послѣдній пароходишко продалъ. Кто пріѣхалъ? Промотавшійся кутила, развратный человѣкъ, и весь городъ радъ. Хороши нравы!

Огудалова. Да кто пріѣхалъ-то?

Карандышевъ. Вашъ Сергѣй Сергѣичъ Паратовъ. (Лариса въ испугѣ встаетъ.)

Огудалова. А, такъ вотъ кто?

Лариса. Поѣдемте въ деревню, сейчасъ поѣдемте!

Карандышевъ. Теперь-то и не нужно ѣхать.

Огудалова. Что̀ ты, Лариса, зачѣмъ отъ него прятаться? Онъ не разбойникъ!

Лариса. Что̀ вы меня не слушаете? Топите вы меня, толкаете въ пропасть!

Огудалова. Ты сумасшедшая!

Карандышевъ. Чего вы боитесь?

Лариса. Я не за себя боюсь.

Карандышевъ. За кого же?

Лариса. За васъ.

Карандышевъ. О, за меня не бойтесь! Я въ обиду не дамся. Попробуй онъ только задѣть меня, такъ увидитъ…

Огудалова. Нѣтъ, что вы? Сохрани васъ Богъ! Это, вѣдь, не Вася. Вы поосторожнѣе съ нимъ, а то жизни не рады будете.

Карандышевъ (у окна). Вотъ, изволите видѣть, къ вамъ подъѣхалъ; четыре иноходца въ рядъ, и цыганъ на козлахъ съ кучеромъ. Какую пыль въ глаза пускаетъ! Оно, конечно, никому вреда нѣтъ, пусть тѣшится, а въ сущности-то и гнусно, и глупо.

Лариса ( Карандышеву ). Пойдемте, пойдемте ко мнѣ въ комнату. Мама, прими сюда, пожалуйста, отдѣлайся отъ его визитовъ! (Лариса и Карандышевъ уходятъ. Входитъ Паратовъ.)

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Огудалова и Паратовъ.

Паратовъ (всю сцену ведетъ въ шутливо-серьезномъ тотъ). Тетенька, ручку!

Огудалова (протягивая руку). Ахъ, Сергѣй Сергѣичъ! Ахъ, родной мой!

Паратовъ. Въ объятія желаете заключить? Можно? (Обнимаются и цѣлуются.)

Огудалова. Какимъ вѣтромъ занесло? Проѣздомъ, вѣроятно?

Паратовъ. Нарочно сюда, и первый визитъ къ вамъ, тетенька!

Огудалова. Благодарю. Какъ поживаете, какъ дѣла ваши?

Паратовъ. Гнѣвить Бога нечего, тетенька, живу весело, а дѣла не важны.

Огудалова (поглядѣвъ на Паратова). Сергѣй Сергѣичъ, скажите, мой родной, что̀ это вы тогда такъ вдругъ исчезли?

Паратовъ. Непріятную телеграмму получилъ, тетенька.

Огудалова. Какую?

Паратовъ. Управители мои и управляющіе свели безъ меня домокъ мой въ орѣховую скорлупку-съ. Своими операціями довели было до аукціонной продажи мои пароходики и все движимое, и недвижимое имѣніе. Такъ я полетѣлъ тогда спасать свои животики-съ.

Огудалова. И, разумѣется, все спасли и все устроили?

Паратовъ. Никакъ нѣтъ-съ; устроилъ, да не совсѣмъ, брешь порядочная осталась. Впрочемъ, тетенька, духу не теряю и веселаго расположенія не утратилъ.

Огудалова. Вижу, что не утратилъ.

Паратовъ. На одномъ потеряемъ, на другомъ выиграемъ, тетенька; вотъ наше дѣло какое.

Огудалова. На чемъ же вы выиграть хотите? Новые обороты завели?

Паратовъ. Не намъ, легкомысленнымъ джентльменамъ, новые обороты заводить! За это въ долговое отдѣленіе, тетенька. — Хочу продать свою волюшку.

Огудалова. Понимаю; выгодно жениться хотите? А во сколько вы цѣните свою волюшку?

Паратовъ. Въ полмилліона-съ.

Огудалова. Порядочно.

Паратовъ. Дешевле, тетенька, нельзя-съ, расчету нѣтъ, себѣ дороже, сами знаете.

Огудалова. Молодецъ мужчина!

Паратовъ. Съ тѣмъ возьмите.

Огудалова. Экой соколъ! Глядѣть на тебя да радоваться.

Паратовъ. Очень лестно слышать отъ васъ. Ручку пожалуйте. (Цѣлуетъ руку.)

Огудалова. А покупатели, то-есть, покупательницы-то есть?

Паратовъ. Поискать, такъ найдутся.

Огудалова. Извините за нескромный вопросъ!

Паратовъ. Коли очень нескромный, такъ не спрашивайте, я стыдливъ.

Огудалова. Да полно тебѣ шутить-то! Есть невѣста или нѣтъ? Коли есть, такъ кто она?

Паратовъ. Хоть зарѣжьте, не скажу.

Огудалова. Ну, какъ знаешь.

Паратовъ. Я бы желалъ засвидѣтельствовать свое почтеніе Ларисѣ Дмитріевнѣ. Могу я ее видѣть?

Огудалова. Отчего же?… Я ее сейчасъ пришлю къ вамъ. (Беретъ футляръ съ вещами.) Да, вотъ, Сергѣй Сергѣичъ, завтра Ларисы рожденіе, хотѣлось бы подарить ей эти вещи, да денегъ много не хватаетъ.

Паратовъ. Тетенька, тетенька! Вѣдь ужъ человѣкъ съ трехъ взяли? Я тактику-то вашу помню.

Огудалова. Ахъ ты, проказникъ!

Паратовъ. Я завтра самъ привезу подарокъ, получше этого.

Огудалова. Я позову къ вамъ Ларису. (Уходитъ. Входитъ Лариса.)

ЯВЛЕНІЕ ВОСЬМОЕ.

Паратовъ и Лариса.

Паратовъ. Не ожидали?

Лариса. Нѣтъ, теперь не ожидала. Я ждала васъ долго, но ужъ давно перестала ждать.

Паратовъ. Отчего же перестали ждать?

Лариса. Не надѣялась дождаться. Вы скрылись такъ неожиданно, и ни одного письма.

Паратовъ. Я не писалъ потому, что не могъ сообщить вамъ ничего пріятнаго.

Лариса. Я такъ и думала.

Паратовъ. И замужъ выходите?

Лариса. Да, замужъ.

Паратовъ. А позвольте васъ спросить, долго вы меня ждали?

Лариса. Зачѣмъ вамъ знать это?

Паратовъ. Мнѣ не для любопытства, Лариса Дмитріевна; меня интересуютъ чисто теоретическія соображенія. Мнѣ хочется знать, скоро ли женщина забываетъ страстно-любимаго человѣкъ: на другой день послѣ разлуки съ нимъ, черезъ недѣлю, или черезъ мѣсяцъ… Имѣлъ ли право Гамлетъ сказать матери, что она „башмаковъ еще не износила“ и такъ далѣе…

Лариса. На вашъ вопросъ я вамъ не отвѣчу, Сергѣй Сергѣичъ; можете думать обо мнѣ, что вамъ угодно.

Паратовъ. Объ васъ я всегда буду думать съ уваженіемъ; но женщины вообще, послѣ вашего поступка, много теряютъ въ глазахъ моихъ.

Лариса. Да какой мой поступокъ? Вы ничего не знаете.

Паратовъ. Эти „кроткіе, нѣжные взгляды этотъ сладкій любовный шопотъ, когда каждое слово чередуется съ глубокимъ вздохомъ, эти клятвы!… И все это черезъ мѣсяцъ повторяется другому, какъ выученный урокъ. О, женщины!

Лариса. Что̀ „женщины?“

Паратовъ. Ничтожество ваше имя!

Лариса. Ахъ, какъ вы смѣете такъ обижать меня? Развѣ вы знаете, что я послѣ васъ полюбила кого-нибудь? Вы увѣрены въ этомъ?

Паратовъ. Я не увѣренъ, но полагаю.

Лариса. Чтобы такъ жестоко упрекать, надо знать, а не полагать.

Паратовъ. Вы выходите замужъ?

Лариса. Но что̀ меня заставило?… Если дома жить нельзя, если во время страшной, смертельной тоски заставляютъ любезничать, улыбаться, навязываютъ жениховъ, на которыхъ безъ отвращенія нельзя смотрѣть, если въ домѣ скандалы, если надо бѣжать и изъ дому, и даже изъ города?

Паратовъ. Лариса, такъ вы?…

Лариса. Что „я?“ Ну, что̀ вы хотѣли сказать?

Паратовъ. Извините! Я виноватъ передъ вами. Такъ вы не забыли меня, вы еще… меня любите? (Лариса молчитъ.) Ну, скажите, будьте откровенны!

Лариса. Конечно, да. Нечего и спрашивать.

Паратовъ (нѣжно цѣлуетъ руку Ларисы). Благодарю васъ, благодарю.

Лариса. Вамъ только и нужно было: вы — человѣкъ гордый.

Паратовъ. Уступить васъ я могу, я долженъ по обстоятельствамъ; но-любовь вашу уступить было бы тяжело.

Лариса. Неужели?

Паратовъ. Если-бъ вы предпочли мнѣ кого-нибудь, вы оскорбили бы меня глубоко, и я не легко бы простилъ вамъ это.

Лариса. А теперь?

Паратовъ. А теперь я во всю жизнь сохраню самое пріятное воспоминаніе о васъ, и мы разстанемся, какъ лучшіе друзья.

Лариса. Значитъ, пусть женщина плачетъ, страдаетъ, только бы любила васъ?

Паратовъ. Что̀ дѣлать, Лариса Дмитріевна! Въ любви равенства нѣтъ, это ужъ не мной заведено. Въ любви приходится иногда и плакать.

Лариса. И непремѣнно женщинѣ?

Паратовъ. Ужъ, разумѣется, не мужчинѣ.

Лариса. Да почему?

Паратовъ. Очень просто, потому что если мужчина заплачетъ, такъ его бабой назовутъ, а эта кличка для мужчины хуже всего, что только можетъ изобрѣсть умъ человѣческій.

Лариса. Кабы любовь-то была равная съ обѣихъ сторонъ, такъ слезъ-то бы не было. Бываетъ это когда-нибудь?

Паратовъ. Изрѣдка случается. Только ужъ это какое-то кондитерское пирожное выходитъ, какое-то безэ́.

Лариса. Сергѣй Сергѣичъ, я сказала вамъ то, чего не должна была говорить; я надѣюсь, что вы не употребите во зло моей откровенности.

Паратовъ. Помилуйте, за кого же вы меня принимаете? Если женщина свободна, ну, тогда другой разговоръ… Я, Лариса Дмитріевна, человѣкъ съ правилами: бракъ для меня дѣло священное. Я этого вольнодумства терпѣть не могу. Позвольте узнать: вашъ будущій супругъ, конечно, обладаетъ многими достоинствами?

Лариса. Нѣтъ, однимъ только.

Паратовъ. Не много.

Лариса. Зато дорогимъ.

Паратовъ. А именно?

Лариса. Онъ любитъ меня.

Паратовъ. Дѣйствительно дорогимъ; это для домашняго обихода очень хорошо. (Входятъ Огудалова и Карандышевъ.)

ЯВЛЕНІЕ ДЕВЯТОЕ.

Паратовъ, Лариса, Огудалова, Карандышевъ, потомъ лакей.

Огудалова. Позвольте васъ познакомить, господа! (Паратову.) Юлій Капитонычъ Карандышевъ! (Карандышеву.) Сергѣй Сергѣичъ Паратовъ!

Паратовъ (подавая руку Карандышеву). Мы ужъ знакомы. (Кланяясь.) Человѣкъ съ большими усами и малыми способностями. Прошу любить и жаловать. Старый другъ Хариты Игнатьевны и Ларисы Дмитріевны.

Карандышевъ (сдержанно). Очень пріятно.

Огудалова. Сергѣй Сергѣичъ у насъ въ домѣ, какъ родной.

Карандышевъ. Очень пріятно.

Паратовъ (Карандышеву). Вы не ревнивы?

Карандышевъ. Я надѣюсь, что Лариса Дмитріевна не подастъ мнѣ никакого повода быть ревнивымъ.

Паратовъ. Да вѣдь ревнивые люди ревнуютъ безъ всякаго повода.

Лариса. Я ручаюсь, что Юлій Капитонычъ меня ревновать не будетъ.

Карандышевъ. Да, конечно, но если бы…

Паратовъ. О да, да. Вѣроятно, это было бы что̀-нибудь очень ужасное.

Огудалова. Что̀ вы, господа, затѣяли? Развѣ нѣтъ другихъ разговоровъ, кромѣ ревности?

Лариса. Мы, Сергѣй Сергѣичъ, скоро ѣдемъ въ деревню.

Паратовъ. Отъ прекрасныхъ здѣшнихъ мѣстъ?

Карандышевъ. Что̀ же вы находите здѣсь прекраснаго?

Паратовъ. Вѣдь это какъ кому: на вкусъ, на цвѣтъ образца нѣтъ.

Огудалова. Правда, правда. Кому городъ нравится, а кому деревня.

Паратовъ. Тетенька, у всякаго свой вкусъ: одинъ любитъ арбузъ, а другой свиной хрящикъ.

Огудалова. Ахъ, проказникъ! Откуда вы столько пословицъ знаете?

Паратовъ. Съ бурлаками водился, тетенька, такъ русскому языку выучишься.

Карандышевъ. У бурлаковъ учиться русскому языку!

Паратовъ. А почему-жъ у нихъ не учиться?

Карандышевъ. Да потому, что мы считаемъ ихъ…

Паратовъ. Кто это: мы?

Карандышевъ (разгорячась). Мы, то-есть образованные люди, а не бурлаки.

Паратовъ. Ну-съ, чѣмъ же вы считаете бурлаковъ? Я судохозяинъ и вступаюсь за нихъ; я самъ такой же бурлакъ.

Карандышевъ. Мы считаемъ ихъ образцомъ грубости и невѣжества.

Паратовъ. Ну, далѣе, господинъ Карандышевъ.

Карандышевъ. Все, больше ничего.

Паратовъ. Нѣтъ, не все, главнаго недостаетъ: вамъ нужно просить извиненія.

Карандышевъ. Мнѣ — извиняться!

Паратовъ. Да, ужъ нечего дѣлать, надо.

Карандышевъ. Да съ какой стати? Это мое убѣжденіе.

Паратовъ. Но-но-но! Отвилять нельзя.

Огудалова. Господа, господа, что̀ вы?

Паратовъ. Не безпокойтесь, я за это на дуэль не вызову: вашъ женихъ цѣлъ останется; я только поучу его. У меня правило: никому ничего не прощать, а то страхъ забудутъ, забываться станутъ.

Лариса (Карандышеву). Что̀ вы дѣлаете? Просите извиненія сейчасъ, я вамъ приказываю!

Паратовъ (Огудаловой.) Кажется, пора меня знать. Если я кого хочу поучить, такъ на недѣлю дома запираюсь да казнь придумываю.

Карандышевъ (Паратову). Я не понимаю…

Паратовъ. Такъ выучитесь прежде понимать, да потомъ и разговаривайте!

Огудалова. Сергѣй Сергѣичъ, я на колѣни брошусь передъ вами; ну, ради меня, извините его!

Паратовъ. Благодарите Хариту Игнатьевну. Я васъ прощаю. Только, мой родной, разбирайте людей! Я ѣду-ѣду, не свищу, а наѣду — не спущу! (Карандышевъ хочетъ отвѣчать.)

Огудалова. Не возражайте, не возражайте! А то я съ вами поссорюсь. Лариса, вели шампанскаго подать, да налей имъ по стаканчику — пусть выпьютъ мировую! (Лариса уходитъ.) И ужъ, господа, пожалуйста, не ссорьтесь больше. Я женщина мирнаго характера; я люблю, чтобъ все дружно было, согласно.

Паратовъ. Я и самъ мирнаго характера, курицы не обижу; я никогда первый не начну, за себя я вамъ ручаюсь.

Огудалова. Юлій Капитонычъ, вы еще молодой человѣкъ, вамъ надо быть поскромнѣе, горячиться не слѣдуетъ. Позвольте-ка вотъ пригласить Сергѣя Сергѣича на обѣдъ, извольте непремѣнно! Намъ очень пріятно быть съ нимъ вмѣстѣ.

Карандышевъ. Я и самъ хотѣлъ. Сергѣй Сергѣичъ, угодно вамъ откушать у меня сегодня?

Паратовъ (холодно). Съ удовольствіемъ. (Входитъ Лариса, за ней человѣкъ съ бутылкой шампанскаго и съ стаканами на подносѣ.)

Лариса (наливаетъ). Господа, прошу покорно. (Паратовъ и Карандышевъ берутъ стаканы.) ІІрошу васъ быть друзьями.

Паратовъ. Ваша просьба для меня равняется приказу.

Огудалова (Карандышеву). Вотъ и вы берите примѣръ съ Сергѣя Сергѣича!

Карандышевъ. Про меня нечего и говорить: для меня каждое слово Ларисы Дмитріевны — законъ. (Входитъ Вожеватовъ.)

ЯВЛЕНІЕ ДЕСЯТОЕ.

Огудалова, Лариса, Паратовъ, Карандышевъ, Вожеватовъ, потомъ Робинзонъ.

Вожеватовъ. Гдѣ шампанское, тамъ и мы. Каково чутье! Харита Игнатьевна, Лариса Дмитріевна, позвольте бѣлокурому въ комнату войти!

Огудалова. Какому бѣлокурому?

Вожеватовъ. Сейчасъ увидите. Войди, бѣлокуръ! (Робинзонъ входитъ.) Честь имѣю представить новаго друга моего: лордъ Робинзонъ.

Огудалова. Очень пріятно.

Вожеватовъ (Робинзону). Цѣлуй ручки! (Робинзонъ цѣлуетъ руки у Огудаловой и Ларисы.) Ну, милордъ, теперь поди сюда!

Огудалова. Что̀ это вы какъ командуете вашимъ другомъ?

Вожеватовъ. Онъ почти не бывалъ въ дамскомъ обществѣ, такъ застѣнчивъ. Все больше путешествовалъ, и по водѣ, и по сушѣ, а вотъ недавно совсѣмъ было одичалъ на необитаемомъ островѣ. (Карандышеву.) Позвольте васъ познакомить! Лордъ Робинзонъ, Юлій Капитонычъ Карандышевъ!

Карандышевъ (подавая руку Робинзону). Вы ужъ давно выѣхали изъ Англіи?

Робинзонъ. Yes (Йесъ.)

Вожеватовъ (Паратову). Я его слова три по-англійски выучилъ, да, признаться, и самъ-то немного больше знаю. (Робинзону.) Что̀ ты на вино-то поглядываешь? Харита Игнатьевна, можно?

Огудалова. Сдѣлайте одолженіе.

Вожеватовъ. Англичане вѣдь цѣлый день пьютъ вино, съ утра.

Огудалова. Неужели вы цѣлый день пьете?

Робинзонъ. Yes.

Вожеватовъ. Они три раза завтракаютъ, да потомъ обѣдаютъ съ шести часовъ до двѣнадцати.

Огудалова. Возможно ли?

Робинзонъ. Yes.

Вожеватовъ (Робинзону). Ну, наливай!

Робинзонъ (наливъ стаканы). If you please! (Ифъ ю плизъ.) (Пьютъ.)

Паратовъ (Карандышеву). Пригласите и его обѣдать. Мы съ нимъ вездѣ вмѣстѣ: я безъ него не могу.

Карандышевъ. Какъ его зовутъ?

Паратовъ. Да кто-жъ ихъ по именамъ зоветъ? Лордъ, милордъ…

Карандышевъ. Развѣ онъ лордъ?

Паратовъ. Конечно, не лордъ, да они такъ любятъ. А то просто: сэръ Робинзонъ.

Карандышевъ (Робинзону). Сэръ Робинзонъ, прошу покорно сегодня откушать у меня.

Робинзонъ. I thank you (ай сенкъ ю.)

Карандышевъ (Огудаловой). Харита Игнатьевна, я отправлюсь домой: мнѣ нужно похлопотать кой о чемъ. (Кланяясь всѣмъ.) Я васъ жду, господа. Честь имѣю кланяться! (Уходитъ.)

Паратовъ (беретъ шляпу). Да и намъ пора, надо отдохнуть съ дороги.

Вожеватовъ. Къ обѣду приготовиться.

Огудалова. Погодите, господа, не всѣ вдругъ. (Огудалова и Лариса уходятъ за Карандышевымъ въ переднюю.)

ЯВЛЕНІЕ ОДИННАДЦАТОЕ.

Паратовъ, Вожеватовъ и Робинзонъ.

Вожеватовъ. Понравился вамъ женихъ?

Паратовъ. Чему тутъ нравиться? Кому онъ можетъ правиться? А еще разговариваетъ, гусь лапчатый!

Вожеватовъ. Развѣ было что̀?

Паратовъ. Былъ разговоръ небольшой. Топорщился тоже, какъ и человѣкъ, пѣтушиться тоже вздумалъ. Да погоди, дружокъ, я надъ тобой, дружокъ, потѣшусь! (Ударивъ себя по лбу.) Ахъ, какая мысль блестящая! Ну, Робинзонъ, тебѣ предстоитъ работа трудная, старайся!..

Вожеватовъ. Что̀ такое?

Паратовъ. А вотъ что… (Прислушиваясь.) Идутъ! Послѣ скажу, господа. (Входятъ Огудалова и Лариса.) Честь имѣю кланяться!

Вожеватовъ. До свиданія! (Раскланиваются.)

(Занавѣсъ.)

•••

ДЬЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

ЛИЦА:

• Евфросинья Потаповна, тетка Карандышева.
• Карандышевъ.
• Огудалова.
• Лариса.
• Паратовъ.
• Кнуровъ.
• Вожеватовъ.
• Робинзонъ.
• Иванъ.
• Илья, цыганъ.

Кабинетъ Карандышева, Комната, меблированная съ претензіями, но безъ вкуса; на одной стѣнѣ прибитъ предъ диваномъ коверъ, на которомъ развѣшено оружіе. Три двери: одна посрединѣ, двѣ по бокамъ.

•••

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Евфросинья Потаповна и Иванъ выходитъ изъ двери налѣво.

Иванъ. Лимоновъ пожалуйте!

Евфросинья Потаповна. Какихъ лимоновъ, аспидъ?

Иванъ. Мессинскихъ-съ.

Евфросинья Потаповна. На что̀ они тебѣ понадобились?

Иванъ. Послѣ обѣда, которые господа кофей кушаютъ, а которые чай, такъ къ чаю требуются.

Евфросинья Потаповна. Вымотали вы изъ меня всю душеньку нынче. Подай клюковнаго морсу, развѣ не все равно? Возьми тамъ у меня графинчикъ; ты поосторожнѣе, графинчикъ-то старенькій, пробочка и такъ еле держится, сургучикомъ подклеена. Пойдемъ, я сама выдамъ. (Уходитъ въ среднюю дверь; Иванъ за ней. Входятъ Огудалова и Лариса слѣва.)

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Огудалова и Лариса.

Лариса. Ахъ, мама, я не знала, куда дѣться.

Огудалова. Я такъ и ожидала отъ него.

Лариса. Что̀ за обѣдъ, что̀ за обѣдъ! А еще зоветъ Мокія Парменыча! Что̀ онъ дѣлаетъ?

Огудалова. Да, угостилъ, нечего сказать.

Лариса. Ахъ, какъ не хорошо! Нѣтъ хуже этого стыда, когда приходится за другихъ стыдиться… Вотъ мы ни въ чемъ не виноваты, а стыдно, стыдно, такъ бы убѣжала куда-нибудь. А онъ какъ будто не замѣчаетъ ничего: онъ даже веселъ.

Огудалова. Да ему и замѣтить нельзя: онъ ничего не знаетъ, онъ никогда и не видывалъ, какъ порядочные люди обѣдаютъ. Онъ еще думаетъ, что удивилъ всѣхъ своей роскошью; вотъ онъ и веселъ. Да развѣ ты не замѣчаешь? Его нарочно подпаиваютъ.

Лариса. Ахъ, ахъ! Останови его, останови его!

Огудалова. Какъ остановить? Онъ — не малолѣтній, пора безъ няньки жить.

Лариса. Да вѣдь онъ не глупъ, какъ же онъ не видитъ этого?

Огудалова. Не глупъ, да самолюбивъ. Надъ нимъ подтруниваютъ, вина похваливаютъ, — онъ и радъ; сами-то только видъ дѣлаютъ, что пьютъ, а ему подливаютъ.

Лариса. Ахъ, я боюсь, всего боюсь. Зачѣмъ они это дѣлаютъ?

Огудалова. Да такъ просто, позабавиться хотятъ.

Лариса. Да вѣдь они меня терзаютъ-то?

Огудалова. А кому нужно, что ты терзаешься? Вотъ, Лариса, еще ничего не видя, а ужъ терзаніе; что̀ дальше-то будетъ?

Лариса. Ахъ, дѣло сдѣлано, можно только жалѣть, а поправить нельзя. (Входитъ Евфросинья Потаповна.)

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

Огудалова, Лариса и Евфросинья Потаповна.

Евфросинья Потаповна. Ужъ откушали? А чаю не угодно?

Огудалова. Нѣтъ, увольте.

Евфросинья Потаповна. А мужчины-то что̀?

Огудалова. Они тамъ сидятъ, разговариваютъ.

Евфросинья Потаповна. Ну, покушали и вставали бы; чего еще дожидаются? Ужъ достался мнѣ этотъ обѣдъ; что̀ хлопотъ, что̀ изъяну! Поваришки разбойники, въ кухню-то точно какой побѣдитель придетъ: слова ему сказать не смѣй!

Огудалова. Да объ чемъ съ нимъ разговаривать? Коли онъ хорошій поваръ, такъ учить его не надо.

Евфросинья Потаповна. Да не объ ученьѣ рѣчь, а много очень добра изводятъ. Кабы свой матеріалъ, домашній, деревенскій, такъ я бы слова не сказала, а то купленый, дорогой, такъ его и жалко. Помилуйте, требуетъ сахару, ванилю, рыбьяго клею, а ваниль этотъ дорогой, а рыбій клей еще дороже. Ну, и положилъ бы чуточку для духу, а онъ валитъ зря: сердце-то и мретъ, на него глядя.

Огудалова. Да, для расчетливыхъ людей, конечно…

Евфросинья Потаповна. Какіе тутъ расчеты, коли человѣкъ съ ума сошелъ? Возьмемъ стерлядь: развѣ вкусъ-то въ ней не одинъ, что большая, что маленькая? А въ цѣнѣ-то разница, охъ, велика! Полтинничекъ десятокъ и за глаза бы, а онъ по полтиннику штуку платилъ.

Огудалова. Ну, этимъ, что̀ были за обѣдомъ, еще погулять по Волгѣ да подрости бы не мѣшало.

Евфросинья Потаповна. Ахъ, да вѣдь, пожалуй, есть и въ рубль, и въ два; плати, у кого деньги бѣшеныя. Кабы для начальника какого высокаго, али для владыки, ну, ужъ это такъ и полагается, а то для кого? Опять вино хотѣлъ было дорогое покупать, въ рубль и больше, да купецъ честный человѣкъ попался: берите, говоритъ, кругомъ по шести гривенъ за бутылку, а ярлыки наклеимъ, какіе прикажете! Ужъ и вино отпустилъ! Можно сказать, что на чести. Попробовала я рюмочку, такъ и гвоздикой-то пахнетъ, и розаномъ пахнетъ, и еще чѣмъ-то. Какъ ему быть дешевымъ, когда въ него столько дорогихъ духовъ кладется! И деньги немалыя: шесть гривенъ за бутылку, а ужъ и стоитъ дать. А дороже платить не изъ чего, жалованьемъ живемъ. Вотъ у насъ сосѣдъ женился, такъ къ нему этого одного пуху: перинъ да подушекъ, возили-возили, возили-возили, да все чистаго; потомъ пушного: и лисица, и куница, и соболь! Все это въ домъ, такъ есть изъ чего ему тратиться. А вотъ рядомъ чиновникъ женился, такъ всего приданаго привезли фортепіаны старыя. Не разживешься. Все равно и намъ форсить некстати.

Лариса (Огудаловой). Бѣжала-бъ я отсюда, куда глаза глядятъ.

Огудалова. Невозможно, къ несчастію.

Евфросинья Потаповна. Да коли вамъ не по себѣ, такъ пожалуйте ко мнѣ въ комнату, а то придутъ мужчины, накурятъ такъ, что не продохнешь. что̀ я стою-то? Бѣжать мнѣ серебро сосчитать, да запереть, нынче народъ безъ креста. (Огудалова и Лариса уходятъ въ дверь направо, Евфросинья Потаповна въ среднюю. Изъ двери налѣво выходятъ Паратовъ, Кнуровъ, Вожеватовъ.)

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Паратовъ, Кнуровъ и Вожеватовъ.

Кнуровъ. Я, господа, въ клубъ обѣдать поѣду: я не ѣлъ ничего.

Паратовъ. Подождите, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Со мной первый разъ въ жизни такой случай. Приглашаетъ обѣдать извѣстныхъ людей, а ѣсть нечего… Онъ человѣкъ глупый, господа.

Паратовъ. Мы не споримъ. Надо ему отдать справедливость: онъ, дѣйствительно, глупъ.

Кнуровъ. И самъ прежде всѣхъ напился.

Вожеватовъ. Мы его порядочно подстроили.

Паратовъ. Да, я свою мысль привелъ въ исполненіе. Мнѣ еще давеча въ голову пришло накатить его хорошенько и посмотрѣть, что̀ выйдетъ.

Кнуровъ. Такъ у васъ было задумано?

Паратовъ. Мы прежде условились. Вотъ, господа, для такихъ случаевъ Робинзоны-то и до́роги.

Вожеватовъ. Золото, а не человѣкъ!

Паратовъ. Чтобы напоить хозяина, надо самому пить съ нимъ вмѣстѣ; а есть ли возможность глотать эту микстуру, которую онъ виномъ величаетъ? А Робинзонъ — натура выдержанная на заграничныхъ винахъ ярославскаго производства: ему ни почемъ. Онъ пьетъ да похваливаетъ, пробуетъ то одно, то другое, сравниваетъ, смакуетъ съ видомъ знатока, но безъ хозяина пить не соглашается; тотъ и попался. Человѣкъ непривычный, много-ль ему надо, скорехонько и дошелъ до восторга.

Кнуровъ. Это забавно; только мнѣ, господа, не шутя, ѣсть хочется.

Паратовъ. Еще успѣете. Погодите немного; мы попросимъ Ларису Дмитріевну спѣть что̀-нибудь.

Кнуровъ. Это другое дѣло. А гдѣ-жъ Робинзонъ?

Вожеватовъ. Они тамъ еще допиваютъ. (Входитъ Робинзонъ.)

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Паратовъ, Кнуровъ, Вожеватовъ и Робинзонъ.

Робинзонъ (падая на диванъ). Батюшки, помогите! Ну, Сержъ, будешь ты за меня Богу отвѣчать.

Паратовъ. Что̀-жъ ты, пьянъ, что̀ ли?

Робинзонъ. Пьянъ! Развѣ я на это жалуюсь когда-нибудь? Кабы пьянъ, это бы прелесть что̀ такое — лучше бы и желать ничего нельзя. Я съ этимъ добрымъ намѣреніемъ ѣхалъ сюда, да съ этимъ намѣреніемъ и на свѣтѣ живу. Это цѣль моей жизни.

Паратовъ. Что-жъ съ тобой?

Робинзонъ. Я отравленъ, я сейчасъ караулъ закричу.

Паратовъ. Да ты что̀ пилъ-то больше, какое вино?

Робинзонъ. Кто-жъ его знаетъ? Химикъ я, что-ли? Ни одинъ аптекарь не разберетъ.

Паратовъ. Да что̀ на бутылкѣ-то, какой этикетъ?

Робинзонъ. На бутылкѣ-то „ бургонское“, а въ бутылкѣ-то „киндеръ-бальзамъ“ какой-то. Не пройдетъ мнѣ даромъ эта спеція, ужъ я чувствую.

Вожеватовъ. Это случается: какъ дѣлаютъ вино, такъ переложатъ лишнее что̀-нибудь противъ пропорціи. Ошибиться долго ли? Человѣкъ не машина. Мухоморовъ не переложили ли?

Робинзонъ. Что тебѣ весело? Человѣкъ погибаетъ, а ты радъ.

Вожеватовъ. Шабашъ! Помирать тебѣ, Робинзонъ.

Робинзонъ. Ну, это вздоръ, помирать я не согласенъ… Ахъ, хоть бы знать, какое увѣчье-то отъ этого вина бываетъ!

Вожеватовъ. Одинъ глазъ лопнетъ непремѣнно, ты такъ и жди. (За сценой голосъ Карандышева: „ Эй, дайте намъ бургонскаго!“)

Робинзонъ. Ну, вотъ, изволите слышать, опять бургонскаго! Спасите, погибаю! Сержъ, пожалѣй хоть ты меня! Вѣдь я въ цвѣтѣ лѣтъ, господа, я подаю большія надежды. За что̀-жъ искусство должно лишиться…

Паратовъ. Да не плачь, я тебя вылѣчу; я знаю, чѣмъ помочь тебѣ; какъ рукой сниметъ. (Входитъ Карандышевъ съ ящикомъ сигаръ.)

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Паратовъ, Кнуровъ, Вожеватовъ, Робинзонъ и Карандышевъ.

Робинзонъ (взглянувъ на коверъ). Что̀ это у васъ такое?

Карандышевъ. Сигары.

Робинзонъ. Нѣтъ, что̀ развѣшено-то? Бутафорскія вещи?

Карандышевъ. Какія бутафорскія вещи? Это турецкое оружіе.

Паратовъ. Такъ вотъ кто виноватъ, что австрійцы турокъ одолѣть не могутъ.

Карандышевъ. Какъ? что̀ за шутки? Помилуйте, что̀ это за вздоръ! Чѣмъ я виноватъ?

Паратовъ. Вы забрали у нихъ все дрянное, негодное оружіе; вотъ они съ горя хорошимъ англійскимъ и запаслись.

Вожеватовъ. Да, да, вотъ кто виноватъ! Теперь нашлось. Ну, вамъ австрійцы спасибо не скажутъ.

Карандышевъ. Да чѣмъ оно негодное? Вотъ этотъ пистолетъ, напримѣръ… (Снимаетъ со стѣны пистолетъ.)

Паратовъ (беретъ у него пистолетъ). Этотъ пистолетъ?

Карандышевъ. Ахъ, осторожнѣе, онъ заряженъ!

Паратовъ. Не бойтесь! Заряженъ ли онъ, не заряженъ ли, опасность отъ него одинаковая: онъ, все равно, не выстрѣлитъ. Стрѣляйте въ меня въ пяти шагахъ, я позволяю.

Карандышевъ. Ну, нѣтъ-съ, и этотъ пистолетъ пригодиться можетъ.

Паратовъ. Да, въ стѣну гвозди вколачивать. (Бросаетъ пистолетъ на столъ.)

Вожеватовъ. Ну, нѣтъ, не скажите! По русской пословицѣ: „на грѣхъ и изъ палки выстрѣлишь “.

Карандышевъ (Паратову). Не угодно ли сигаръ?

Паратовъ. Да, вѣдь, чай, дорогія? Рублей семь сотня, я думаю.

Карандышевъ. Да-съ, около того; сортъ высокій, очень высокій сортъ.

Паратовъ. Я этотъ сортъ знаю: Регалія капустиссима dos amigos; я его держу для пріятелей, а самъ не курю.

Карандышевъ (Кнурову). Не прикажете ли?

Кнуровъ. Не хочу я вашихъ сигаръ, — свои курю.

Карандышевъ. Хорошенькія сигары, хорошенькія-съ.

Кнуровъ. Ну, а хорошія, такъ и курите сами.

Карандышевъ (Вожеватову). Вамъ не угодно ли?

Вожеватовъ. Для меня эти очень дороги; пожалуй, избалуешься. Не нашему носу рябину клевать; рябина — ягода нѣжная.

Карандышевъ. А вы, сэръ Робинзонъ, курите?

Робинзонъ. Я-то? Странный вопросъ! Пожалуйте пяточекъ! (Выбираетъ пятъ штукъ, вынимаетъ изъ кармана бумажку и тщательно завертываетъ.)

Карандышевъ. Что̀ же вы не закуриваете?

Робинзонъ. Нѣтъ, какъ можно! Эти сигары надо курить въ природѣ, въ хорошемъ мѣстоположеніи.

Карандышевъ. Да почему же?

Робинзонъ. А потому, что̀ если ихъ закурить въ порядочномъ домѣ, такъ, пожалуй, прибьютъ, чего я терпѣть не могу.

Вожеватовъ. Не любишь, когда бьютъ?

Робинзонъ. Нѣтъ, съ дѣтства отвращеніе имѣю.

Карандышевъ. Какой онъ оригиналъ! А, господа, каковъ оригиналъ! Сейчасъ видно, что англичанинъ. (Громко.) А гдѣ наши дамы? (Еще громче.) Гдѣ дамы? (Входитъ Огудалова.)

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Паратовъ, Кнуровъ, Вожеватовъ, Робинзонъ, Карандышевъ и Огудалова.

Огудалова. Дамы здѣсь, не безпокойтесь. (Карандышеву тихо.) Что̀ вы дѣлаете? Посмотрите вы на себя!

Карандышевъ. Я, помилуйте, я себя знаю. Посмотрите, всѣ пьяны, а я только веселъ. Я счастливъ сегодня, я торжествую.

Огудалова. Торжествуйте, только не такъ громко. (Подходитъ къ Паратову.) Сергѣй Сергѣичъ, перестаньте издѣваться надъ Юліемъ Капитонычемъ! Намъ больно видѣть: вы обижаете меня и Ларису.

Паратовъ. Ахъ, тетенька, смѣю ли я!

Огудалова. Неужели вы еще не забыли давешнюю ссору? Какъ не стыдно!

Паратовъ. Что̀ вы! Я, тятенька, не злопамятенъ. Да извольте, я для вашего удовольствія все это покончу однимъ разомъ. Юлій Капитонычъ!

Карандышевъ. Что̀ вамъ угодно?

Паратовъ. Хотите брудершафтъ со мной выпить?

Огудалова. Вотъ это хорошо. Благодарю васъ!

Карандышевъ. Брудершафтъ, вы говорите? Извольте, съ удовольствіемъ.

Паратовъ (Огудаловой). Да попросите сюда Ларису Дмитріевну! Что̀ она прячется отъ насъ?

Огудалова. Хорошо, я приведу ее. (Уходитъ.)

Карандышевъ. Что̀ же мы выпьемъ? Бургонскаго?

Паратовъ. Нѣтъ, ужъ отъ бургонскаго увольте! Я человѣкъ простой.

Карандышевъ. Такъ чего же?

Паратовъ. Знаете что̀: любопытно теперь намъ съ вами коньячку выпить. Коньякъ есть?

Карандышевъ. Какъ не быть! У меня все есть. Эй, Иванъ, коньяку!

Паратовъ. Зачѣмъ сюда; мы тамъ выпьемъ; только велите стаканчиковъ дать, я рюмокъ не признаю.

Робинзонъ. Что̀-жъ вы прежде не сказали, что у васъ коньякъ есть? Сколько дорогого времени-то потеряно!

Вожеватовъ. Какъ, онъ ожилъ!

Робинзонъ. Съ этимъ напиткомъ я обращаться умѣю: я къ нему примѣнился. (Паратовъ и Карандышевъ уходятъ въ дверь налѣво.)

ЯВЛЕНІЕ ВОСЬМОЕ.

Кнуровъ, Вожеватовъ и Робинзонъ.

Робинзонъ (глядитъ въ дверь налѣво). Погибъ Карандышевъ. Я началъ, а Сержъ его докончитъ. Наливаютъ, устанавливаются въ позу; живая картина. Посмотрите, какая у Сержа улыбка! Совсѣмъ Бертрамъ. (Поетъ изъ „Роберта“:) „Ты мой спаситель. — Я твой спаситель! — И покровитель, и покровитель“. Ну, проглотилъ. Цѣлуются. (Поетъ.) „Какъ счастливъ я! — Жертва моя!“ Ай, уноситъ Иванъ коньякъ, уноситъ! (Громко.) Что̀ ты, что̀ ты, оставь! Я его давно дожидаюсь. (Убѣгаетъ. Изъ средней двери выходитъ Илья.)

ЯВЛЕНІЕ ДЕВЯТОЕ.

Кнуровъ, Вожеватовъ, Илья, потомъ Паратовъ.

Вожеватовъ. Что тебѣ, Илья?

Илья. Да наши готовы, собрались совсѣмъ, на бульварѣ дожидаются. Когда ѣхать прикажете?

Вожеватовъ. Сейчасъ всѣ вмѣстѣ поѣдемъ, подождите немного!

Илья. Хорошо, какъ прикажете, такъ и будетъ. (Входитъ Паратовъ.)

Паратовъ. А, Илья, готовы?

Илья. Готовы, Сергѣй Сергѣичъ!

Паратовъ. Гитара съ тобой?

Илья. Не захватилъ, Сергѣй Сергѣичъ.

Паратовъ. Гитару нужно, слышишь?

Илья. Сейчасъ сбѣгаю, Сергѣй Сергѣичъ! (Уходитъ.)

Паратовъ. Я хочу попросить Ларису Дмитріевну спѣть намъ что̀-нибудь, да и поѣдемте за Волгу.

Кнуровъ. Не весела наша прогулка будетъ безъ Ларисы Дмитріевны. Вотъ если бы… Дорого можно заплатить за такое удовольствіе…

Вожеватовъ. Если бы Лариса Дмитріевна поѣхала, я бы, съ радости, всѣхъ гребцовъ по рублю серебромъ одѣлилъ.

Паратовъ. Представьте, господа, я и самъ о томъ же думаю; вотъ какъ мы сошлись.

Кнуровъ. Да есть ли возможность?

Паратовъ. На свѣтѣ нѣтъ ничего невозможнаго, говорятъ философы.

Кнуровъ. А Робинзонъ, господа, лишній. Потѣшились и будетъ. Напьется онъ тамъ до звѣринаго образа, — что̀ хорошаго? Эта прогулка дѣло серьезное: онъ намъ совсѣмъ не компанія. (Указывая въ дверь.) Вонъ онъ какъ къ коньяку-то прильнулъ.

Вожеватовъ. Такъ не брать его.

Паратовъ. Увяжется какъ-нибудь.

Вожеватовъ. Погодите, господа, я отъ него отдѣлаюсь. (Въ дверь.) Робинзонъ! (Входитъ Робинзонъ.)

ЯВЛЕНІЕ ДЕСЯТОЕ.

Паратовъ, Кнуровъ, Вожеватовъ и Робинзонъ.

Робинзонъ. Что̀ тебѣ?

Вожеватовъ (тихо). Хочешь ѣхать въ Парижъ?

Робинзонъ. Какъ въ Парижъ, когда?

Вожеватовъ. Сегодня вечеромъ.

Робинзонъ. А мы за Волгу сбирались.

Вожеватовъ. Какъ хочешь; поѣзжай за Волгу, а я въ Парижъ.

Робинзонъ. Да вѣдь у меня паспорта нѣтъ.

Вожеватовъ. Это ужъ мое дѣло.

Робинзонъ. Я, пожалуй.

Вожеватовъ. Такъ отсюда мы поѣдемъ вмѣстѣ; я тебя завезу домой къ себѣ; тамъ и жди меня, отдохни, усни. Мнѣ нужно заѣхать по дѣламъ мѣста въ два.

Робинзонъ. А интересно бы и цыганъ послушать.

Вожеватовъ. А еще артистъ! Стыдись! Цыганскія пѣсни, — вѣдь, это невѣжество. То ли дѣло итальянская опера или оперетка веселенькая! Вотъ что̀ тебѣ надо слушать. Чай, самъ игралъ?

Робинзонъ. Еще бы! Я въ „Птичкахъ пѣвчихъ“ игралъ.

Вожеватовъ. Кого?

Робинзонъ. Нотаріуса.

Вожеватовъ. Ну, какъ же такому артисту да въ Парижѣ не побывать! Послѣ Парижа тебѣ какая цѣна-то будетъ!

Робинзонъ. Руку!

Вожеватовъ. Ѣдешь?

Робинзонъ. Ѣду!

Вожеватовъ (Паратову). Какъ онъ тутъ пѣлъ изъ „Роберта“! что̀ за голосъ!

Паратовъ. А вотъ мы съ нимъ въ Нижнемъ, на ярмаркѣ, дѣлъ надѣлаемъ.

Робинзонъ. Еще поѣду ли я, спросить надо.

Паратовъ. Что такъ?

Робинзонъ. Невѣжества я и безъ ярмарки довольно вижу.

Паратовъ. Ого, какъ онъ поговаривать началъ!

Робинзонъ. Нынче образованные люди въ Европу ѣздятъ, а не по ярмаркамъ шатаются.

Паратовъ. Какія же государства и какіе города Европы вы осчастливить хотите?

Робинзонъ. Конечно, Парижъ: я ужъ туда давно собираюсь.

Вожеватовъ. Мы съ нимъ сегодня вечеромъ ѣдемъ.

Паратовъ. А, вотъ что̀! Счастливаго пути! Въ Парижъ тебѣ, дѣйствительно, надо ѣхать. Тамъ только тебя и недоставало. А гдѣ же хозяинъ?

Робинзонъ. Онъ тамъ; онъ говорилъ, что сюрпризъ намъ готовитъ. (Входятъ справа Огудалова и Лариса; слѣва — Карандышевъ и Иванъ.)

ЯВЛЕНІЕ ОДИННАДЦАТОЕ.

Огудалова, Лариса, Паратовъ, Кнуровъ, Вожеватовъ, Робинзонъ, Карандышевъ, Иванъ, потомъ Илья и Евфросинья Потаповна.

Паратовъ (Ларисѣ). Что̀ вы насъ покинули?

Лариса. Мнѣ что-то нездоровится.

Паратовъ. А мы сейчасъ съ вашимъ женихомъ брудершафтъ выпили. Теперь ужъ друзья навѣкъ.

Лариса. Благодарю васъ. (Жметъ руку Паратову.)

Карандышевъ (Паратову). Сержъ!

Паратовъ (Ларисѣ). Вотъ видите, какая короткость! (Карандышеву.) Что̀ тебѣ?

Карандышевъ. Тебя кто-то спрашиваетъ.

Паратовъ. Кто тамъ?

Иванъ. Цыганъ Илья.

Паратовъ. Такъ зови его сюда. (Иванъ уходитъ.) Господа, извините, что я приглашаю Илью въ наше общество. Это мой лучшій другъ. Гдѣ принимаютъ меня, тамъ должны принимать и моихъ друзей. Это мое правило.

Вожеватовъ (тихо Ларисѣ). Я новую пѣсенку знаю.

Лариса. Хорошая?

Вожеватовъ. Безподобная! „Веревьюшки веревью, на барышнѣ башмачки “.

Лариса. Это забавно.

Вожеватовъ. Я васъ выучу. (Входитъ Ильи съ гитарой.)

Паратовъ (Ларисѣ). Позвольте, Лариса Дмитріевна, попросить васъ осчастливить насъ! Спойте намъ какой-нибудь романсъ или пѣсенку! Я васъ цѣлый годъ не слыхалъ, да, вѣроятно, и не услышу ужъ болѣе.

Кнуровъ. Позвольте и мнѣ повторить ту же просьбу!

Карандышевъ. Нельзя, господа, нельзя. Лариса Дмитріевна не станетъ пѣть.

Паратовъ. Да почемъ ты знаешь, что не станетъ? А можетъ быть, и станетъ.

Лариса. Извините, господа, я и не расположена сегодня, и не въ голосѣ.

Кнуровъ. Что̀-нибудь, что̀ вамъ угодно!

Карандышевъ. Ужъ коли я говорю, что не станетъ, такъ не станетъ.

Паратовъ. А вотъ посмотримъ. Мы попросимъ хорошенько, на колѣни станемъ.

Вожеватовъ. Это я сейчасъ: я человѣкъ гибкій.

Карандышевъ. Нѣтъ, нѣтъ, и не просите, нельзя; я запрещаю!

Огудалова. Что вы? Запрещайте тогда, когда будете имѣть право, а теперь еще погодите запрещать, рано.

Карандышевъ. Нѣтъ, нѣтъ! Я положительно запрещаю.

Лариса. Вы запрещаете? Такъ я буду пѣть, господа! (Карандышевъ, надувшись, отходитъ въ уголъ и садится.)

Паратовъ. Илья!

Илья. Что̀ будемъ пѣть, барышня?

Лариса. „Не искушай“.

Илья (подстроивая гитару). Вотъ третій голосъ надо! Ахъ, бѣда! Какой теноръ былъ! Отъ своей отъ глупости… (Поютъ въ два голоса.)

(Всѣ различнымъ образомъ выражаютъ восторгъ. Паратовъ сидитъ, запустивъ руки въ волоса. Ко 2-му куплету слегка пристаетъ Робинзонъ.)

Илья (Робинзону). Вотъ спасибо, баринъ. Выручилъ.

Кнуровъ (Ларисѣ). Велико наслажденіе видѣть васъ, а еще больше наслажденія слушать васъ.

Паратовъ (съ мрачнымъ видомъ). Мнѣ кажется, я съ ума сойду. (Цѣлуетъ руку Ларисы.)

Вожеватовъ. Послушать да и умереть — вотъ оно что̀! (Карандышеву.) А вы хотѣли лишить насъ этого удовольствія.

Карандышевъ. Я, господа, не меньше вашего восхищаюсь пѣніемъ Ларисы Дмитріевны. Мы сейчасъ выпьемъ шампанскаго за ея здоровье.

Вожеватовъ. Умную рѣчь пріятно и слышать.

Карандышевъ (громко). Подайте шампанскаго!

Огудалова (тихо). Потише! Что вы кричите?

Карандышевъ. Помилуйте, я у себя дома. Я знаю, что̀ дѣлаю. (Громко.) Подайте шампанскаго! (Входитъ Евфросинья Потаповна.)

Евфросинья Потаповна. Какого тебѣ еще шампанскаго? Поминутно то того, то другого.

Карандышевъ. Не мѣшайтесь не въ свое дѣло! Исполняйте, что вамъ приказываютъ!

Евфросинья Потаповна. Такъ поди самъ! А ужъ я ноги отходила; я еще, можетъ быть, не ѣвши съ утра. (Уходитъ. Карандышевъ идетъ въ дверь налѣво.)

Огудалова. Послушайте, Юлій Капитонычъ… (Уходитъ за Карандышевымъ.)

Паратовъ. Илья, поѣзжай! Чтобъ катера были готовы. Мы сейчасъ пріѣдемъ. (Илья уходитъ въ среднюю дверь.)

Вожеватовъ (Кнурову). Оставимъ его одного съ Ларисой Дмитріевной. (Робинзону.) Робинзонъ, смотри: Иванъ коньякъ-то убираетъ.

Робинзонъ. Да я его убью. Мнѣ легче съ жизнью разстаться! (Уходятъ налѣво Кнуровъ, Вожеватовъ и Робинзонъ.)

ЯВЛЕНІЕ ДВѢНАДЦАТОЕ.

Лариса и Паратовъ.

Паратовъ. Очаровательница! (Страстно глядитъ на Ларису.) Какъ я проклиналъ себя, когда вы пѣли!

Лариса. За что̀?

Паратовъ. Вѣдь — не дерево; потерять такое сокровище, какъ вы, развѣ легко?

Лариса. Кто же виноватъ?

Паратовъ. Конечно, я, и гораздо болѣе виноватъ, чѣмъ вы думаете. Я долженъ презирать себя.

Лариса. За что̀ же, скажите?

Паратовъ. Зачѣмъ я бѣжалъ отъ васъ? На что̀ промѣнялъ васъ?

Лариса. Зачѣмъ же вы это сдѣлали?

Паратовъ. Ахъ, зачѣмъ! Конечно, малодушіе. Надо было поправить свое состояніе. Да Богъ съ нимъ, съ состояніемъ! Я проигралъ больше, чѣмъ состояніе, — я потерялъ васъ; я и самъ страдаю, и васъ заставилъ страдать.

Лариса. Да, надо правду сказать, вы надолго отравили мою жизнь.

Паратовъ. Погодите, погодите винить меня! Я еще не совсѣмъ опошлился, не совсѣмъ огрубѣлъ; во мнѣ врожденнаго торгашества нѣтъ; благородныя чувства еще шевелятся въ душѣ моей. Еще нѣсколько такихъ минутъ, да… еще нѣсколько такихъ минутъ…

Лариса (тихо). Говорите!

Паратовъ. Я брошу всѣ расчеты, и ужъ никакая сила не вырветъ васъ у меня, развѣ вмѣстѣ съ моею жизнью.

Лариса. Чего же вы хотите?

Паратовъ. Видѣть васъ, слушать васъ… Я завтра уѣзжаю.

Лариса (спустя голову). Завтра?

Паратовъ. Слушать вашъ очаровательный голосъ, забывать весь міръ и мечтать только объ одномъ блаженствѣ…

Лариса (тихо). О какомъ?…

Паратовъ. О блаженствѣ быть рабомъ вашимъ, быть у вашихъ ногъ.

Лариса. Но какъ же?

Паратовъ. Послушайте: мы ѣдемъ всей компаніей кататься по Волгѣ на катерахъ — поѣдемте!

Лариса. Ахъ! а здѣсь? Я не знаю, право… какъ же здѣсь?

Паратовъ. Что̀ такое „здѣсь“? Сюда сейчасъ пріѣдутъ: тетка Карандышева, барыни въ крашеныхъ шелковыхъ платьяхъ, разговоръ будетъ о соленыхъ грибахъ.

Лариса. Когда же ѣхать?

Паратовъ. Сейчасъ.

Лариса. Сейчасъ?

Паратовъ. Сейчасъ или никогда.

Лариса. Ѣдемте!

Паратовъ. Какъ, вы рѣшаетесь ѣхать за Волгу?

Лариса. Куда вамъ угодно.

Паратовъ. Съ нами, сейчасъ?

Лариса. Когда вамъ угодно.

Паратовъ. Ну, признаюсь, выше и благороднѣй этого я ничего и вообразить не могу. Очаровательное созданіе! Повелительница моя!

Лариса. Вы — мой повелитель! (Входятъ Огудалова, Кнуровъ, Вожеватовъ, Робинзонъ, Карандышевъ и Иванъ съ подносомъ, на которомъ стаканы шампанскаго.)

ЯВЛЕНІЕ ТРИНАДЦАТОЕ.

Огудалова, Лариса, Паратовъ, Кнуровъ, Вожеватовъ, Робинзонъ, Карандышевъ и Иванъ.

Паратовъ (Кнурову и Вожеватову). Она поѣдетъ.

Карандышевъ. Господа, я предлагаю тостъ за Ларису Дмитріевну. (Всѣ берутъ стаканы.) Господа, вы сейчасъ восхищались талантомъ Ларисы Дмитріевны. Ваши похвалы — для нея не новость; съ дѣтства она окружена поклонниками, которые восхваляютъ ее въ глаза при каждомъ удобномъ случаѣ. Да-съ, талантовъ у нея, дѣйствительно, много. Но не за нихъ я хочу похвалить ее. Главное, неоцѣненное достоинство Ларисы Дмитріевны, то, господа… то, господа…

Вожеватовъ. Спутается.

Паратовъ. Нѣтъ, вынырнетъ, выучилъ.

Карандышевъ. То, господа, что она умѣетъ цѣнить и выбирать людей. Да-съ, Лариса Дмитріевна знаетъ, что не все то — золото, что̀ блеститъ. Она умѣетъ отличать золото отъ мишуры. Много блестящихъ молодыхъ людей окружали ее; но она мишурнымъ блескомъ не прельстилась. Она искала для себя человѣка не блестящаго, а достойнаго…

Паратовъ (одобрительно). Браво, браво!

Карандышевъ. И выбрала…

Паратовъ. Васъ! Браво, браво!

Вожеватовъ и Робинзонъ. Браво, браво!

Карандышевъ. Да, господа, я не только смѣю, я имѣю право гордиться и горжусь! Она меня поняла, оцѣнила и предпочла всѣмъ. Извините, господа, можетъ быть, не всѣмъ это пріятно слышать; но я счелъ своимъ долгомъ поблагодарить публично Ларису Дмитріевну за такое лестное для меня предпочтеніе. Господа, я самъ пью и предлагаю выпить за здоровье моей невѣсты!

Паратовъ, Вожеватовъ и Робинзонъ. Ура!

Паратовъ (Карандышеву). Еще есть вино-то?

Карандышевъ. Разумѣется, есть; какъ же не быть? Что̀ ты говоришь? Ужъ я достану.

Паратовъ. Надо еще тостъ выпить.

Карандышевъ. Какой ?

Паратовъ. За здоровье счастливѣйшаго изъ смертныхъ, Юлія Капитоныча Карандышева.

Карандышевъ. Ахъ, да. Такъ ты предложишь? Ты и предложи, Сержъ! А я пойду, похлопочу; я достану. (Уходитъ.)

Кнуровъ. Ну, хорошенькаго понемножку. Прощайте! Я заѣду, закушу и сейчасъ же на сборный пунктъ. (Кланяется дамамъ.)

Вожеватовъ (указывая на среднюю дверь). Здѣсь пройдите, Мокій Парменычъ! Тутъ прямо выходъ въ переднюю; никто васъ и не увидитъ. (Кнуровъ уходитъ.)

Паратовъ (Вожеватову). И мы сейчасъ ѣдемъ (Ларисѣ.) Собирайтесь. (Лариса уходитъ направо.)

Вожеватовъ. Не дождавшись тоста?

Паратовъ. Такъ лучше.

Вожеватовъ. Да чѣмъ же?

Паратовъ. Смѣшнѣе. (Входитъ Лариса со шляпой въ рукахъ.)

Вожеватовъ. И то смѣшнѣе, Робинзонъ! Ѣдемъ!

Робинзонъ. Куда?

Вожеватовъ. Домой, сбираться въ Парижъ. (Робинзонъ и Вожеватовъ раскланиваются и уходятъ.)

Паратовъ (тихо Ларисѣ). Ѣдемъ! ( Уходитъ.)

Лариса. Прощай, мама!

Огудалова. Что̀ ты! Куда ты?

Лариса. Или тебѣ радоваться, мама, или ищи меня въ Волгѣ!

Огудалова. Богъ съ тобой! Что̀ ты?

Лариса. Видно, отъ своей судьбы не уйдешь! (Уходитъ.)

Огудалова. Вотъ, наконецъ, до чего дошло: всеобщее бѣгство! Ахъ, Лариса!… Догонять мнѣ ее иль нѣтъ? Нѣтъ, зачѣмъ?… Что̀ бы тамъ ни было, все-таки кругомъ нея люди… А здѣсь, хоть и бросить, такъ потеря не велика! (Входитъ Карандышевъ и Иванъ съ бутылкой шампанскаго.)

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ.

Огудалова, Карандышевъ, Иванъ, потомъ Евфросинья Потаповна.

Карандышевъ. Я, господа… (Оглядываетъ комнату.) Гдѣ-жъ они? Уѣхали? Вотъ это учтиво, нечего сказать! Ну, да тѣмъ лучше! Однако, когда-жъ они уѣхали? И вы, пожалуй, уѣдете? Нѣтъ, ужъ вы-то съ Ларисой Дмитріевной погодите! Обидѣлись? — понимаю. Ну, и прекрасно! И мы останемся въ тѣсномъ семейномъ кругу… А гдѣ же Лариса Дмитріевна? (У двери направо.) Тетенька, у васъ Лариса Дмитріевна?

Евфросинья Потаповна (входя). Никакой у меня твоей Ларисы Дмитріевны нѣтъ.

Карандышевъ. Однако, что̀-жъ это такое, въ самомъ дѣлѣ? Иванъ, куда дѣвались всѣ господа и Лариса Дмитріевна?

Иванъ. Лариса Дмитріевна, надо полагать, съ господами вмѣстѣ уѣхали… Потому какъ господа за Волгу сбирались, въ родѣ какъ пикникъ у нихъ.

Карандышевъ. Какъ за Волгу?

Иванъ. На катерахъ-съ. И посуда, и вино, все отъ насъ пошло-съ; еще давеча отправили; ну, и прислуга — все какъ слѣдуетъ-съ.

Карандышевъ (садится и хватается за голову). Ахъ, что̀ же это, что̀ же это?

Иванъ. И цыганѣ, и музыка съ ними — все какъ слѣдуетъ.

Карандышевъ (съ горячностью). Харита Игнатьевна, гдѣ ваша дочь? Отвѣчайте мнѣ, гдѣ ваша дочь?

Огудалова. Я къ вамъ привезла дочь, Юлій Капитонычъ; вы мнѣ скажите, гдѣ моя дочь?

Карандышевъ. И все это преднамѣренно, умышленно — всѣ вы впередъ сговорились… (Со слезами.) Жестоко, безчеловѣчно жестоко!

Огудалова. Рано было торжествовать-то!

Карандышевъ. Да, это смѣшно… Я смѣшной человѣкъ… Я знаю самъ, что я смѣшной человѣкъ. Да развѣ людей казнятъ за то, что они смѣшны? Я смѣшонъ, — ну, смѣйся надо мной, смѣйся въ глаза! Приходите ко мнѣ обѣдать, пейте мое вино и ругайтесь, смѣйтесь надо мной — я того сто́ю! Но разломать грудь у смѣшного человѣка, вырвать сердце, бросить подъ ноги и растоптать его! Охъ, охъ! Какъ мнѣ жить? Какъ мнѣ жить?

Евфросинья Потаповна. Да полно ты, перестань! Не о чемъ сокрушаться-то!

Карандышевъ. И вѣдь это не разбойники — это почетные люди… Это все пріятели Хариты Игнатьевны.

Огудалова. Я ничего не знаю.

Карандышевъ. Нѣтъ, у васъ одна шайка, вы всѣ за одно. Но знайте, Харита Игнатьевна, что и самаго кроткаго человѣка можно довести до бѣшенства. Не всѣ преступники — злодѣи, и смирный человѣкъ рѣшится на преступленіе, когда ему другого выхода нѣтъ. Если мнѣ на бѣломъ свѣтѣ остается только или повѣситься отъ стыда и отчаянія, или мстить, такъ ужъ я буду мстить. Для меня нѣтъ теперь ни страха, ни закона, ни жалости; только злоба лютая и жажда мести душатъ меня. Я буду мстить каждому изъ нихъ, каждому, пока не убьютъ меня самого. (Схватываетъ со стола пистолетъ и убѣгаетъ.)

Огудалова. Что̀ онъ взялъ-то?

Иванъ. Пистолетъ.

Огудалова. Бѣги, бѣги за нимъ, кричи, чтобъ остановили!

(Занавѣсъ.)

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

ЛИЦА:

• Паратовъ.
• Кнуровъ.
• Вожеватовъ.
• Робинзонъ.
• Лариса.
• Карандышевъ.
• Илья.
• Гаврила.
• Иванъ.
• Цыганѣ и цыганки.

Декорація перваго дѣйствія. Свѣтлая лѣтняя ночь.

•••

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Робинзонъ съ мазикомъ въ рукѣ и Иванъ выглядываетъ изъ кофейной.

Иванъ. Мазикъ-то пожалуйте!

Робинзонъ. Не отдамъ. Ты играй со мной! Отчего ты не играешь?

Иванъ. Да какъ же играть съ вами, когда вы денегъ не платите?

Робинзонъ. Я послѣ отдамъ. Мои деньги у Василья Данилыча; онъ ихъ увезъ съ собой. Развѣ ты не вѣришь?

Иванъ. Какъ же вы это съ ними на пикникъ не поѣхали?

Робинзонъ. Я заснулъ, а онъ не посмѣлъ меня безпокоить, будить; ну, и уѣхалъ одинъ. Давай играть!

Иванъ. Нельзя-съ, игра не равна: я ставлю деньги, а вы нѣтъ — выигрываете, берете, а проигрываете — не отдаете. Ставьте деньги-съ!

Робинзонъ. Что̀-жъ, развѣ мнѣ кредита нѣтъ? Это странно! Я первый городъ такой вижу; я вездѣ, по всей Россіи, все больше въ кредитъ.

Иванъ. Это я оченно вѣрю-съ. Коли спросить чего угодно, мы подадимъ; знавши Сергѣя Сергѣича и Василья Данилыча, какіе они господа, мы обязаны для васъ кредитъ сдѣлать-съ, а игра денегъ требуетъ-съ.

Робинзонъ. Такъ бы ты и говорилъ. Возьми мазикъ и дай мнѣ бутылку… чего бы?…

Иванъ. Портвейнъ есть не дуренъ-съ.

Робинзонъ. Я вѣдь дешеваго не пью.

Иванъ. Дорогого подадимъ-съ.

Робинзонъ. Да вели мнѣ приготовить… знаешь, этого… какъ оно ..

Иванъ. Дупелей зажарить можно; не прикажете ли?

Робинзонъ. Да, вотъ именно дупелей.

Иванъ. Слушаю-съ! (Уходитъ.)

Робинзонъ. Они пошутить захотѣли надо мной; ну, и прекрасно, и я пошучу надъ ними. Я, съ огорченія, задолжаю рублей двадцать, пусть расплачиваются. Они думаютъ, что мнѣ общество ихъ очень нужно — ошибаются; мнѣ только бы кредитъ, а то я и одинъ не соскучусь, я и solo могу разыграть очень веселое. Къ довершенію удовольствія, денегъ бы занять… (Входитъ Иванъ съ бутылкой.)

Иванъ (ставитъ бутылку). Дупеля заказаны-съ.

Робинзонъ. Я здѣсь театръ снимаю.

Иванъ. Дѣло хорошее-съ.

Робинзонъ. Не знаю, кому буфетъ сдать. Твой хозяинъ не возьметъ ли?

Иванъ. Отчего не взять-съ!

Робинзонъ. Только у меня — чтобъ содержать исправно. И, для вѣрности, побольше задатку сейчасъ же!

Иванъ. Нѣтъ, ужъ онъ ученъ, задатку не даетъ: его такъ-то ужъ двое обманули.

Робинзонъ. Ужъ двое? Да, коли ужъ двое…

Иванъ. Такъ третьему не повѣритъ.

Робинзонъ. Какой народъ! Удивляюсь. Вездѣ поспѣютъ: гдѣ только можно взять, все ужъ взято, непочатыхъ мѣстъ нѣтъ. Ну, не надо, не нуждаюсь я въ немъ. Ты ему не говори ничего, а то онъ подумаетъ, что и я хочу обмануть, а я гордъ.

Иванъ. Да-съ, оно, конечно… А какъ давеча господинъ Карандышевъ разсердились, когда всѣ гости вдругъ уѣхали! Очень гнѣвались, даже убить кого-то хотѣли, такъ съ пистолетомъ и ушли изъ дому.

Робинзонъ. Съ пистолетомъ? Это не хорошо.

Иванъ. Хмельненьки были; я полагаю, что это у нихъ постепенно пройдетъ-съ. Они по бульвару раза два проходили… да вонъ и сейчасъ идутъ.

Робинзонъ (оробѣвъ). Ты говоришь, съ пистолетомъ? Онъ кого убить-то хотѣлъ — не меня вѣдь?

Иванъ. Ужъ не могу вамъ сказать. (Уходитъ. Входитъ Карандышевъ. Робинзонъ старается спрятаться за бутылку.)

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Робинзонъ, Карандышевъ, потомъ Иванъ.

Карандышевъ (подходитъ къ Робинзону). Гдѣ ваши товарищи, господинъ Робинзонъ?

Робинзонъ. Какіе товарищи? У мена нѣтъ товарищей.

Карандышевъ. А тѣ господа, которые обѣдали у меня съ вами вмѣстѣ?

Робинзонъ. Какіе-жъ это товарищи! Это такъ… мимолетное знакомство.

Карандышевъ. Такъ не знаете ли, гдѣ они теперь?

Робинзонъ. Не могу сказать, я стараюсь удаляться отъ этой компаніи; я человѣкъ смирный, знаете ли… семейный…

Карандышевъ. Вы семейный?

Робинзонъ. Очень семейный… Для меня тихая семейная жизнь выше всего, а неудовольствіе какое или ссора — это Боже сохрани; я люблю и побесѣдовать, только чтобъ разговоръ умный, учтивый, объ искусствѣ, напримѣръ… Ну, съ благороднымъ человѣкомъ, вотъ какъ вы, можно и выпить немножко. Не прикажете ли?

Карандышевъ. Не хочу.

Робинзонъ. Какъ угодно. Главное дѣло, чтобы непріятности не было.

Карандышевъ. Да вы должны же знать, гдѣ они?

Робинзонъ. Кутятъ гдѣ-нибудь: что̀-жъ имъ больше-то дѣлать?

Карандышевъ. Говорятъ, они за Волгу поѣхали?

Робинзонъ. Очень можетъ быть.

Карандышевъ. Васъ не звали съ собой?

Робинзонъ. Нѣтъ; я человѣкъ семейный.

Карандышевъ. Когда же они воротятся?

Робинзонъ. Ужъ это они и сами не знаютъ, я думаю. Къ утру вернутся.

Карандышевъ. Къ утру?

Робинзонъ. Можетъ быть, и раньше.

Карандышевъ. Все-таки надо подождать; мнѣ кой съ кѣмъ изъ нихъ объясниться нужно.

Робинзонъ. Коли ждать, такъ на пристани; зачѣмъ они сюда пойдутъ? Съ пристани они прямо домой проѣдутъ. Чего имъ еще? Чай, и такъ сыты.

Карандышевъ. Да на какой пристани? Пристаней у насъ много.

Робинзонъ. Да на какой угодно, только не здѣсь; здѣсь ихъ не дождетесь.

Карандышевъ. Ну, хорошо, я пойду на пристань. Прощайте! (Подаетъ руку Робинзону.) Не хотите ли проводить меня?

Робинзонъ. Нѣтъ, помилуйте, я человѣкъ семейный. (Карандышевъ уходитъ.) Иванъ, Иванъ! (Входитъ Иванъ.) Накрой мнѣ въ комнатѣ и вино перенеси туда!

Иванъ. Въ комнатѣ, сударь, душно. что̀ за неволя?

Робинзонъ. Нѣтъ, мнѣ на воздухѣ вечеромъ вредно; докторъ запретилъ. Да если этотъ баринъ спрашивать будетъ, такъ скажи, что меня нѣтъ. (Уходитъ въ кофейную. Изъ кофейной выходитъ Гаврила.)

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

Гаврила и Иванъ.

Гаврила. Ты смотрѣлъ на Волгу? Не видать нашихъ?

Иванъ. Должно быть пріѣхали.

Гаврила. Что̀ такъ?

Иванъ. Да подъ горой шумъ: эѳіопы загалдѣли. (Беретъ со стола бутылку и уходитъ въ кофейную. Входитъ Илья и хоръ цыганъ.)

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Гаврила, Иванъ, цыганѣ и цыганки.

Гаврила. Хорошо съѣздили?

Илья. И, хорошо! Такъ хорошо, не говори!

Гаврила. Господа веселы?

Илья. Разгулялись, важно разгулялись, дай Богъ на здоровье! Сюда идутъ; всю ночь, гляди, прогуляютъ.

Гаврила (потирая руки). Такъ ступайте, усаживайтесь! Женщинамъ велю чаю подать, а вы къ буфету — закусите!

Илья. Старушкамъ къ чаю-то ромку вели — любятъ. (Илья, цыганѣ, цыганки, Гаврила уходятъ въ кофейную. Выходятъ Кнуровъ и Вожеватовъ.)

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Кнуровъ и Вожеватовъ.

Кнуровъ. Кажется, драма начинается.

Вожеватовъ. Похоже.

Кнуровъ. Я ужъ у Ларисы Дмитріевны слезки видѣлъ.

Вожеватовъ. Да вѣдь у нихъ дешевы!

Кнуровъ. Какъ хотите, а положеніе ея незавидное.

Вожеватовъ. Дѣло обойдется какъ-нибудь.

Кнуровъ. Ну, едва ли.

Вожеватовъ. Карандышевъ посердится немножко, поломается, сколько ему надо, и опять тотъ же будетъ.

Кнуровъ. Да она-то не та же. Вѣдь, чтобъ бросить жениха, чуть не наканунѣ свадьбы, надо имѣть основаніе. Вы подумайте: Сергѣй Сергѣичъ пріѣхалъ на одинъ день, и она бросаетъ для него жениха, съ которымъ ей жить всю жизнь. Значитъ, она надежду имѣетъ на Сергѣя Сергѣича; иначе зачѣмъ онъ ей?

Вожеватовъ. Такъ вы думаете, что тутъ не безъ обмана, что онъ опять словами поманилъ ее?

Кнуровъ. Да, непремѣнно. И, должно быть, обѣщанія были опредѣленныя и серьезныя, а то какъ бы она повѣрила человѣку, который ужъ разъ обманулъ ее!

Вожеватовъ. Мудренаго нѣтъ; Сергѣй Сергѣичъ ни надъ чѣмъ не задумается, — человѣкъ смѣлый.

Кнуровъ. Да, вѣдь какъ ни смѣлъ, а милліонную невѣсту на Ларису Дмитріевну не промѣняетъ.

Вожеватовъ. Еще бы! Что̀ за расчетъ?

Кнуровъ. Такъ посудите, каково ей, бѣдной!

Вожеватовъ. Что̀ дѣлать-то? Мы не виноваты, наше дѣло сторона. (На крыльцѣ кофейной показывается Робинзонъ.)

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Кнуровъ, Вожеватовъ и Робинзонъ.

Вожеватовъ. А, милордъ! Что̀ во снѣ видѣлъ?

Робинзонъ. Богатыхъ дураковъ; то же, что̀ и на яву вижу.

Вожеватовъ. Ну, какъ же ты, бѣдный умникъ, здѣсь время проводишь?

Робинзонъ. Превосходно! Живу въ свое удовольствіе и притомъ въ долгъ, на твой счетъ. что̀ можетъ быть лучше?

Вожеватовъ. Позавидуешь тебѣ. И долго ты намѣренъ наслаждаться такой пріятной жизнью?

Робинзонъ. Да ты — чудакъ, я вижу. Ты подумай: какой же мнѣ расчетъ отказываться отъ такихъ прелестей?

Вожеватовъ. Что̀-то я не помню: какъ будто я тебѣ открытаго листа не давалъ?

Робинзонъ. Такъ ты въ Парижъ обѣщалъ со мной ѣхать, — развѣ это не все равно?

Вожеватовъ. Нѣтъ, не все равно. что̀ я обѣщалъ — то̀ исполню; для меня слово — законъ: что̀ сказано — то̀ свято. Ты спроси: обманывалъ ли я кого-нибудь?

Робинзонъ. А покуда ты сбираешься въ Парижъ, не воздухомъ же мнѣ питаться?

Вожеватовъ. Объ этомъ уговору не было. Въ Парижъ хоть сейчасъ.

Робинзонъ. Теперь поздно; поѣдемъ, Вася, завтра!

Вожеватовъ. Ну, завтра, такъ завтра. Послушай, вотъ что̀: поѣзжай лучше ты одинъ, я тебѣ прогоны выдамъ взадъ и впередъ.

Робинзонъ. Какъ одинъ? Я дороги не найду.

Вожеватовъ. Довезутъ.

Робинзонъ. Послушай, Вася: я по-французски не совсѣмъ свободно… Хочу выучиться, да все времени нѣтъ.

Вожеватовъ. Да зачѣмъ тебѣ французскій языкъ?

Робинзонъ. Какъ же, въ Парижѣ да по-французски не говорить?

Вожеватовъ. Да и не надо совсѣмъ, и никто тамъ не говоритъ по-французски.

Робинзонъ. Столица Франціи, да чтобъ тамъ по-французски не говорили! Что̀ ты меня за дурака, что̀ ли, считаешь?

Вожеватовъ. Да какая столица? Что̀ ты въ умѣ ли? О какомъ Парижѣ ты думаешь? Трактиръ у насъ на площади есть „Парижъ“; вотъ я куда хотѣлъ съ тобой ѣхать.

Робинзонъ. Браво, браво!

Вожеватовъ. А ты полагалъ, въ настоящій? Хоть бы ты немножко подумалъ. А еще умнымъ человѣкомъ считаешь себя! Ну, зачѣмъ я тебя туда возьму, съ какой стати? Клѣтку, что̀ ли, сдѣлать да показывать тебя?

Робинзонъ. Хорошей ты школы, Вася, хорошей; серьезный изъ тебя негоціантъ выйдетъ.

Вожеватовъ. Да, ничего; я стороной слышалъ, одобряютъ.

Кнуровъ. Василій Данилычъ, оставьте его! Мнѣ нужно вамъ сказать кой-что̀.

Вожеватовъ (подходя). Что̀ вамъ угодно?

Кнуровъ. Я все думалъ о Ларисѣ Дмитріевнѣ. Мнѣ кажется, она теперь находится въ такомъ положеніи, что намъ, близкимъ людямъ, не только позволительно, но мы даже обязаны принять участіе въ ея судьбѣ. (Робинзонъ прислушивается.)

Вожеватовъ. То-есть, вы хотите сказать, что теперь представляется удобный случай взять ее съ собой въ Парижъ?

Кнуровъ. Да, пожалуй; если угодно — это одно и то же.

Вожеватовъ. Такъ зачѣмъ же дѣло стало? Кто мѣшаетъ?

Кнуровъ. Вы мнѣ мѣшаете, а я вамъ. Можетъ быть, вы не боитесь соперничества? Я тоже не очень опасаюсь, а все-таки неловко, безпокойно; гораздо лучше, когда поле чисто.

Вожеватовъ. Отступного я не возьму, Мокій Парменычъ!

Кнуровъ. Зачѣмъ отступное? Можно иначе какъ-нибудь.

Вожеватовъ. Да вотъ лучше всего. (Вынимаетъ изъ кармана монету и кладетъ подъ руку.) Орелъ или рѣшетка?

Кнуровъ (въ раздумъи). Если скажу: орелъ, такъ проиграю; орелъ, конечно, вы. (Рѣшительно.) Рѣшетка.

Вожеватовъ (поднимая руку). Ваше. Значитъ, мнѣ одному въ Парижъ ѣхать. Я не въ убыткѣ; расходовъ меньше.

Кнуровъ. Только, Василій Данилычъ, давши слово, держись, а не давши, крѣпись! Вы купецъ, вы должны понимать, что значитъ слово.

Вожеватовъ. Вы меня обижаете. Я самъ знаю, что такое купеческое слово. Вѣдь я съ вами дѣло имѣю, а не съ Робинзономъ.

Кнуровъ. Вонъ Сергѣй Сергѣичъ идетъ съ Ларисой Дмитріевной! Войдемте въ кофейную, не будемъ имъ мѣшать. (Кнуровъ и Вожеватовъ уходятъ въ кофейную. Входятъ Паратовъ и Лариса.)

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Паратовъ, Лариса и Робинзонъ.

Лариса. Ахъ, какъ я устала! Я теряю силы, я насилу взошла на гору. (Садится въ глубинѣ сцены на скамейку у рѣшетки.)

Паратовъ. А, Робинзонъ! Ну, что̀-жъ ты скоро въ Парижъ ѣдешь?

Робинзонъ. Съ кѣмъ это? Съ тобой, ля Сержъ, куда хочешь, а ужъ съ купцомъ я не поѣду. Нѣтъ, съ купцами кончено.

Паратовъ. Что такъ?

Робинзонъ. Невѣжи!

Паратовъ. Будто? Давно ли ты догадался?

Робинзонъ. Всегда зналъ. Я всегда за дворянъ.

Паратовъ. Это дѣлаетъ тебѣ честь, Робинзонъ. Но ты не по времени гордъ. Примѣняйся къ обстоятельствамъ, бѣдный другъ мой! Время просвѣщенныхъ покровителей, время меценатовъ прошло; теперь торжество буржуазіи, теперь искусство на вѣсъ золота цѣнится, въ полномъ смыслѣ наступаетъ золотой вѣкъ. Но, ужъ не взыщи, подчасъ и ваксой напоятъ, и въ бочкѣ съ горы, для собственнаго удовольствія, прокатятъ — на какого Медичиса нападешь. Не отлучайся, ты мнѣ будешь нуженъ!

Робинзонъ. Для тебя въ огонь и въ воду. (Уходитъ въ кофейную.)

Паратовъ (Ларисѣ). Позвольте теперь поблагодарить васъ за удовольствіе — нѣтъ, этого мало — за счастіе, которое вы намъ доставили.

Лариса. Нѣтъ, нѣтъ, Сергѣй Сергѣичъ, вы мнѣ фразъ не говорите! Вы мнѣ скажите только: что̀ я — жена ваша или нѣтъ?

Паратовъ. Прежде всего, Лариса Дмитріевна, вамъ нужно ѣхать домой. Поговорить обстоятельно мы еще успѣемъ завтра.

Лариса. Я не поѣду домой.

Паратовъ. Но и здѣсь оставаться вамъ нельзя. Прокатиться съ нами по Волгѣ днемъ — это еще можно допустить; но кутить всю ночь въ трактирѣ, въ центрѣ города, съ людьми, извѣстными дурнымъ поведеніемъ! Какую пищу вы дадите для разговоровъ!

Лариса. Что̀ мнѣ за дѣло до разговоровъ! Съ вами я могу быть вездѣ. Вы меня увезли, вы и должны привезти меня домой.

Паратовъ. Вы поѣдете на моихъ лошадяхъ — развѣ это не все равно?

Лариса. Нѣтъ, не все равно. Вы меня увезли отъ жениха; маменька видѣла, какъ мы уѣхали — она не будетъ безпокоиться, какъ бы мы поздно ни возвратились… Она покойна, она увѣрена въ васъ; она только будетъ ждать насъ, ждать… чтобъ благословить. Я должна или пріѣхать съ вами, или совсѣмъ не являться домой.

Паратовъ. Что̀ такое? Что̀ значитъ: „совсѣмъ не являться“? Куда дѣться вамъ?

Лариса. Для несчастныхъ людей много простора въ Божьемъ мірѣ: вотъ садъ, вотъ Волга. Здѣсь на каждомъ сучкѣ удавиться можно, на Волгѣ — выбирай любое мѣсто. Вездѣ утопиться легко, если есть желаніе да силъ достанетъ.

Паратовъ. Какая экзальтація! Вамъ можно жить и должно. Кто откажетъ вамъ въ любви, въ уваженіи! Да тотъ же вашъ женихъ: онъ будетъ радехонекъ, если вы опять его приласкаете.

Лариса. Что̀ вы говорите? Я мужа своего, если ужъ не любить, такъ хоть уважать должна; а какъ могу я уважать человѣка, который равнодушно сноситъ насмѣшки и всевозможныя оскорбленія? Это дѣло кончено: онъ для меня не существуетъ. У меня одинъ женихъ: это вы.

Паратовъ. Извините, не обижайтесь на мои слова! Но едва ли вы имѣете право быть такъ требовательны ко мнѣ.

Лариса. Что̀ вы говорите! Развѣ вы забыли? Такъ я вамъ опять повторю все сначала. Я годъ страдала, годъ не могла забыть васъ, жизнь стала для меня пуста; я рѣшилась, наконецъ, выйти замужъ за Карандышева, чуть не за перваго встрѣчнаго. Я думала, что семейныя обязанности наполнятъ мою жизнь и помирятъ меня съ ней. Явились вы и говорите: „брось все, я твой“. Развѣ это не право? Я думала, что ваше слово искренне, что я его выстрадала.

Паратовъ. Все это прекрасно, и обо всемъ этомъ мы съ вами потолкуемъ завтра.

Лариса. Нѣтъ, сегодня, сейчасъ.

Паратовъ. Вы требуете?

Лариса. Требую. (Въ дверяхъ кофейной видны Кнуровъ и Вожеватовъ.)

Паратовъ. Извольте. Послушайте, Лариса Дмитріевна! Вы допускаете мгновенное увлеченіе?

Лариса. Допускаю. Я сама способна увлечься.

Паратовъ. Нѣтъ, я не такъ выразился: допускаете ли вы, что человѣкъ, скованный по рукамъ и по ногамъ неразрывными цѣпями, можетъ такъ увлечься, что забудетъ все на свѣтѣ, забудетъ и гнетущую его дѣйствительность, забудетъ и свои цѣпи?

Лариса. Ну, что̀ же! И хорошо, что онъ забудетъ.

Паратовъ. Это душевное состояніе очень хорошо, я съ вами не спорю; но оно не продолжительно. Угаръ страстнаго увлеченія скоро проходитъ; остаются цѣпи и здравый разсудокъ, который говоритъ, что этихъ цѣпей разорвать нельзя, что онѣ неразрывны.

Лариса (задумчиво). Неразрывныя цѣпи! (Быстро.) Вы женаты?

Паратовъ. Нѣтъ.

Лариса. А всякія другія цѣпи — не помѣха! Будемъ носить ихъ вмѣстѣ: я раздѣлю съ вами эту ношу, большую половину тяжести я возьму на себя.

Паратовъ. Я обрученъ.

Лариса. Ахъ!

Паратовъ (показывая обручальное кольцо). Вотъ золотыя цѣпи, которыми я скованъ на всю жизнь.

Лариса. Что̀ же вы молчали? Безбожно, безбожно! (Садится на стулъ.)

Паратовъ. Развѣ я въ состояніи былъ помнить что̀-нибудь? Я видѣлъ васъ, и ничего болѣе для меня не существовало.

Лариса. Поглядите на меня! (Паратовъ смотритъ на нее.) „Въ глазахъ, какъ на небѣ, свѣтло“… Ха, ха, ха! (Истерически смѣется.) Подите отъ меня! Довольно! Я ужъ сама объ себѣ подумаю. (Опираетъ голову на руки. Кнуровъ, Вожеватовъ и Робинзонъ выходятъ на крыльцо кофейной.)

ЯВЛЕНІЕ ВОСЬМОЕ.

Паратовъ, Лариса, Кнуровъ, Вожеватовъ и Робинзонъ.

Паратовъ (подходя къ кофейной). Робинзонъ, поди сыщи мою коляску! Она тутъ у бульвара. Ты свезешь Ларису Дмитріевну домой.

Робинзонъ. Ля Сержъ! Онъ тутъ, онъ ходитъ съ пистолетомъ.

Паратовъ. „Кто онъ“?

Робинзонъ. Карандышевъ.

Паратовъ. Такъ что-жъ мнѣ за дѣло?

Робинзонъ. Онъ меня убьетъ.

Паратовъ. Ну, вотъ велика важность! Исполняй, что̀ приказываютъ! Безъ разсужденій! Я этого не люблю, Робинзонъ.

Робинзонъ. Я тебѣ говорю, какъ онъ увидитъ меня съ ней вмѣстѣ, онъ меня убьетъ.

Паратовъ. Убьетъ онъ тебя, или нѣтъ — это еще не извѣстно; а вотъ если ты не исполнишь сейчасъ же того, что̀ я тебѣ приказываю, такъ я тебя убью ужъ навѣрное! (Уходитъ въ кофейную.)

Робинзонъ (грозя кулакомъ). О, варвары, разбойники! Ну, попалъ я въ компанію! (Уходитъ. Вожеватовъ подходитъ къ Ларисѣ.)

Лариса (взглянувъ на Вожеватова). Вася, я погибаю!

Вожеватовъ. Лариса Дмитріевна, голубушка моя! Что̀ дѣлать-то? Ничего не подѣлаешь.

Лариса. Вася, мы съ тобой съ дѣтства знакомы, почти родные; что̀ мнѣ дѣлать — научи!

Вожеватовъ. Лариса Дмитріевна, уважаю я васъ, и радъ бы… я ничего не могу. Вѣрьте моему слову!

Лариса. Да я ничего и не требую отъ тебя, прошу только пожалѣть меня. Ну, хоть поплачь со мной вмѣстѣ!

Вожеватовъ. Не могу, ничего не могу.

Лариса. И у тебя тоже цѣпи?

Вожеватовъ. Кандалы, Лариса Дмитріевна.

Лариса. Какіе?

Вожеватовъ. Честное, купеческое слово. (Отходитъ въ кофейную.)

Кнуровъ (подходитъ къ Ларисѣ). Лариса Дмитріевна, выслушайте меня и не обижайтесь! У меня и въ помышленіи нѣтъ васъ обидѣть. Я только желаю вамъ добра и счастія, чего вы вполнѣ заслуживаете. Не угодно ли вамъ ѣхать со мной въ Парижъ, на выставку? (Лариса отрицательно качаетъ головой.) И полное обезпеченіе на всю жизнь? (Лариса молчитъ.) Стыда не бойтесь, осужденій не будетъ. Есть границы, за которыя осужденіе не переходитъ; я могу предложить вамъ такое громадное содержаніе, что самые злые критики чужой нравственности должны будутъ замолчать и разинуть рты отъ удивленія. (Лариса поворачиваетъ голову въ другую сторону.) Я бы ни на одну минуту не задумался предложить вамъ руку, но я женатъ. (Лариса молчитъ.) Вы разстроены, я не смѣю торопить васъ отвѣтомъ. Подумайте! Если вамъ будетъ угодно благосклонно принять мое предложеніе, извѣстите меня; и съ той минуты я сдѣлаюсь вашимъ самымъ преданнымъ слугой и самымъ точнымъ исполнителемъ всѣхъ вашихъ желаній и даже капризовъ, какъ бы они странны и дороги ни были. Для меня невозможнаго мало. (Почтительно кланяется и уходитъ въ кофейную.)

ЯВЛЕНІЕ ДЕВЯТОЕ.

Лариса (одна). Я давеча смотрѣла внизъ черезъ рѣшетку, у меня закружилась голова, и я чуть не упала. А если упасть, такъ, говорятъ… вѣрная смерть! (Подумавъ.) Вотъ хорошо бы броситься! Нѣтъ, зачѣмъ бросаться!… Стоять у рѣшетки и смотрѣть внизъ, закружится голова и упадешь… Да, это лучше… въ безпамятствѣ, ни боли… ничего не будешь чувствовать! (Подходитъ къ рѣшеткѣ и смотритъ внизъ. Нагибается, крѣпко хватается за рѣшетку, потомъ съ ужасомъ отбѣгаетъ.) Ой, ой! Какъ страшно! (Чуть не падаетъ, хватается за бесѣдку.) Какое головокруженіе! Я падаю, падаю, ай! (Садится у стола подлѣ бесѣдки.) Охъ, нѣтъ!… (Сквозь слезы.) Разставаться съ жизнью совсѣмъ не такъ просто, какъ я думала. Вотъ и нѣтъ силъ! Вотъ я какая несчастная! А вѣдь есть люди, для которыхъ это легко. Видно, ужъ тѣмъ совсѣмъ жить нельзя, ихъ ничто не прельщаетъ, имъ ничто не мило, ничего не жалко. Ахъ, что̀ я!.. Да вѣдь и мнѣ ничто не мило, и мнѣ жить нельзя, и мнѣ жить незачѣмъ! Что-жъ я не рѣшаюсь? Что меня держитъ надъ этой пропастью? Что̀ мѣшаетъ? (Задумывается.) Ахъ, нѣтъ, нѣтъ… не Кнуровъ… Роскошь, блескъ… нѣтъ, нѣтъ… я далека отъ суеты… (Вздрогнувъ.) Развратъ… охъ, нѣтъ… Просто, рѣшимости не имѣю. Жалкая слабость: жить, хоть какъ-нибудь, да жить… когда нельзя жить и не нужно. Какая я жалкая, несчастная! Кабы теперь меня убилъ кто-нибудь… Какъ хорошо умереть… пока еще упрекнуть себя не въ чемъ! Или захворать и умереть… Да, я, кажется, захвораю. Какъ дурно мнѣ!… Хворать долго, успокоиться, со всѣмъ примириться, всѣмъ простить и умереть… Ахъ, какъ дурно, какъ кружится голова! (Подпираетъ голову рукой и сидитъ въ забытьи. Входятъ Робинзонъ и Карандышевъ.)

ЯВЛЕНІЕ ДЕСЯТОЕ.

Лариса, Робинзонъ и Карандышевъ.

Карандышевъ. Вы говорите, что вамъ велѣно отвезти ее домой?

Робинзонъ. Да-съ, велѣно.

Карандышевъ. И вы говорили, что они оскорбили ее?

Робинзонъ. Ужъ чего еще хуже, чего обиднѣе?

Карандышевъ. Она сама виновата: ея поступокъ заслуживалъ наказанія. Я ей говорилъ, что̀ это за люди; наконецъ, она сама могла, она имѣла время замѣтить разницу между мной и ими. Да, она виновата; но судить ее, кромѣ меня, никто не имѣетъ права, а тѣмъ болѣе оскорблять. Это ужъ мое дѣло: прощу я ее или нѣтъ; но защитникомъ ея я обязанъ явиться. У нея нѣтъ ни братьевъ, ни близкихъ; одинъ я, только одинъ я обязанъ вступиться за нее и наказать оскорбителей. Гдѣ она?

Робинзонъ. Она здѣсь была. Вотъ она!

Карандышевъ. При нашемъ объясненіи постороннихъ не должно быть; вы будете лишній. Оставьте насъ!

Робинзонъ. Съ величайшимъ удовольствіемъ. Я скажу, что вамъ сдалъ Ларису Дмитріевну. Честь имѣю кланяться! (Уходитъ въ кофейную. Карандышевъ подходитъ къ столу и садится противъ Ларисы.)

ЯВЛЕНІЕ ОДИННАДЦАТОЕ.

Лариса и Карандышевъ.

Лариса (поднимая голову). Какъ вы мнѣ противны, кабы вы знали! Зачѣмъ вы здѣсь?

Карандышевъ. Гдѣ же быть мнѣ?

Лариса. Не знаю. Гдѣ хотите, только не тамъ, гдѣ я.

Карандышевъ. Вы ошибаетесь, я всегда долженъ быть при васъ, чтобы оберегать васъ. И теперь я здѣсь, чтобы отмстить за ваше оскорбленіе!

Лариса. Для меня самое тяжкое оскорбленіе — это ваше покровительство; ни отъ кого и никакихъ другихъ оскорбленіи мнѣ не было.

Карандышевъ. Ужъ вы слишкомъ не взыскательны. Кнуровъ и Вожеватовъ мечутъ жеребій, кому вы достанетесь, играютъ въ орлянку — и это не оскорбленіе? Хороши ваши пріятели! Какое уваженіе къ вамъ! Они не смотрятъ на васъ, какъ на женщину, какъ на человѣка — человѣкъ самъ располагаетъ своей судьбой; они смотрятъ на васъ, какъ на вещь. Ну, если вы вещь, это другое дѣло. Вещь, конечно, принадлежитъ тому, кто ее выигралъ; вещь и обижаться не можетъ.

Лариса (глубоко оскорбленная). Вещь… Да, вещь. Они правы: я вещь, а не человѣкъ. Я сейчасъ убѣдилась въ томъ, я испытала себя… Я вещь! (Съ горячностью.) Наконецъ, слово для меня найдено, вы нашли его. Уходите! Прошу васъ, оставьте меня!

Карандышевъ. Оставить васъ? Какъ я васъ оставлю, на кого я васъ оставлю?

Лариса. Всякая вещь должна имѣть хозяина; я пойду къ хозяину.

Карандышевъ (съ жаромъ). Я беру васъ, я вашъ хозяинъ. (Хватаетъ ее за руку.)

Лариса (оттолкнувъ его). О, нѣтъ! Каждой вещи своя цѣна есть… Ха, ха, ха… Я слишкомъ, слишкомъ дорога для васъ!

Карандышевъ. Что̀ вы говорите? Могъ ли я ожидать отъ васъ такихъ безстыдныхъ словъ?

Лариса (со слезами). Ужъ если быть вещью, такъ одно утѣшеніе — быть дорогой, очень дорогой. Сослужите мнѣ послѣднюю службу: подите, пошлите ко мнѣ Кнурова.

Карандышевъ. Что̀ вы, что̀ вы, опомнитесь!

Лариса. Ну, такъ я сама пойду.

Карандышевъ. Лариса Дмитріевна! Остановитесь! Я васъ прощаю, я все прощаю!

Лариса (съ горькой улыбкой). Вы мнѣ прощаете? Благодарю васъ. Только я-то себѣ не прощаю, что вздумала связать судьбу свою съ такимъ ничтожествомъ, какъ вы.

Карандышевъ. Уѣдемте, уѣдемте сейчасъ изъ этого города: я на все согласенъ.

Лариса. Поздно. Я васъ просила взять меня поскорѣй изъ цыганскаго табора; вы не умѣли этого сдѣлать; видно, мнѣ жить и умереть въ цыганскомъ таборѣ.

Карандышевъ. Ну, я васъ умоляю, осчастливьте меня!

Лариса. Поздно. Ужъ теперь у меня передъ глазами заблестѣло золото, засверкали брильянты.

Карандышевъ. Я готовъ на всякую жертву, готовъ терпѣть всякое униженіе для васъ.

Лариса (съ отвращеніемъ). Подите, вы слишкомъ мелки, слишкомъ ничтожны для меня.

Карандышевъ. Скажите же: чѣмъ мнѣ заслужить любовь вашу? (Падаетъ на колѣни.) Я васъ люблю, люблю!

Лариса. Лжете. Я любви искала и не нашла. На меня смотрѣли и смотрятъ, какъ на забаву. Никогда никто не постарался заглянуть ко мнѣ въ душу; ни отъ кого я не видѣла сочувствія, не слыхала теплаго, сердечнаго слова. А вѣдь такъ жить холодно! Я не виновата, я искала любви и не нашла… Ея нѣтъ на свѣтѣ… Нечего и искать. Я не нашла любви, такъ буду искать золота. Подите, я вашей быть не могу!

Карандышевъ (вставая). О, не раскайтесь! (Кладетъ руку за бортъ сертука.) Вы должны быть моей?

Лариса. Чьей ни быть, но не вашей!

Карандышевъ (запальчиво). Не моей?

Лариса. Никогда.

Карандышевъ. Такъ не доставайся-жъ ты никому! (Стрѣляетъ въ нее изъ пистолета.)

Лариса (хватаясь за грудь). Ахъ! Благодарю васъ! (Опускается на стулъ.)

Карандышевъ. Что̀ я, что̀ я… Ахъ, безумный! (Роняетъ пистолетъ.)

Лариса (нѣжно). Милый мой, какое благодѣяніе вы для меня сдѣлали! Пистолетъ сюда, сюда, на столъ! Это я сама… сама… Ахъ, какое благодѣяніе!… (Поднимаетъ пистолетъ и кладетъ на столъ. Изъ кофейной выходятъ: Паратовъ, Кнуровъ, Вожеватовъ, Робинзонъ, Гаврила и Иванъ.)

ЯВЛЕНІЕ ДВѢНАДЦАТОЕ.

Лариса, Карандышевъ, Паратовъ, Кнуровъ, Вожеватовъ, Робинзонъ, Гаврила и Иванъ.

Всѣ. Что̀ такое, что̀ такое?

Лариса. Это я сама… Никто не виноватъ, никто… Это я сама.

(За сценой цыганѣ запѣваютъ пѣсню.)

Паратовъ. Велите замолчать! Велите замолчать!

Лариса (постепенно слабѣющимъ голосомъ). Нѣтъ, нѣтъ, зачѣмъ!… Пусть веселятся, кому весело… Я не хочу мѣшать никому! Живите, живите всѣ! Вамъ надо жить, а мнѣ надо… умереть… Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь… Вы всѣ хорошіе люди… Я васъ всѣхъ… всѣхъ люблю. (Посылаетъ поцѣлуй. Громкій хоръ цыганъ.)

☆☆☆

↑