Безумная

Москва, Москва, гдѣ радости и горе Мой юный духъ, пылая, обнималъ; Гдѣ жизнь мою, какъ въ непогоду море, Мятежъ страстей такъ часто волновалъ! Ты — колыбель моихъ воспоминаній, Сердечныхъ думъ и дерзкихъ упованій. О, сколько ихъ увяло, не сбылось! Но хоть тогда и много тучъ неслось: Отважный взоръ не устрашенъ былъ мглою, И вдалекѣ мелькающей звѣздою Плѣнялся я: во тмѣ — она одна Свѣтила мнѣ; но такъ мила, ясна, Она межъ тучъ такъ радостно играла; Надеждою, любовью мнѣ сіяла! Шуми же вѣтръ, тмись небо, вой гроза: Въ очахъ, въ душѣ — звѣзды моей краса! И мой удѣлъ, съ надеждами, съ мечтами, Съ веселыми и горестными днями, По сердцу мнѣ; онъ мнѣ не утаилъ Душевныхъ тайнъ, и я не даромъ жилъ. Тучъ грозныхъ мракъ, румяной блескъ денницы Знакомы мнѣ, и отзывъ ихъ живой То ужасъ льетъ, какъ въ ночь протяжной вой Далекихъ бурь, то нѣжный звукъ цѣвницы Предъ нимъ ничто. Я снова, если бъ могъ, Искать бы сталъ тѣхъ пламенныхъ тревогъ, Въ которыхъ все земное намъ милѣе, Небесное и ближе, и святѣе! Стремлю назадъ, вздыхая, томный взоръ Но въ немъ Москва — привѣтъ, а не укоръ. Бывало, я въ лѣсу уединенномъ, Гдѣ Кунцово на холмѣ возвышенномъ Задумчивой плѣняетъ красотой, Брожу одинъ вечернею зарей; Москва рѣка тамъ съ синими волнами, Въ тѣни березъ, межъ дикими кустами, Шумя, блеститъ, и прихотей полна: То скрылась вдругъ, то вдругъ опять видна; Зеленый лугъ и роща за рѣкою; Вдали видъ селъ, полуодѣтыхъ тмою, — Манили взоръ, и сладостной мечтѣ Вдавался я, въ сердечной простотѣ: «О, еслибъ здѣсь она, мой другъ прелестной, «Кѣмъ для меня все дышетъ. въ поднебесной, «Таясь отъ всѣхъ въ безпечной тишинѣ, «Прекрасный сонъ! была подругой мнѣ! «Деревня, садъ, любовь, уединенье, «И Божье съ ней и въ ней благословенье — «Во всемъ она!» — И мѣсяцъ ужъ всходилъ, А я въ лѣсу, забывъ часы, бродилъ, И съ нимъ тогда прощался по неволѣ, Какъ мракъ ночной ложился въ тихомъ полѣ. Иду — ко мнѣ изъ селъ летитъ порой То звукъ рожка, то пѣсни плясовой: Я оживленъ веселыми мечтами! Но, проходя кладбище подъ филями, Случалось мнѣ — внезапно я смущонъ, Надъ свѣжею могилой слышу стонъ, — И я, крестясь, задумаюсь уныло… И пламеннѣй люблю, что сердцу мило! Но ужъ прошелъ я поле и погостъ, Дрожитъ вдали Дорогомиловъ мостъ; Бѣгу къ нему, надеждою томимой; Спѣшу пройти по улицѣ любимой: Тамъ, можетъ быть теперь предъ тихимъ сномъ Она сидитъ, въ раздумьѣ, подъ окномъ. Но хоть одинъ огонь межъ ставней блещетъ — Все счастливъ я, и сердце затрепещетъ! Нѣтъ! тайну чувствъ несмѣтныхъ сердца думъ, Ихъ чудный міръ постичь не можетъ умъ. Мечта сбылась. Меня любила радость, Священный жаръ мою лелѣялъ младость; Хоть жизнь моя утрачена въ страстяхъ, И Божій свѣтъ померкъ въ моихъ очахъ, Но я стѣсненъ, а не убитъ судьбою — Моя жена, и сынъ и дочь со мною! Мой духъ кипитъ, моя не стынетъ кровь, По прежнему, я вѣрую въ любовь… Такъ видимъ мы: покинувъ мать родную, Мечтатель-сынъ летитъ въ страну чужую, Гдѣ буря ждетъ, печаль, тоска крушатъ — Быть можетъ, самъ онъ, дерзкій, виноватъ — Но онъ — ея; то жъ сердце въ немъ пылаетъ, И мать въ слезахъ страдальца обнимаетъ. Москва! съ тобой давно разстался я, Но я твой сынъ — родная ты моя! Санктпетербургъ. 30 Сентября, 1830.

Безумная

І

Когда дорогою большою Проѣзжій встрѣтится со мною, И колокольчикъ прозвенитъ: Всегда въ мое воображенье Онъ броситъ тайное смущенье, И какъ-то сердце мнѣ стѣснитъ. Напоминаютъ эти звуки Обманъ надеждъ, печаль разлуки: Быть можетъ, страждущую мать Любимый сынъ спѣшитъ обнять — Увы! застанетъ ли родную? Платя, быть можетъ, чести дань, Жену покинувъ молодую, Влюбленный мужъ летитъ на брань; Сомнѣнье духъ его волнуетъ — Кто любитъ страстно, тотъ ревнуетъ. Такъ, углубленъ въ моихъ мечтахъ, Подъ буркой я лежалъ въ саняхъ; И, снѣгъ копытами взвѣвая, Неслася тройка удалая, И мой ямщикъ унывно пѣлъ, И колокольчикъ мой звенѣлъ.

ІІ

Ужъ ночь морозная настала; Ямщикъ коней легонько гналъ, И подрѣзь по снѣгу визжала, А я подъ пѣснею дремалъ. Вдругъ бѣгъ коней остановился, Открылся взоръ усталый мой. Гляжу: стоимъ; ямщикъ крестился; Зажглося небо надо мной, Горитъ кровавою зарёй; Волнуясь, сѣверъ пламенѣетъ, То весь багровый, то блѣднѣетъ, И море зыбкаго огня Готово хлынуть на меня. Холоднымъ блескомъ рдяной ночи Невольно ужаснулись очи; Клубясь въ сверкающихъ волнахъ, Столбы багряные явились: То расходились, то сходились, Сливались, таяли въ лучахъ, Иль, разсыпаяся, дымились; И зарево съ высотъ небесъ Сіянье странное бросало; На снѣжный долъ, на ближній лѣсъ Оно таинственно мерцало; Пушистый иней вкругъ вѣтвей Березъ высокихъ, соснъ косматыхъ, Трепещетъ въ искрахъ красноватыхъ; И снѣжные ковры полей Гдѣ пожелтѣли, гдѣ алѣютъ. Вездѣ дрожащій, чудный свѣтъ, Какого днемъ и ночью нѣтъ. Свѣтло и страшно — лишь темнѣютъ, Со всѣхъ сторонъ омрачены, Лѣсныхъ овраговъ глубины. И въ полѣ только раздается Звонъ колокольчика порой, И тихо изъ лѣсу несется Волковъ голодныхъ дальній вой.

ІІІ

Природа-мать! какъ ты прекрасна! О, какъ всегда, вездѣ, во всёмъ Мила, прелестна иль ужасна! Ты явно дышешь Божествомъ! Въ красѣ ли солнце засіяетъ И свѣтлый міръ животворитъ; Изъ тучъ ли молнія сверкаетъ, Гроза реветъ и громъ гремитъ; Иль ночь нетлѣнными звѣздами Усѣетъ небо какъ цвѣтами, И томно нѣжится луна; Морская ли кипитъ волна; Журчитъ ли тихо токъ сребристый; Иль Этна броситъ снопъ огнистый И вихритъ пламень къ облакамъ — Все тайну знаменуетъ намъ: Что лишь одно всему душою, Что правитъ міра красотою, Равно какъ ужасомъ тревогъ, Морями, небомъ и землёю, Любовь, премудрость, сила — Богъ!

ІѴ

И кони борзые пугливо Храпятъ, какъ будто чуя диво. Ямщикъ молчалъ; смотрѣлъ кругомъ, И молвилъ мнѣ: «Не предъ добромъ! «Вѣрна примѣта, не обманетъ: «Намъ черный годъ, бѣда нагрянетъ; «Столбы — къ войнѣ, а пламя — моръ: «Того гляди, опять наборъ!» Напрасно, гнавъ его сомнѣнье, Я толковалъ ему явленье; Не понялъ онъ — какъ мерзлый паръ Среди снѣговъ родитъ пожаръ. Едва везти меня рѣшился, Онъ возжи взялъ, перекрестился, Лѣниво сѣлъ, махнулъ кнутомъ И повторилъ: «Не предъ добромъ!»

Ѵ

И, молча, онъ большой дорогой Меня везетъ. — Невдалекѣ Лежитъ усадьба на рѣкѣ. Вкругъ деревянной и убогой Столѣтней церкви, межъ кустовъ, Ряды являются гробовъ. Изъ кольевъ съ ельникомъ ограда Ужъ ихъ тѣснитъ. Ветха, бѣдна, Часовня при пути видна; Въ ней тускло свѣтится лампада. Вблизи костеръ, дымяся, тлѣлъ; Быть можетъ, путниковъ онъ грѣлъ.

ѴІ

Но кто, какъ тѣнь, какъ привидѣнье, Какъ полуночное явленье, Могилъ таинственный жилецъ, На срокъ отпущенный мертвецъ, — Кто тамъ мелькаетъ предо мною? Освѣщена ночной зарёю, Зачѣмъ, свою покинувъ сѣнь, Идетъ ко мнѣ младая тѣнь?… Не тѣнь была то гробовая — Была Страдалица младая. Она догнать меня спѣшитъ; Она рукой къ себѣ манитъ; За нами вопль ея несется; Мой духъ смущенъ, и сердце бьется. Я удержалъ моихъ коней; Я самъ бѣгу на встрѣчу къ ней. Но, къ намъ она летя стрѣлою, Вдругъ неподвижною, нѣмою Остановилась; тяжкій стонъ Возникъ — и смолкъ: «Опять не онъ!»

ѴІІ

И внѣ себя она стояла, Блѣдна — какъ Майская луна; И бѣглый взоръ кругомъ бросала, Тревожной думѣ предана; Какой-то грустью безнадежной Она дышала; сарафанъ И мѣхъ, накинутый небрежно, Скрывали грубо легкій станъ; По бѣлому челу бѣжали Струи разметанныхъ кудрей, И тмили чудный блескъ очей, И взору дикость придавали; Слова нѣмѣли на устахъ, И грудь, вздымаясь, трепетала. Но вдругъ прошелъ мятежный страхъ — И, какъ въ бреду, она сказала: «Зачѣмъ ты, путникъ, здѣсь со мной? «Скачи къ нему! Когда жъ онъ будетъ «Опять ко мнѣ? иль мнѣ живой «Въ могилу лечь? иль онъ забудетъ «И темный лѣсъ, и часъ ночной, «И этотъ перстень золотой?»

ѴІІІ

Я понялъ все. У иступленной Я руку взялъ, и вмѣстѣ съ ней Къ часовнѣ, тускло озаренной, Пошелъ, не находя рѣчей. Мы сѣли на могильный камень; Теплѣй я бѣдную одѣлъ; Костра оставленнаго пламень, Сверкая, насъ обоихъ грѣлъ. И все, что̀ взоры ни встрѣчали, Вливало въ душу мракъ печали: Она, крушимая тоской, Въ безуміи любви земной, И сельскій храмъ, съ его гробами, И блескъ, мерцающій надъ нами, И тайной дышущая ночь, Примѣтъ народныхъ впечатлѣнья — Смущало все; и думъ волненья Былъ я не въ силахъ превозмочь. А между тѣмъ она Печально-сумрачна, блѣдна; Невнятно, тихо что-то пѣла; И, смутныхъ призраковъ полна, То робко броситъ взоръ унылый На снѣжныя вкругъ насъ могилы; Начнетъ молиться и вздохнетъ; То взглянетъ на́ небо, вздрогнетъ; Ко мнѣ отъ ужаса прижмется, И вдругъ сквозь слезы улыбнется. Былъ дикъ огонь ея очей; Но, сердце кровью обливая, Ея улыбка роковая Огня ихъ дикаго страшнѣй: Веселый знакъ думъ ясныхъ, чистыхъ, Улыбка на ея лицѣ; Она — какъ изъ цвѣтовъ душистыхъ Вѣнокъ на блѣдномъ мертвецѣ.

ІХ

Она молчала — томный ропотъ Ума броженье намекалъ; Но странный, непонятный шопотъ Въ устахъ дрожащихъ замиралъ. Она, казалось, устремляла Всю память сердца къ прежнимъ днямъ, И вдругъ мнѣ руку крѣпко сжала, И молвила: «Ты любишь самъ: «Ты тронутъ былъ тоской моею! «Радушенъ, добръ ты, вижу я: «А добрымъ не любить нельзя! «Будь счастливъ съ милою твоею! «Но, путникъ, ей не измѣни; «Иль чёрные настанутъ дни, «И сердце умъ ея встревожитъ, «И совѣсть страхи наведетъ — «И, съ горя, какъ моя, быть можетъ, «Ея родимая умретъ!» Тогда кладбище указала Она мнѣ трепетной рукой, И, запинаясь, продолжала Разсказъ печальный и простой: «Да! какъ моя! — Ее убила, «Убила дочь; но мнѣ простила «Моя родная: обо мнѣ «Теперь, въ безвѣстной сторонѣ, «Она все молится… Ужасно «Мнѣ безъ нее на свѣтѣ жить! — «Какъ безъ пріюта, въ день ненастной, «Себя фіалкѣ сохранить?

Х

«И что̀ и какъ, сама не знаю, «А съ той поры, какъ нѣтъ родной, «Творится чудное со мной: «Я небывалое видаю, «И, можетъ быть, одна мечта! «Но и природа ужъ не та: «Хотѣлось мнѣ убрать цвѣтами «Родной могилу: что жъ? въ поляхъ «Ни травки — снѣгъ! И а, въ слезахъ, «Бѣгу къ рѣкѣ, и надъ волнами «Я вижу — лёдъ! и тайный страхъ «Кругомъ меня, какъ призракъ, бродитъ. «Вотъ полночь — а не мѣсяцъ всходитъ! «Взгляни — пожаръ на небесахъ!

ХІ

«И все не такъ, какъ было прежде! «Но, путникъ, ты моей надеждѣ «Не измѣнишь… Страшнѣй всего «Съ нимъ розно жить — пришли его! «Спроси, зачѣмъ онъ любовался «Моей дѣвичьей красотой? «Зачѣмъ, жестокій, издѣвался «Надъ безталанной сиротой? «Когда жъ настанетъ день, отрадный; «Когда же другъ мой ненаглядный «Пріѣдетъ къ намъ — и съ женихомъ «Я стану подъ святымъ вѣнцомъ! «По немъ, съ утра до поздней ночи, «Тоскуетъ сердце; плачутъ очи. «Онъ далъ мнѣ слово: для чего «Такъ долго, долго, нѣтъ его? «Я не хочу тоски умѣрить: «Бѣда — мнѣ сердце разувѣрить!

ХІІ

«Но быть за нимъ мнѣ суждено. «На прошлыхъ Святкахъ я гадала; «Кольцо подъ пѣсни вынимала «И — какъ по бархату зерно, «Зерно бурмицкое катилось; «Какъ съ алымъ яхонтомъ оно, «Катяся, вмѣстѣ очутилось, — «Мнѣ вышла пѣсня. Также я «На мѣсяцъ въ зеркало смотрѣла: «Но тмился онъ, и я робѣла: «Въ немъ будто черная змѣя, «Клубясь, къ себѣ меня манила. «Бѣжать я бросилась домой; «Отъ страха зеркало разбила, «И кто-то все гнался за мной!

ХІІІ

«Нѣтъ, не вѣнчаться мнѣ! Могила, «Могила ранній мой удѣлъ! «Мой свѣтлый призракъ улетѣлъ, «И смерть меня бы не страшила, «И сладко бъ я въ землѣ сырой «Уснула, здѣсь, съ моей родной! «Но, путникъ, какъ не ужаснуться? «Придетъ пора намъ всѣмъ проснуться: «Священникъ говоритъ: пойдутъ «Всѣ изъ гробовъ на Божій Судъ! «Какъ тамъ безъ друга я предстану? «Меня сожжетъ моя вина. «Но болѣ за него страшна «Мнѣ грѣшныхъ доля. Ни обману, «Ни лести хитрой мѣста нѣтъ «Въ странѣ святой, гдѣ вѣчный свѣтъ. «О, если можно, пусть за друга «Его забытая подруга «Горитъ одна!»…

ХІѴ

…И дикій взоръ Стремился къ небу. Страхъ, укоръ, Любовь, молитва, въ немъ пылали; Но мракъ таинственной печали Изчезъ — и съ новою мечтой Она какъ будто бы очнулась; Откинувъ кудри, улыбнулась, И, съ торопливостью живой, Краснѣя, шопотомъ сказала: «Ты не повѣришь, я слыхала «Здѣсь отъ одной ворожеи, «Что мертвые гроба свои «Въ глухую полночь покидаютъ, «И всюду бродятъ и летаютъ. «О! къ бѣлокаменной Москвѣ «Тогда бъ и я, въ полночной мглѣ, «Съ кладбища къ милому носилась, «Не съ тѣмъ, чтобъ мнѣ ему пѣня́ть, «Не съ тѣмъ, чтобъ друга испугать: «Я бъ въ невидимку обратилась, «Дышала бъ въ тишинѣ ночной — «Какъ ландышъ на поляхъ весной; «Я бъ томнымъ ропотомъ сказала: «— Не бойся, милый, это я, «Все неразлучная твоя! — «И тихо бы являться стала, «Не блѣднымъ, страшнымъ мертвецомъ, «Холодной тѣнью гробовою, «Но въ видѣ радостномъ моемъ, «Собой, румяной, молодою «И съ темно-русою косою — «Какъ передъ нимъ я вечеркомъ, «Бывало, пѣла и плясала, «Или тайкомъ къ нему бѣжала «Съ клубникой, съ свѣжимъ молокомъ. «Но если я и за могилой «Гонима тайною судьбой — «Когда забылъ меня мой милой, «И счастливъ онъ теперь съ другой: «Я бъ мести ярой предалася, «Взыграло сердце бы мое, «Какъ острый пламень вкругъ нее «Я бъ трижды, путникъ, обвилася!…»

ХѴ

И голосъ замеръ на устахъ. Взбунтована мечтой ревнивой, Она дрожитъ; въ ея очахъ Сверкаетъ блескъ любви строптивой. Невольно раздѣлялъ я съ ней Души угрюмое волненье. Былъ страшенъ мракъ ея рѣчей; Но быстрый призракъ прежнихъ дней Вдругъ озарилъ ея смятенье: — Такъ ночью бурною волна Кипитъ во мглѣ, и съ пѣной хлещетъ; Проглянетъ мѣсяцъ — и она Опять, мятежная, заблещетъ.

ХѴІ

«Но ты жестокою меня «Не называй, о путникъ! я «Уловкой злою на разлуку «Осуждена, быть можетъ, съ нимъ: «Пойми жъ мой страхъ и сердца муку! «Онъ мой, онъ долженъ быть моимъ — «Порука Богъ! Я не рабою «На трудъ тяжелый рождена, «Хоть въ низкой долѣ, хоть бѣдна… «Но то не горе, что судьбою «Роднымъ полямъ возвращена: «На нихъ цвѣла я безъ кручины, «Чиста, какъ ручеекъ долины; «Былъ свѣтелъ день, отраденъ сонъ, «Не знала слезъ. Явился онъ: «Пропало все! Родня, чужіе, «Всѣ мнѣ пѣня́ютъ, всѣ бранятъ! «Когда бъ ты зналъ, что говорятъ? «Крестьянки грубыя, простыя, «Со мной встрѣчаться не хотятъ.

ХѴІІ

«И правда ихъ: не та я стала, «Какою прежде я была: «Печаль мнѣ на́ сердце напала, «И тма всѣ думы облегла! «Что̀ вижу я — не замѣчаю; «Что̀ скажутъ мнѣ — я забываю. «Мой умъ Лукавымъ отравлёнъ; «Мнѣ жизнь мерещится какъ сонъ. «Но то, что́ мнѣ, бывало, милой «Тихонько говорилъ, — ту рѣчь «Умѣла я, какой-то силой, «Въ туманной памяти сберечь. «Его рѣчамъ — хоть имъ не сбыться! — «Какъ въ душу мнѣ не зарониться!… «Беретъ ли смѣхъ, томитъ ли грусть: «Я все твержу ихъ наизусть, «И затвердила слово въ слово; «И все мнѣ въ нихъ какъ будто ново… «Тамъ, въ рощѣ темной, при лунѣ, «Вотъ что сказалъ невѣрный мнѣ: «— Зачѣмъ, въ деревнѣ разцвѣтая, «Моя лилея полевая, «Несешь ты нужду и труды? «Мила ты, прелесть молодая! «Свѣтлѣе утренней звѣзды; «Не знаю самъ, но я тобою, «Прекрасный другъ! обвороженъ; «Съ тобой не перстнемъ, а душою, «Моя невѣста! обрученъ. «Люби меня! — … И я любила! «Забыла я отца и мать; «Дѣвичью совѣсть погубила; «Въ Москву хотѣла съ нимъ бѣжать: — «Но не Москвой съ ея весельемъ, «И не жемчужнымъ ожерельемъ «Меня красавецъ обольстилъ. «Скажи: нѣтъ, онъ не измѣнилъ?

ХѴІІІ

«Бывало, только тѣнь ночная «Одѣнетъ дальній небосклонъ; «Замолкнетъ пѣсня плясовая, «И всѣ пойдутъ на тихій сонъ: «А я, украдкой отъ родимой, «Бѣгу одна въ лѣсокъ любимой. «Но въ тотъ лѣсокъ ходила я «Не съ тѣмъ, чтобъ слушать соловья, «Не съ тѣмъ, чтобъ небомъ любоваться, «Когда въ немъ звѣзды загорятся: «Въ сѣни березъ, во тмѣ ночей, «Моя звѣзда, мой соловей — «Все онъ одинъ! — И какъ, бывало, «Какъ сердце билось, замирало, «Когда, въ полночной тишинѣ, «Я жду его, дохнуть не смѣю, «Дрожу, то вспыхну, то хладѣю — «И онъ идетъ! — И, какъ во снѣ, «Изчезло все! — Стыдомъ, тоскою «Я съ той поры сокрушена; «И всѣ смѣются надо мною, «И я — Безумной названа. «Но если бъ то, что миновалось, «Опять къ намъ, бѣднымъ, возвращалось: «Въ груди стѣснила бъ я тоску, «Мой стыдъ и горе утаила — «И, страхъ сказать Духовнику, «Опять бы въ рощу я ходила!» И покраснѣвъ, она лицо Рукой стыдливо закрывала, И долго, молча, цѣловала Ее сгубившее кольцо.

ХІХ

Но вдругъ, окинувъ бѣглымъ взглядомъ Дорогу, даль, кладбище, храмъ — Она вздрогнула; слезы градомъ Катились по ея щекамъ, И буря тайнаго страданья Волнуетъ грудь сильнѣй, сильнѣй — Какъ будто Ангелъ упованья, Мелькнувъ, навѣкъ простился съ ней. И молвилъ я: — «Ты убиваешь «Себя напрасною тоской. «Онъ живъ, онъ будетъ здѣсь — съ тобой! «О чемъ же слезы проливаешь?» —

ХХ

«Нѣтъ, путникъ добрый, нѣтъ! повѣрь: «Когда бъ я знала, что разбойникъ… «Что прорубь темная… что звѣрь… «Что нѣтъ его… что онъ покойникъ… «Такъ что же? Золотымъ вѣнцомъ «Нельзя вѣнчаться съ мертвецомъ; — «Но я бы съ нимъ не разлучилась: «Я бъ въ бѣлый саванъ нарядилась, «Тихонько въ гробъ къ нему легла — «Навѣкъ моимъ бы назвала! «У Бога правда — не земная; «Его законъ — любовь святая; «А я безъ слезъ не знаю дня. «Отрада сердцу за могилой! «Ты мнѣ сказалъ, что живъ мой милой? «Онъ живъ, хорошъ — не для меня! «И, можетъ быть, давно съ другою «Злодѣй смѣется надо мною! «И страшно мнѣ, что, можетъ быть, «Его не стану я любить!

ХХІ

«На бѣломъ свѣтѣ мнѣ скитаться «Зачѣмъ? томиться, горевать, «Въ укорахъ совѣсти бояться «То позабыть, что̀ вспоминать «Такъ мило мнѣ. — Заря ль алѣетъ «На радость всѣмъ; а я проснусь «И жду его — и не дождусь, «И все кругомъ меня темнѣетъ; «Ночныя ль звѣзды зажжены, «И томны очи я закрою: «Но мнѣ и сонной нѣтъ покою… «Какая ночь! какіе сны! «То на конѣ его видаю; «Бѣгу за нимъ — не догоняю; «То между имъ и между мной «Оврагъ съ тернистою травой. «Но, путникъ, ахъ! всѣхъ сновъ страшнѣе «Мой вѣщій, мой послѣдній сонъ: «Подъ ивой темной, вижу, онъ «Со мной одинъ — милѣй, нѣжнѣе, «Нѣтъ, никогда онъ не бывалъ, «И какъ божился, какъ ласкалъ! «Я въ немъ жила! я имъ дышала! «Но, лишь къ груди его прижала — «Въ могилу онъ столкнулъ меня, «И тма кругомъ! — но зрѣли очи «Всѣ ужасы подземной ночи. «Съ тѣхъ поръ на смерть проснулась я. «Молися, путникъ!» — И дрожала Она, какъ листъ, и мрачный ядъ Опять затмилъ бродящій взглядъ. Она внезапно съ камня встала, И быстро кинулась въ сугробъ. «Я гибну! я горю!» вскричала: «Онъ жжетъ меня, мой душный гробь!» Я къ ней стремлюсь; она трепещетъ, Часовню кажетъ мнѣ рукой, Гдѣ образъ Дѣвы Пресвятой, Лампадой озаренный, блещетъ. «Итти не смѣю я одна — «Мнѣ кто-то шепчетъ: ты грѣшна!» И предъ стеклянными дверями, Какъ снѣгъ бѣла и холодна, Она простерлась со слезами, Молитва бродитъ на устахъ; Но какъ ее ни мучилъ страхъ, Какъ грудь тоскою не тѣснилась — Она, страдалица, молилась Въ тревогѣ сердца своего, Не за себя — а за него!

ХХІІ

Тогда дорожка передъ нами Вдругъ освѣтилась огонькомъ, И вотъ крестьянка съ фонаремъ Идетъ поспѣшными шагами За поселянкой молодой. Она страдалицу искала, Ей погрозила, и сказала: «Поди, безумная, домой; «Поди скорѣй!» и та небрежно Встаетъ и, голову склоня, Къ селу тропинкою прибрежной Пошла, и — скрылась отъ меня.

ХХІІІ

О, сколько черныхъ думъ тѣснилось Невольно въ грудь! какъ сердце билось! «Одинъ позоръ,» воскликнулъ я: «Теперь награда здѣсь твоя! И ту, которой дни свѣтлѣли, Кто, какъ младенецъ въ колыбели, Повѣрила земной любви — Страданью люди обрекли; За чувство, на Небѣ святое, Она несетъ стыда ярмо, И ужъ прожгло чело младое Безумья страшное клеймо!»

ХХІѴ

Но, между тѣмъ, ужъ изчезало Мерцанье сѣверныхъ огней, И небо синее блистало Въ полночной красотѣ своей. Мелькаютъ звѣзды, мѣсяцъ всходитъ: Онъ блескъ серебряный наводитъ На снѣгъ окружный, на лѣса; Все неизмѣнны небеса, Все та жъ нетлѣнность, та жъ краса. О, если бъ вы, страстей волненья, Какъ метеоръ, какъ сновидѣнья, Могли слѣдовъ не оставлять; А сердце, позабывъ мученья, Для новой жизни разцвѣтать!… Но вы — ничѣмъ не отразимы, Безжалостны, неукротимы! Промчитесь вы, когда оно Уже навѣкъ умерщвлено.

•••

Простяся съ пышною Москвою, Чрезъ то село я проѣзжалъ, Гдѣ съ поселянкой молодою Зимой минувшей горевалъ. Кладбище было недалеко; Ужъ лѣтній вечеръ пламенѣлъ, И сельскій мальчикъ, черноокой, Въ тѣни березъ игралъ и пѣлъ; Онъ незабудки съ васильками На свѣжій дернъ, рѣзвясь, бросалъ, И мнѣ чуть внятными словами На мой вопросъ объ ней сказалъ: «Ее вотъ здѣсь похоронили; «Тужить не велѣно объ ней; «Теперь бѣдняжкѣ веселѣй! «Мы, дѣти, всѣ ее любили. «Она кого-то все ждала, «Не дождалась — и умерла.»