Мертвая царевна или братья-соперники

Содержаніе:

• ГЛАВА І. Запоздалые гости.
• ГЛАВА ІІ. Царевна-Болгарыня.
• ГЛАВА ІІІ. Двойникъ.
• ГЛАВА ІѴ. Изъ малаго бываетъ великое.
• ГЛАВА Ѵ. Дипломатъ.
• ГЛАВА ѴІ. На краю гибели.
• ГЛАВА ѴІІ. Война объявлена.
• ГЛАВА ѴІІІ. Убійство.
• ГЛАВА ІХ. Жертва Перуну.
• ГЛАВА Х. Смерть Ярополка.

ГЛАВА І. Запоздалые гости.

— Ну, брать, и темень! того и гляди что куда-нибудь въ ровъ вмѣстѣ съ конемъ свалишься.

— Ничего, молодецъ, потерпи малость. Какъ доѣдешь до Копырева конца, тогда и свѣтъ въ окнахъ увидишь.

— А теперь гдѣ же мы?

— Въ слободѣ Кожемякахъ — послышался отвѣть. — Какъ проѣдешь эти самые Кожемяки, тогда за ними будетъ Копыревъ конецъ, а тамъ черезъ Жидовскія ворота авось и въ городъ попадемъ… Ну, ты, волчья снѣдь, чего спотыкаешься? — крикнулъ говорившій на своего коня, который дѣйствительно споткнулся и чуть не упалъ. Всадникъ наклонился, пристально вглядываясь въ окружающій его мракъ, но, кромѣ виднѣющихся вблизи темныхъ тѣней какихъ-то предметовъ, ничего различить не могъ.

Ѣхавшіе среди темной ненастной ночи всадники были въ затруднительномъ положеніи. Падавшій съ покрытаго густыми лучами неба мелкій дождь вмѣстѣ съ порывистымъ вѣтромъ билъ имъ въ лица. По дорогѣ была жидкая грязь, настолько глубокая въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, что доходила лошадямъ до колѣнъ.

Въ тѣ стародавнія времена, городъ Кіевъ, куда въѣзжали въ эту минуту наши путники, былъ не такимъ, какимъ мы его видимъ въ наши дни.

Вотъ какимъ былъ онъ тогда по разсказу извѣстнаго нашего историка Иловайскаго:

Древній Кіевъ состоялъ изъ двухъ главныхъ частей: верхней или собственно Кіева и нижней или Подола.

Послѣдній расположенъ у подошвы горъ, на низменной береговой полосѣ, вдоль устья Почайны, которая въ тѣ времена представляла заливъ Днѣпра, отдѣленный отъ него узкою длинною косою и называвшійся Ручай. Подолъ былъ собственно Кіевская пристань, населенная торговымъ и промышленнымъ людомъ. Онъ пересѣкается рѣчкою Глубочицею, стекающею съ береговыхъ высотъ въ Ручай.

Далѣе за Подоломъ лежало низменное пространство, поросшее кустарникомъ — Оболонье; по немъ протекаетъ Свѣтомль — второй притокъ Почайны.

Крутой подъемъ «Боричевъ взвозъ» велъ въ верхній городъ, построенный на самой высокой изъ береговыхъ горъ. Средоточіе и древняя часть составляла та передовая возвышенность, на которой стояли впослѣдствіи церкви Десятинная и св. Василія.

Эта часть, обведенная стѣною, называлась «Старый Кіевъ». Съ этой стороны положеніе города довольно крѣпкое.

Съ южной стороны его ограничивало изгоріе крещатицкой долины. Здѣсь въ городской стѣнѣ были ворота Лядскія (т. е. Польскія).

Съ сѣвера тутъ прилегала мѣстность, почти вся пересѣченная оврагами и отдѣльными холмами, между которыми текла Глубочица съ притокомъ Кіянкою.

Одна изъ возвышенностей той стороны называлась Щековицею; а прилегающій къ ней холмъ извѣстенъ былъ въ древности подъ именемъ Олеговой могилы.

Между крутыми берегами Кіянки какъ бы защемлено сѣверное предмѣстье Кіева — Кожемяки, населенное кожевенниками. На той же сторонѣ былъ «Копыревъ конецъ», откуда вели въ городъ «Жидовскія ворота», гдѣ прилегающая къ городу часть была заселена жидами.

Съ восточной стороны, верхній городъ круто спускался къ Подолу. Только съ противной, четвертой стороны онъ имѣлъ отлогіе песчаные спуски къ сосѣдней равнинѣ. Тутъ въ городскомъ валу были — Золотыя ворота.

Къ югу отъ города за крещатицкой долиной раскинулся боръ — Перевѣсище. Днѣпровскій берегъ на этой сторонѣ круто и обрывисто упирается въ рѣку. Самая возвышенная часть берега называлась Угорье. Небольшой холмъ, уступомъ спускающійся отъ него къ рѣкѣ и увѣнчанный храмомъ св. Николая, извѣстенъ подъ именемъ Аскольдовой могилы; а на верхней плоскости этого Угорья лежало село Берестово, гдѣ Кіевскіе князья проводили лѣто въ своихъ хоромахъ.

Такъ былъ расположенъ Кіевъ во времена Владиміра, Ярослава и другихъ князей, съ тою только разницею, что въ описываемую мною эпоху, язычество на Руси было въ полной силѣ, и на томъ мѣстѣ, гдѣ впослѣдствіи стоялъ храмъ св. Василія, находилось Перуново капище, въ которомъ проживалъ самъ верховный жрецъ.

Теперь мы вернемся къ оставленнымъ нами на дорогѣ двумъ путникамъ.

Двѣ эти темныя фигуры на высокихъ коняхъ, закутанныя въ корзна (плащи), осторожно двигались по предмѣстью, сильно опасаясь очутиться гдѣ-нибудь въ канавѣ или во рву. По бокамъ ихъ виднѣлись темныя тѣни домовъ. Вдругъ ѣхавшій впереди и мрачно молчавшій человѣкъ радостно вскрикнулъ: «Смотри»! И указалъ рукой далеко впередъ, гдѣ блеснуло нѣсколько огоньковъ…

— Если они, — продолжалъ онъ, — идутъ къ намъ навстрѣчу, то это будетъ во спасенье…

— Понапрасну ты порадовался, Вышекъ, — сказалъ другой, жалобнымъ голосомъ. — Были огоньки да погасли. Развѣ при такомъ дождѣ факелъ будетъ горѣть?

— Смотря какой, — отвѣтилъ Вышекъ; — иной факелъ при дождѣ и пуще горитъ… Зелье такое нынче придумали. Вонъ опять появились, гдѣ потухнули…

Впереди вновь показались изчезнувшіе было за какимъ-то строеніемъ нѣсколько ярко горѣвшихъ огней, и было замѣтно, что они двигались прямо навстрѣчу нашимъ путникамъ. Красноватый свѣтъ этихъ огней отражался на жидкой дорожной грязи и освѣщалъ небольшую группу людей.

— Поѣдемъ скорѣй, — заторопился Вышекъ, понукая своего коня. — Ты, Иславушка, какъ я вижу, передрогъ порядкомъ, а эти люди, что идутъ сюда, навѣрно не откажутъ намъ въ ночлегѣ.

— Это смотря на кого мы нападемъ, — отвѣтилъ Иславъ. — И если они узнаютъ въ насъ Володимеровыхъ людей, то тогда, пожалуй, намъ придется ночевать въ «Порубѣ» (тюрьмѣ).

— А ты помалкивай и языку воли не давай. Будутъ насъ пытать, мы и скажемъ, что изъ дружины князя Олега.

— Пусть будетъ по твоему — согласился Иславъ; — а если что случится, живой не отдамся.

— Положись лучше на волю боговъ, а тамъ что будетъ… Ишь какъ горланятъ лѣшіе, видно съ веселаго пира идутъ.

Дѣйствительно, среди двигающихся по дорогѣ людей съ факелами слышались голоса поющихъ.

— Видишь, — замѣтилъ Иславъ, — у нѣкоторыхъ на головахъ шеломы варяжскіе… Ужъ это не Рогвольдовы-ли люди?

— У Ярополка тоже этого добра не мало. Да и гдѣ этотъ народъ не служитъ: самъ знаешь, разбойники, за деньги противъ отца родного съ мечемъ пойдутъ.

— Продажный народъ, что и говорить.

— Но только смотри, о нашемъ дѣлѣ ни словечушка! — наставительно сказалъ Вышекъ.

— Нѣтъ, братъ, теперь у меня на умѣ только одно: какъ бы поскорѣй поѣсть… У меня теперь въ брюхѣ такой вѣтеръ, что страсть!..

А кучка людей была уже неподалеку. Видны были слуги, несшія факелы и толпа захмелѣвшихъ воиновъ и мирныхъ гражданъ, шлепающихъ ногами по жидкой грязи и орущихъ пѣсни сиплыми голосами наперерывъ другъ передъ другомъ.

— Стой, кто идетъ? — гаркнулъ во все горло шедшій впереди всѣхъ толстякъ въ остроконечномъ шлемѣ и съ длинными усами.

— Свои! — отвѣтилъ Вышекъ, останавливая коня.

— Свои… — Передразнилъ толстякъ и затѣмъ, разставивъ широко ноги и подбоченившись, сталъ пристально смотрѣть на всадниковъ.

Окружавшіе ихъ слуги освѣтили своими факелами лица проѣзжихъ, изъ которыхъ Вышекъ оказался среднихъ лѣтъ мужчиной богатырскаго сложенія.

Спутникъ его Иславъ, молодой человѣкъ съ еле пробивающимися усами и бородкой, тоже остановился, насмѣшливо поглядывая на всѣхъ.

— Свои… — продолжалъ толстый витязь. — А въ нынѣшнія времена своихъ отъ чужихъ не отличишь. Такъ ли Якунъ? обратился онъ къ одному варягу, который такъ нетвердо стоялъ на ногахъ, что его поддерживалъ одинъ изъ кіевлянъ…

— Ввѣ… вѣр-рно… — Согласился Якунъ и кивнулъ головою.

— Кто вы и откуда? — въ свою очередь спросилъ важнаго и солиднаго вида кіевлянинъ, въ которомъ можно было сразу узнать боярина.

— Мы изъ бывшей дружины князя Олега древлянскаго и ѣдемъ къ князю Ярополку съ важными вѣстями…

— Ты гонецъ?

— Нѣтъ. А ѣду, чтобы остаться въ дружинѣ великаго князя.

— Къ намъ?.. — воскликнулъ толстый витязь. — Это дѣло!..

— Однако что же мы стоимъ здѣсь на дождѣ? — спохватился бояринъ и обратился къ путникамъ: — кто бы вы ни были, а я вижу, что васъ обоихъ порядочно промочило въ дорогѣ… У меня, боярина Вышаты, найдется чѣмъ обогрѣть дорогихъ гостей и конямъ овсеца хватитъ. Милости прошу къ намъ хлѣба-соли откушать.

При этихъ словахъ бояринъ поклонился.

— Спасибо тебѣ за привѣтъ, — отвѣтилъ Вышекъ — и мы съ благодарностью воспользуемся твоимъ кровомъ…

— Вышата! — воскликнулъ Иславъ, — имя это мнѣ давно знакомо, хотя я тебя, бояринъ, и не видывалъ…

Но онъ не докончилъ своей рѣчи, потому что конь Вышека почему-то заартачился, и Вышекъ, вслѣдствіе этой причины очутившись бокъ-о-бокъ со своимъ спутникомъ, успѣлъ шепнуть ему: «молчи»…

— Какъ, ты развѣ меня знаешь? — спросилъ бояринъ.

— У князя Олега былъ ключникъ, который такъ же назывался какъ и ты, — вмѣшался Вышекъ. — Вотъ онъ имя-то и запомнилъ.

— Много есть людей на свѣтѣ, которые носятъ одинаковыя имена, — замѣтилъ кто-то изъ толпы.

— Клянусь Оденомъ, — воскликнулъ, толстый витязь съ длинными усами, что мы до утра протолкуемъ здѣсь, справляясь какъ кого зовутъ! А у меня давно уже пересохло горло.

— Либіаръ сказалъ правду! — послышались голоса. — Если допрашивать этихъ людей, то не иначе какъ сидя за столомъ и за чашей фряжскаго вина?

— Д-да!.. вина… вина… — бормоталъ пьяный Якунъ.

— Оно и вправду, — согласился Вышата, — чего же я-то на распутьѣ въ разговоръ пустился. Поворачивайте коней и за нами! — предложилъ онъ всадникамъ.

— А далече? — спросилъ Вышекъ.

— Вотъ тутъ сейчасъ и мои хоромы, — говорилъ Вышата, шагая по грязи рядомъ съ лошадьми. — Былъ, значитъ, я вотъ у этихъ въ гостяхъ, — ну выпили, а теперь я всѣхъ ихъ веду къ себѣ.

— Сегодня у насъ праздникъ въ честь Услада! — объявилъ Либіаръ. — И потому мы кутимъ во всю!..

— Ну, чортъ возьми… — ворчалъ себѣ подъ носъ Иславъ. — Видно придется прохороводиться съ ними до утра, а я едва на сѣдлѣ держусь отъ усталости.

Иславъ, какъ дитя своего вѣка, отлично зналъ обычаи славянскаго гостепріимства и потому не на шутку испугался предстоящему случаю просидѣть всю ночь среди подкутившей компаніи. А тогда считалось за великую обиду для хозяина выпить и съѣсть меньше всѣхъ и главное встать раньше всѣхъ изъ-за стола.

— Экій глупецъ! — думалъ въ свою очередь Вышекъ, поглядывая искоса на своего молодого спутника. — Давеча чуть было не опростоволосился, признавши Вышату… А еще Новгородецъ… Тьфу!..

И онъ съ досады плюнулъ, но на бѣду такъ неудачно, что попалъ прямо въ лицо шедшаго неподалеку изъ гостей.

— Что это? — пробормоталъ тотъ утираясь. — Не можетъ быть, чтобы съ неба падали слюни…

— Прости меня, витязь! — извинился Вышекъ, — это я такъ нечаянно…

— Какъ! плевать въ лицо, мнѣ, благородному Варягу прадѣдъ котораго былъ конунгомъ а дѣдъ предводителемъ византійскихъ дружинъ!.. — воскликнулъ оскорбленный гость. — Да я…

— Вѣдь онъ невзначай, Явтягъ, — вступился Вышата. — Вольно было такъ высоко подымать свой носъ.

— Стойте! — послышался откуда-то голосъ. — Бѣда случилась!

— Какая? гдѣ?

— У Якуна ноги перестали двигаться…

— Берите его на руки!..

— Нельзя. Онъ брыкается… Одного изъ отроковъ ударилъ по лицу кулакомъ.

Шествіе остановилось и всѣ столпились вокругъ пьянаго варяга, который, лежа въ грязи, отбивался отъ отроковъ, дѣлавшихъ напрасныя усилія взять его подъ руки.

— Слушай! другъ… — усовѣщивалъ его Либіаръ. — Развѣ мѣсто храброму витязю лежать въ грязи… Ну скажи, мѣсто?..

— Я… Я я-не позволю!.. — кричалъ Якунъ, размахивая дюжими кулаками. — Смерть тому, кто подступится… смерть!.. гдѣ… гдѣ мой мечъ?..

— Ты его заложилъ жиду Бенъ-Амену!.. — послышался насмѣшливый голосъ.

— Заложилъ?.. гмъ… когда это было? А? Ты скажи, Либіаръ, когда это было?..

— А лѣшій тебя знаетъ!.. Но только если добровольно не встанешь, то мы оставимъ тебя здѣсь одного!

— И несчастный долженъ будетъ лишиться только что привезеннаго отъ грековъ лучшаго вина!.. — сказалъ съ сожалѣніемъ Вышата.

Такая угроза произвела свое дѣйствіе. Якунъ съ помощью четырехъ человѣкъ поднялся на ноги и, бормоча что-то подъ носъ, поплелся вслѣдъ за компаніей, которая, повернувъ въ какую-то улицу, и пройдя по ней нѣсколько шаговъ, очутилась около большихъ хоромъ, окна которыхъ были освѣщены. У крыльца стояло нѣсколько слугъ съ факелами.

— Вотъ и мой домишка! — сказалъ Вышата. — Милости просимъ… пожалуйте… Это что тутъ за телѣга? — спросилъ онъ, увидя стоявшую около воротъ запряженную повозку.

— Это господине, — отвѣтилъ одинъ изъ слугъ, — боярыня приказала запречь для твоей милости… Думали за тобой ѣхать, а вотъ ты и самъ явился.

— Ну, теперь, отпрягай не надо. Да вели взять коней у этихъ витязей и подсыпать имъ самаго лучшаго корму. — Распорядившись такимъ образомъ, Вышата поднялся на крыльцо, и ждалъ, покуда вновь прибывшіе гости слѣзутъ съ лошадей и послѣдуютъ за нимъ въ хоромы.

Чуть ли не до разсвѣта длился пиръ у боярина Вышаты. Гости, сидя за четырьмя столами, которые установлены были разными яствами и питьями, шумно бесѣдовали между собою.

Толстякъ Дибіаръ напрасно старался заставить своего пріятеля Якуна выпить еще стопочку, но тотъ отмахивался руками и бормоталъ какія-то непонятныя слова.

Вышекъ съ Иславомъ, сидя на почетномъ мѣстѣ и давно удовлетворивъ свой аппетитъ, наперерывъ другъ передъ другомъ разсказывали хозяину о событіяхъ въ Новгородѣ, которыя случились какъ разъ передъ ихъ отъѣздомъ въ Кіевъ.

— И ты говоришь, что Владиміръ идетъ на Полоцкъ? — спросилъ Вышата, обращаясь къ Вышеку.

— Я думаю, онъ теперь не тамъ ли, — отвѣтилъ тотъ, выпивъ меду изъ серебряной стопы.

— Ну, это бабушка надвое сказала, — молвилъ Вышата. — Въ Полоцкѣ сидитъ Рогвольдъ, отецъ нашей княгини, а съ нимъ, самъ вѣдаешь, шутки плохія.

— А гдѣ-же теперь посадники Ярополковы, все еще въ Новгородѣ?

— Нѣтъ. Тамъ теперь Владиміръ насажалъ своихъ, а братниныхъ шлетъ въ Кіевъ назадъ.

Бояринъ покачалъ головою и глубоко вздохнулъ. Онъ былъ трезвѣй всѣхъ и очень хорошо понялъ, какой опасности подвергается его будущая судьба, какъ сторонника Ярополка, Онъ давно зналъ упрямый, энергичный характеръ Владиміра Святославича, который послѣ своего четырехлѣтняго пребыванія за моремъ рѣшился вновь овладѣть «столомъ» кіевскимъ.

— Мы завтра поговоримъ съ тобою обстоятельно, — сказалъ онъ Вышеку, — а теперь, самъ видишь, намъ не до того.

— Надо бы мнѣ побывать у самого князя.

— Вмѣстѣ и пойдемъ… А ты что же, молодецъ, — обратился Вышата къ Иславу, который видимо опьянѣлъ, такъ скоро и захмелѣть успѣлъ! — плохой же ты собесѣдникъ.

— Прости меня, господарь, это отъ усталости. А въ другое время я, пожалуй въ этомъ дѣлѣ не уступлю всѣмъ этимъ… — и молодой человѣкъ указалъ на гостей.

— И вправду, — сказалъ Вышекъ, — отведи-ка ты намъ гдѣ-нибудь мѣстечко всхрапнуть. Повѣрь, съ утра ранняго мы съ коней не слѣзали, а тутъ еще эта непогодь…

— Извольте, гости дорогіе, а мнѣ было и невдомекъ. Ужъ больно много новаго узналъ я отъ васъ. — Гей, Жирошка! — При этомъ возгласѣ Вышаты, передъ нимъ предсталъ ключникъ.

— Отведи гостей въ клѣть, что около терема, и устрой такъ, чтобы для нихъ было спокойно. Утромъ рано ихъ не буди, а когда они опочивъ свой кончатъ, то къ тому времени мыльню (баню) приготовь.

Ключникъ поклонился и вышелъ.

Черезъ нѣсколько времени очутившись вмѣстѣ со своимъ молодымъ спутникомъ въ горницѣ для ночлега, Вышекъ, снимая съ себя кольчужную броню, разразился цѣлымъ градомъ упрековъ противъ неподвижно лежавшаго въ постели Ислава.

— Эдакъ, братецъ ты мой, — говорилъ онъ, гремя своими доспѣхами, — дѣлать нельзя, забылъ нѣшто пословицу: «ѣшь пирогъ съ грибами, да держи языкъ за зубами». Чуть давеча при всемъ собраніи меня и себя головой не выдалъ!

— Да что же я сдѣлалъ? — спрашивалъ Иславъ почти сквозь сонъ.

— Какъ что? — крикнулъ Вышекъ, отстегивая на ногахъ желѣзныя наколѣнники. — Давеча на улицѣ къ чему ты сказалъ, что знаешь про Вышату? Спасибо, что я во время тебя выручилъ, а то бы живо въ насъ узнали, изъ какихъ мы птицъ залетныхъ. — Ты теперь долженъ помнить одно, что мы теперь не въ Новгородѣ, а въ Кіевѣ, гдѣ будутъ слѣдить за каждымъ нашимъ шагомъ и ловить на каждомъ словѣ! Главное, не забудь того, что хотя мы съ тобою и новгородцами называемся, но теперь должны выдавать себя, за самыхъ злѣйшихъ враговъ Владиміра и вѣрныхъ слугъ Ярополка. Понялъ?

Въ отвѣтъ на этотъ вопросъ раздалось громкое храпѣніе.

Иславъ спалъ уже богатырскимъ сномъ.

ГЛАВА ІІ. Царевна-Болгарыня.

За ночь сильный вѣтеръ разогналъ всѣ тучи, дождь пересталъ и утромъ надъ Кіевомъ высоко поднялось яркое солнышко.

Лучи этого солнышка проникали въ окна покоя, гдѣ спалъ Иславъ, и, прохода сквозь слюду, разукрашенную разными красками, отражались на стѣнахъ, на которыхъ висѣло различное вооруженіе, и на поставцѣ съ мѣдною и серебряною посудою.

Молодой витязь проснулся и зѣвнулъ. Первое ощущеніе, которое онъ почувствовалъ, была легкая боль въ головѣ и шумъ въ ушахъ послѣ выпитаго на канунѣ вина.

Оглянувшись на сосѣднее стоящее противъ него ложе, гдѣ спалъ Вышекъ, Иславъ замѣтилъ, что оно было пусто.

— Ишь вѣдь, всталъ раньше меня и не разбудилъ! — подумалъ онъ и сѣлъ, свѣсивъ босыя ноги.

За дверьми послышался легкій кашель. Тотчасъ же двери отворились и въ горницу вошелъ маленькій старичокъ съ жиденькой растительностью на подбородкѣ, одѣтый въ черный греческаго сукна кафтанъ и опоясанный шелковымъ поясомъ.

— Долго же ты почивать изволилъ, — сказалъ онъ. — Солнышко-то къ полдню подошло.

— А гдѣ же мой дядя? — спросилъ Иславъ, указывая на опустѣвшее ложе.

— Нѣшто онъ тебѣ дядя? — полюбопытствовалъ старичокъ.

— Дядя, хотя и не родной. Только что же онъ всталъ и не разбудилъ меня?

— Пожалѣлъ видно, пусть, молъ, отдыхаетъ, вчера небось не мало поприщъ на коняхъ сдѣлали, да и непогодь къ тому же…

— Гдѣ же онъ теперь?

— Недавно онъ съ бояриномъ на сѣняхъ сидѣлъ¹ за завтракомъ, потомъ приходилъ посолъ и звалъ ихъ къ великому князю, за очень, молъ, нужнымъ дѣломъ, сказывалъ.

— И они ушли оба?

— Оба, батюшка, оба, да и тебѣ наказывали быть тамъ.

«А что бы послать за мною», подумалъ Иславъ и хотѣлъ было одѣваться, да тутъ только замѣтилъ, что одежды около него не было.

— Ахти бѣда какая! — спохватился старичекъ. — Шелъ сюда а мятелицу (одежда) и забылъ захватить. Прости, родной, на старости памятью слабенекъ сталъ. Пока я пойду, а ты помойся, вотъ и водичка приготовлена… Ахъ, я и забылъ… мыльня давно натоплена и бояринъ наказывалъ…

— Нѣтъ, спасибо, дѣдушка и такъ уже время ушло. Какъ звать-то тебя?

— Онуфріемъ, батюшка бояринъ, Онуфріемъ.

— Ишь имя-то какое у тебя. Стало быть ты вѣры не нашей?

— Христіанской, — скромно отвѣтилъ старикъ. — Еще при жизни благовѣрной княгини Ольги крещенъ былъ, въ Цареградѣ…

— Ну, ступай, Онуфрій, и принеси поскорѣй одѣться, — сказалъ Иславъ и, по уходѣ старика, подумалъ: «христіанинъ… и сколько ихъ расплодилось въ это время».

Около большой деревянной чашки стоялъ мѣдный кувшинъ съ водою. Освѣживъ себѣ лицо и вытеревшись висѣвшимъ на гвоздѣ убрусомъ (полотенцемъ), молодой человѣкъ нашелъ на столикѣ овальное изъ полированнаго металла зеркальце и мѣдный гребень. Но причесываться ему много не пришлось, потому что по тогдашнему обычаю, у него какъ человѣка благороднаго происхожденія голова была выбрита съ висковъ и съ затылка, такъ что волосъ оставалось немного на темени², что очень портило его красивое лицо, съ небольшими черными усами.

Вскорѣ явился и дѣдушка Онуфрій, неся подъ мышкой цѣлый ворохъ одежды.

— Это бояринъ прислалъ, — сказалъ онъ, а твою холопи чистятъ, да броню твою и бахтерцы³, я тоже велѣлъ кирпичикомъ потереть малость. Шеломъ изволишь надѣть?

— Нѣтъ. Шапку лучше, все головѣ полегче. Мечъ только подать не забудь.

Съ помощью Онуфрія, Иславъ, надѣвъ на ноги легкіе изъ голубого хуза⁴ сапоги, облачился въ такого-же цвѣта кочъ⁵ съ собольимъ орничемъ⁶ и золотымъ шитьемъ по борту и полямъ, и опоясался широкимъ поясомъ съ золотою бахромою.

— Сама-то боярыня дома? — спросилъ Иславъ, застегивая на себѣ кушакъ для меча.

— Ждетъ тебя, — отвѣтилъ старикъ, — да не одна, а съ гостьей.

— Кто же она такая, гостья-то?

— Царевна Анастасія съ подругою.

Молодой человѣкъ въ недоумѣніи поглядѣлъ на Онуфрія.

— Царевна ты говоришь? Я что-то не слыхивалъ.

— Мы всѣ ее такъ прозвали, потому что ее еще малымъ ребеночкомъ покойный князь Святославъ Игоревичъ привезъ изъ болгарской земли. Сказываютъ, что будто она изъ дочерей ихняго царя.

— Тоже христіанка?

— Да. Она и выросла на рукахъ княгини Ольги, которая воспитала ее въ православной вѣрѣ… Перчаточки-то изволишь надѣть?

— Давай. Она, что же, у князя теперь живетъ?

— У князя. Сама великая княгиня души въ ней не чаетъ.

— Это Рогнѣда?

— Другая, бояринъ, та самая, которая въ греческой землѣ монахиней была — грекиня.

— Такъ, — задумчиво сказалъ Иславъ, надѣвая на руки перчатки съ золотою обшивкой! — Ну, я готовъ, кажется. Идемъ.

Накинувъ на плечи легкое корзно и застегнувъ его у праваго плеча золотымъ фигурнымъ запономъ, витязь взялъ въ руку соболью шапку и, брянча на ходу длиннымъ мечомъ, двинулся впередъ.

Идя по лѣстницѣ на сѣни, онъ встрѣтилъ нѣсколько слугъ, которые ему низко поклонились.

У дверей терема его встрѣтилъ ключникъ.

— Тебя давно ожидаетъ боярыня, — сказалъ онъ.

Иславъ оглядѣлъ свою одежду, все было въ порядкѣ. За дверью послышался громкій дѣвичій смѣхъ и чей-то пріятный голосъ, что-то разсказывающій.

Ключникъ распахнулъ двери и торжественно провозгласилъ:

— Бояринъ Иславъ Торхиновичъ! — и при этомъ посторонился и отдалъ низкій поклонъ входившему витязю.

Въ комнатѣ все сразу смолкло и нѣсколько любопытныхъ глазъ устремилось на статнаго и красиваго молодого человѣка.

Иславъ увидѣлъ сидящихъ за столомъ, уставленномъ сластями, четырехъ молодыхъ дѣвушекъ и пожилую женщину

Всѣ четыре дѣвушки были очень недурны собою, но между ними особенно отличалась высокая и стройная красавица съ черными бровями и съ длинною черною косою.

— Это, должно быть, и есть царевна, — подумалъ витязь.

— А и долго же ты почивать изволилъ, — сказала сама хозяйка, полная женщина съ добродушнымъ лицомъ. — Милости просимъ съ нами медку откушать.

И она, вставъ съ мѣста, привѣтствовала поклономъ вошедшаго гостя.

— Прости, боярыня, отвѣтилъ онъ. Никогда еще со мною такой бѣды не случалось, а тутъ видно съ устатку да со вчерашняго угощеньица.

— Ну, это какая еще бѣда, отдыхай въ волюшку, пока время есть, а то, можетъ быть, настанетъ такая пора, что не до отдыха будетъ. Садись-ка, молодецъ, да побесѣдуемъ.

— Спасибо, боярыня, но только позволь спросить, какъ величать тебя по имени и отчеству и дочекъ твоихъ и…

Иславъ взглянулъ на дѣвушекъ и рѣшительно не могъ догадаться, которая изъ нихъ хозяйская дочка.

— Зовутъ меня. Преслава, а это вотъ двѣ дочки мои Злата и Тѣша… А эта, и она указала на чернобровую дѣвушку, — дорогая наша гостья Настасьюшка, нашего великаго князя воспитанница.

Иславъ сѣлъ за столъ и выпивъ залпомъ принесенную слугою чашу вина и закусивъ кусочкомъ перепечи⁷, принялся разсказывать хозяйкѣ про житье-бытье новгородское, про разныя обиды, которыя онъ будто претерпѣлъ отъ людей князя Владиміра, что его съ дядей и заставило перейти на службу къ Ярополку и т. д.

— Вотъ и поди, — возмущалась боярыня, — виданное ли дѣло, чтобы законъ на Руси такъ измѣнять. Положимъ, не моего бабьяго ума дѣло разсуждать про такія дѣла, а по-моему Ярополкъ Святославичъ, какъ старшій въ родѣ и долженъ княжить на Кіевѣ… А Володимеръ кто? рабыничъ и больше ничего; ему и сыномъ-то Святослава Игоревича, покойничка, называться стыдно, не токмо что…

Затѣмъ боярыня завела разговоръ о дѣлахъ житейскихъ:

— Правду ли говорятъ, — сказала она, — что въ новгородской и древлянской землѣ всѣ голодомъ мрутъ и что всѣ тамошнія дѣвушки поголовно за варяговъ замужъ повыходили, да и къ тому же, тамъ народъ вѣру свою прадѣдовскую забылъ и, вмѣсто Перуна, заморскаго Одена⁸ да еще какого-то Юмалу⁹ отъ Чуди¹⁰ бѣлоглазой почитаютъ.

Иславъ давалъ на всѣ эти вопросы положительные отвѣты и хотя для него всѣ эти разговоры были донельзя скучны, но за то онъ съ полнымъ удовольствіемъ разглядывалъ личики дѣвушекъ и, въ особенности, молодой болгарки, которая произвела на него особенное впечатлѣніе.

Поговоривъ съ хозяйкой немного времени, Иславъ изъявилъ желаніе ѣхать сейчасъ къ великому князю.

— А ты, батюшка, покушай вдоволь, а я велю коня тебѣ приготовить, — сказала Преслава и затѣмъ, позвавъ ключника, велѣла осѣдлать ему лошадь и нарядить двухъ отроковъ для сопровожденія молодого боярина.

— Мой-то муженекъ хотѣлъ дождать тебя, — говорила хозяйка по уходѣ ключника, — да вотъ прислали за нимъ. Что у нихъ тамъ стряслось, сама не знаю; а надо думать, что неладное.

— Это гонца встрѣчали, — вмѣшалась въ разговоръ Анастасія.

— Гонца? — спросилъ Иславъ, очень обрадованный, что можетъ начать съ него разговоръ. — Откуда же?

— Изъ Вышгорода, сказываютъ, и будто бы съ очень важными вѣстями.

«Что бы это значило?» — подумалъ Иславъ, — ужъ не Владиміръ ли идетъ изъ Полоцка. И затѣмъ заговорилъ въ слухъ, обращаясь къ «царевнѣ»:

— Не напали ли на Вышгородъ печенѣги?

— Нѣтъ. Съ ними мы живемъ очень дружно. У насъ и по сейчасъ гоститъ князь ихній.

— Какъ? самъ князь печенѣжскій?

— Да, и зовутъ его Метигай. Ахъ, какой онъ страшный, я его даже боюсь!

— Нисколько онъ не страшенъ, — вмѣшалась Людмила, — а даже красивъ. Посмотрѣла бы ты какъ онъ на конѣ сидитъ… заглядѣнье.

— Смотри, дочка, ужъ не приглянулся ли тебѣ этотъ черномазый? — сказала мать.

— Ну ужъ, мама, и похвалить нельзя, непремѣнно и приглянулся.

— А ѣздитъ, такъ это диво — заговорила опять Анастасія, обращаясь къ Иславу. — Отродясь такихъ не видывала; у насъ около княжего двора канава вырыта, широкая такая и съ водою. Такъ Метигай на конѣ перескочилъ черезъ нее!.. И какъ это онъ ухитрился, я просто диву далась. Наши витязи, на что лихіе наѣздники, да и тѣ пробовали было перескочить было черезъ нее, да и ввалились одинъ за другимъ въ воду. Что смѣху-то было.

— Конь готовъ! — доложилъ, входя, ключникъ.

Иславъ всталъ и, поблагодаривъ гостепріимную хозяйку, попрощался со всѣми и вышелъ на дворъ. У воротъ обширнаго двора ожидали верхомъ на лошадяхъ двое слугъ, изъ которыхъ одинъ держалъ за поводъ Иславова коня.

Выѣхавъ на улицу прямо по крутому берегу р. Кіянки, Иславъ тутъ только увидалъ то, чего не могъ видѣть въ прошедшую пасмурную ночь.

Онъ замѣтилъ, что очень обширныя хоромы Вышаты съ спускающимся къ самой рѣчкѣ садомъ, были однѣ изъ красивѣйшихъ во всемъ предмѣстьѣ кожемякъ и, хотя они стояли совершенно отдѣльно отъ другихъ строеній, но что заставило этого боярина построиться тамъ, гдѣ жили одни Усмари¹¹, Перунъ его вѣдаетъ.

Любуясь вычурной рѣзьбой хоромъ, молодой человѣкъ замѣтилъ, что изъ двухъ оконъ выглядывало нѣсколько личиковъ, Иславъ кивнулъ головою, и кто-то изъ нихъ, кажется та самая черноокая, отвѣтила ему тѣмъ-же.

— Ну, и красота-же, подумаешь, — подумалъ витязь, — уродится же такая! А жаль что она греческой вѣры, а то бы…

Онъ отогналъ отъ себя нескромную мысль, выпрямился на сѣдлѣ и заставилъ своего коня чуть ли не плясать.

Иславъ былъ очень статенъ и такъ молодецки держался на сѣдлѣ, что нѣтъ ничего мудренаго, что красныя дѣвицы, и въ томъ числѣ Болгарыня-Царевна, невольно имъ залюбовались.

ГЛАВА ІІІ. Двойникъ.

Хотя отъ жидовскихъ воротъ была ближайшая дорога въ Верхній городъ, гдѣ жилъ великій князь, но никогда не бывавшему въ Кіевѣ Иславу захотѣлось сдѣлать маленькій крюкъ и полюбоваться на торжище, которое въ это время было въ полномъ разгарѣ. Миновавъ такъ называемый Жидовскій конецъ, гдѣ среди грязныхъ лачугъ и вони копошилось Израильское племя, онъ направился къ Подолу.

Тамъ, на устьѣ Почайны, гдѣ находилась главная пристань, было самое оживленное мѣсто.

Иславъ ѣхалъ среди снующаго взадъ и впередъ и галдящаго народа всѣхъ племенъ и нарѣчій.

Среди огромной площади; примыкающей къ Днѣпру, были понастроены какъ попало деревянныя лавки, навѣсы, шалаши и проч. Какое разнообразіе лицъ и типовъ представилось его удивленнымъ глазамъ!

Вотъ среди толпы смердовъ, черныхъ людей¹², купцовъ¹³ и прочаго люда важно шествовалъ арабскій торговецъ, въ пестрой чалмѣ, пріѣхавшій изъ-за самаго Русскаго (такъ тогда называлось Черное) моря, со своими товарами, чернобородый грекъ, поджарый нѣмецъ, тутъ же между ними сновали фряги, (генуэзцы) венедыци (венеціане) болгары изъ Камы, хозарскіе купцы, шведы и жиды, жиды, жиды… Послѣдніе, въ грязныхъ ободранныхъ одеждахъ, со всевозможнымъ тряпьемъ на рукахъ, юркали среди толпы, оглушая всѣ голоса свои гортаннымъ говоромъ.

Вотъ среди всевозможныхъ людей съ товарами, телѣгъ, мычащихъ быковъ, и проч. скотины, раскинулась «вѣжа» печенѣга¹⁴. Этотъ степной разбойникъ и грабитель, пользуясь временнымъ миромъ и спокойствіемъ, тоже пригналъ своихъ быстрыхъ какъ вѣтеръ коней съ цѣлью ихъ продать.

Въ своемъ живописномъ персидскомъ нарядѣ, хотя довольно неряшливомъ, съ косматою бараньей шапкою на головѣ и съ длинною черною бородою, стоитъ онъ среди толпы военныхъ людей, расхваливая на ломанномъ славянскомъ языкѣ своего степнаго бѣгуна.

Среди всей этой разнокалиберной толпы, важно ѣдетъ на конѣ въ блестящей чешуйчатой бронѣ и въ шлемѣ съ перьями рыцарь, это ляхъ (полякъ).

У Ислава, привыкшаго видѣть на торгу у себя въ Новгородѣ кромѣ своихъ родичей, еще варяговъ да финновъ, не отличающихся разнообразіемъ одеждъ, даже глаза разбѣжались. Онъ поминутно оглядывался по сторонамъ, чтобы не терять своихъ слугъ. Но тѣ, привыкшіе къ этой сумятицѣ, ни на шагъ не отставали отъ него. Напротивъ, если гдѣ-нибудь слишкомъ много скоплялось жидовъ или смердовъ, то они безъ церемоніи очищали путь щедрыми ударами плетки.

Невдалекѣ отъ себя Иславъ увидѣлъ высокій деревянный помостъ, вокругъ котораго особенно сгустилась толпа. На помостѣ стояло нѣсколько людей, и одинъ изъ нихъ съ тростью въ рукѣ что-то громко кричалъ народу.

— Что это такое? — спросилъ витязь одного изъ слугъ.

— А это, господинъ, — отвѣтилъ тотъ, — княжой тіунъ черезъ бирючи оглашаетъ бѣгство рабовъ.

— У насъ въ Новѣгородѣ тоже такъ творится. Надо посмотрѣть, какъ здѣсь дѣлаютъ это.

Онъ повернулъ коня и направился къ помосту. Но это было не очень легко; толпа здѣсь была настолько густа, что Иславъ думалъ было вернуться назадъ. Но одинъ изъ слугъ смѣло ринулся со своимъ конемъ въ эту сплошную массу людей.

— Дорогу! дорогу боярину! Сторонись… — кричалъ онъ, пуская въ дѣло свою плетку.

Толпа заволновалась. Послышались возгласы неудовольствія; большинство ихъ, состоявшее изъ вѣчниковъ, стало-быть изъ людей вольныхъ, кричало:

— Самъ сторонись со своимъ бояриномъ, а не то васъ самихъ съ коней ссадимъ!

Но привыкшіе къ этому слуги не обращали никакого вниманія. Съ трудомъ удалось протискаться Иславу къ помосту, около котораго онъ съ облегченнымъ сердцемъ остановился.

На вершинѣ помоста стояли «приставы», два бирюча¹⁵, тіунъ и еще нѣсколько человѣкъ связанныхъ веревками. Послѣдніе были рабы, назначенные на продажу.

— Послушайте господа!!! — Кричалъ накрываясь одинъ изъ бирючей. И когда галдящая толпа немного смолкла, онъ продолжалъ: — по волѣ и приговору нашего княжаго тіуна Всеслава Боримировича, продается жидъ, только что выпущенный изъ поруба (тюрьмы), гдѣ онъ сидѣлъ, пойманный въ поджогѣ великокняжескихъ кунъ!! (денегъ).

— Береги его для себя! — закричало нѣсколько голосовъ.

— Цѣна ему 2 гривны и 5 ногатъ!! — продолжалъ кричать бирючъ, не обращая вниманія на насмѣшливые возгласы толпы. — Жидъ очень складный!.. Сильный! Здоровый!! Можетъ работать за двоихъ…

— А сожретъ за десятерыхъ! — кричали снизу.

— Умѣетъ пахать!!! — надрывался бирючъ.

— А то и руками махать!.. — отвѣтилъ какой-то усмарь.

— Ты-то чего орешь? — остановилъ его блюститель порядка съ огромною палкою въ рукѣ.

— Кто? Я-то?

— Вотъ какъ поякаю тебѣ по башкѣ, тогда будешь знать…

— А также, за ребятами смотрѣть, корзна шить!! — продолжалъ бирючъ. — Кому нужно, подходи!.. Цѣна 2 гривны пять ногатъ!!! Товаръ на лицо!..

Другой бирючъ выпихнулъ изъ толпы предлагаемый товаръ. Это былъ длинный тощій жидъ, трясущійся какъ въ лихорадкѣ…

Между снующими въ толпѣ его соплеменниками послышался говоръ.

— Его еще три года надо кашей кормить! — закричалъ неугомонный усмарь.

— Шлюхайте… пажвольте пижалуста! — тискался сквозь толпу какой-то еврей.

— Ты куда?

— Мине нада его пакупать… пажволте… Ай, вай!.. зацѣмъ ви на моя нога наштупали? Чи ви не жнаите цто тамъ мажоль на шамой шередке…

— Ты бы мозоль свою оставилъ дома.

— Пропустите его! — послышался голосъ тіуна.

Еврей началъ торопливо взбираться вверхъ по лѣсенкѣ.

— А! старый другъ! и ты тутъ, — послышался чей-то басистый голосъ позади Ислава.

Тотъ оглянулся и увидѣлъ какъ разъ около своего коня толстую красноносую фигуру своего дачнаго собесѣдника — Либіара.

Варягъ стоялъ вмѣстѣ со своимъ неразлучнымъ другомъ и собутыльникомъ Якуномъ, который былъ на этотъ разъ трезвъ.

Оба были одѣты въ кожаные полукафтанья, у каждаго съ боку болтался мечъ, на головахъ надѣты были шлемы. У Либіара этотъ воинственный головной уборъ былъ совсѣмъ сдвинутъ на бекрень, что придавало ему смѣшной видъ.

— Ты какъ же сюда попалъ? — спросилъ Иславъ, которому этотъ витязь не очень нравился.

— Да такъ, тебя увидалъ. Вижу я, что стоитъ человѣкъ и должно быть хочетъ купить жида! На что тебѣ онъ, скажи, пожалуйста?

— Я и не думалъ, — улыбнулся Иславъ, — на кой лядъ мнѣ это добро…

— Ты сказалъ очень умно, — говорилъ Либіаръ. — А если у тебя въ карманѣ есть лишняя горсть золота, то изъ него можно сдѣлать хорошее употребленіе.

— Какое же?

— Отправиться на пристань и посидѣть у Фра-Эстебана.

— Ну, братъ, тебя я не пойму, такія ты мудреныя рѣчи говоришь… фра… фра…

— Эстебанъ, — добавилъ все время молчавшій Якунъ. — Это одинъ изъ фряжскихъ жрецовъ, племянникъ котораго содержитъ кружало (трактиръ), а въ кружалѣ такое, братецъ, винцо, что просто языкъ проглотишь.

— Но я тороплюсь къ великому князю.

— Успѣемъ… И мы тамъ будемъ, — говорилъ Либіаръ.

— Тѣмъ болѣе у него тамъ тоска смертная, — прибавилъ Якунъ, — всѣ хныкаютъ, узнавши что Владиміръ подступилъ къ Полоцку…

— И это воины! — возмутился Либіаръ. — Придти въ уныніе только изъ-за того, что Владиміръ не дошелъ еще до Полоцка! Что же тогда будетъ, если онъ дойдетъ… Тогда Конунгъ Ярополкъ убѣжитъ изъ Кіева, поливая путь слезами!..

— Жидъ уступленъ за гривну и три четверти!!! — кричалъ бирючъ, стуча палкой о перила помоста. Тіунъ отмѣчалъ свою продажу на гладкой березовой дощечкѣ, служившей вмѣсто бумаги, а обладающій мозолями жидъ торжественно велъ свою покупку.

— А ты знаешь, что онъ теперь сдѣлаетъ? — спросилъ Якунъ Ислава.

— Извѣстно, сдѣлаетъ его своимъ рабомъ.

— Нѣтъ, братъ, ты плохо знаешь это племя. Этотъ жидъ заплатилъ за товаръ гривну и три четверти и отпуститъ теперь его домой,

— По-моему это даже великодушно!

— Постой… Отпуститъ его теперь домой и будетъ брать за него со всей семьи десять процентовъ въ мѣсяцъ. Итого, за свои затраченныя гривну и три четверти, онъ выручитъ чистаго барыша цѣлыхъ пять литръ¹⁶ серебра!..

— На то жидъ: — разсмѣялся Иславъ. — Однако прощайте, заболтался я съ вами.

— Ты куда же?

— Къ князю.

— А на счетъ Фра-Эстебана какъ же?

— Къ нему послѣ…

Иславъ повернулъ коня и поѣхалъ. Варяги, очевидно, были недовольны поступкомъ Ислава.

— Экій гордецъ! — молвилъ Якунъ съ презрѣніемъ.

— А мнѣ такъ хотѣлось выпить, — сокрушенно сказалъ Либіаръ.

Якунъ началъ шарить въ карманахъ своего кафтана.

— Ну, братъ, у меня всего только одна ногата! — молвилъ онъ, подкидывая на ладони серебряную монетку цѣною въ теперешніе два двугривенныхъ.

— А у меня и того нѣтъ.

— Плохо… Надо что-нибудь придумать.

— Не сыграть ли съ кѣмъ-нибудь въ кости, — посовѣтовалъ Либіаръ. — Ты счастливъ въ игрѣ.

— За то несчастливъ въ любви… — Витязь задумался и вдругъ такъ ударилъ себѣ ладонью по лбу, что его шлемъ сдвинулся на затылокъ, и можетъ быть упалъ бы, если бы онъ не былъ прикрѣпленъ кольчужной сѣткой.

— Стой, я придумалъ! — воскликнулъ онъ.

— Я давно зналъ, что у тебя свѣтлая голова, — сказалъ пріятель, накручивая на пальцы свой длинный усъ.

— У насъ сейчасъ будетъ цѣлыхъ пять литръ серебра!

— Это откуда же?

— Пойдемъ я тебѣ скажу, только потихоньку… — И, взявъ своего пріятеля подъ руку, Якунъ началъ сообщать свой планъ: — ты знаешь, сказалъ онъ, что сюда пріѣхалъ ляхъ, панъ Владиславъ.

— Какъ же. И знаю, что у него спѣси больше чѣмъ у тебя въ карманѣ денегъ.

— Однимъ словомъ, надутая и толстая скотина! Ты это, пожалуйста, не принимай на свой счетъ, хотя и толстъ… И не знаетъ нашихъ законовъ.

— А на кой ему чортъ наши законы?

— Для него, положимъ, они мало пользы приносятъ какъ человѣку, который пріѣхалъ изъ чужой земли. А для насъ съ тобой…

— Клянусь могущественнымъ Торомъ¹⁷, что я тутъ ровно ничего не понимаю!

— Сейчасъ поймешь. Я при нѣсколькихъ свидѣтеляхъ, какъ бы нечаянно наступлю ему на ногу, или толкну легонечко. Ляхъ потребуетъ у меня извиненія, а я отвѣчу ему дерзостью…

— За что онъ и угоститъ тебя хорошимъ ударомъ меча! — дополнилъ Либіаръ.

— Я вижу, что ты прекрасно понялъ. А такъ какъ онъ, находясь въ нашей странѣ, долженъ повиноваться ея законамъ, то изъ этого и слѣдуетъ, что онъ по приговору князя или его Тіуна, долженъ будетъ мнѣ заплатить за ударъ мечемъ пять литръ серебра!

— А если онъ уложитъ тебя на мѣстѣ?

— Ну, это мы еще посмотримъ. Только ты тогда будь при мнѣ…

Заговорщики скрылись въ толпѣ, между тѣмъ какъ Иславъ съ трудомъ пробирался по направленію къ днѣпровскому берегу.

Среди говора и шума толпы, до него все еще доносился голосъ бирюча.

— Сбѣжалъ рабъ боярина Карачуна. Кто найдетъ, награды десять кунъ! Десять ку-у-нъ!!!

Когда Иславъ приближался къ пристани, то ему представилось то же оживленное зрѣлище, но только въ другомъ родѣ.

Около устья Почайны и вдоль Днѣпра стояли цѣлыя вереницы судовъ, щеголявшіе другъ передъ другомъ разнообразіемъ формъ и пестротой окраски. Среди неуклюжихъ барокъ, пришедшихъ съ средней Руси, рѣзко выдѣлялись красивыя галеры грековъ, варяжскія ладьи съ неизбѣжнымъ изображеніемъ на носу конской головы или какого-нибудь божества, гречаники, пришедшіе изъ Руси съ дорогими товарами и т. д.; тутъ же сновали взадъ и впередъ лодки. Тихій вѣтеръ колыхалъ разноцвѣтные флаги и легко надувалъ паруса медленно движущихся только что вновь прибывшихъ судовъ.

На пристани происходила разгрузка не то греческаго, не то фряжскаго судна. Среди расхаживающихъ тутъ гражданъ, съ громкимъ крикомъ и гиканьемъ, бѣгали носильщики съ голыми ногами, неся на плечахъ увѣсистые тюки и ящики.

Тутъ на берегу, гдѣ было меньше лавокъ, было просторнѣе, но за то здѣсь двигались по разнымъ направленіямъ всевозможныя колы (повозки), то нагруженные кладью, то просто съ сѣдоками.

— Какъ теперь ближе проѣхать къ княжому двору? — спросилъ Иславъ слугу.

Тотъ сказалъ. Повернувъ направо, и проѣзжая мимо новаго ряда лавокъ, гдѣ торговали иностранные «гости». Иславъ обратилъ вниманіе на богато украшенную колу, подъѣхавшую къ одной изъ этихъ лавокъ.

Сидѣвшій у входа грекъ вскочилъ съ мѣста и съ признаками уваженія, помогъ сойти съ нея молодой дѣвушкѣ, въ которой къ своему удивленію витязь узналъ ту самую Анастасію, — Болгарыню, съ которой онъ только что разстался.

— Диковина! — воскликнулъ онъ, какъ она успѣла изъ терема Вышаты попасть такъ скоро сюда, вѣдь она хотѣла провести тамъ цѣлый день.

— Это не она, господине, — сказалъ одинъ изъ слугъ.

— Какъ не она? Вѣдь не ослѣпъ же я, ея лицо, ея волосы, взглядъ…

— Она дочь воеводы Блуда, господине, — сказалъ опять слуга, и онѣ съ Болгарыней такъ похожи другъ на дружку, что если поставить ихъ рядомъ, то не отличишь. Князь даже приказывалъ, чтобы онѣ носили одежды разныя, чтобы ихъ не перепутать.

Желая ближе провѣрить это изумительное сходство, Иславъ слѣзъ съ коня и тоже вошелъ въ лавку съ намѣреніемъ что-нибудь купить. Тамъ увидалъ онъ, что двойникъ Болгарыни разсматриваетъ кусокъ аксамита (родъ парчи).

— Нѣтъ ли у тебя поярче. Тутъ узоры очень темны, да и аксамитъ слишкомъ рѣдокъ, говорила она, обращаясь къ торговцу.

Иславъ былъ положительно изумленъ; кромѣ сходства ея красиваго лица съ лицомъ царевны, ея голосъ былъ точь въ точь такой же и такой же пріятный какъ у царевны.

Не вѣря самъ себѣ, витязь рѣшился обратиться къ ней:

— Не знаю, для чего этотъ аксамитъ тебѣ понадобится, боярышня, — сказалъ онъ, — но по-моему онъ цвѣтистъ..

— Нѣтъ, онъ очень теменъ… выбери немного по ярче, — обратилась она къ греку. Тотъ засуетился и полѣзъ на верхнюю полку.

— Если я не ошибаюсь, — заговорилъ опять Иславъ. — Я вижу, кажется, передъ собою княжну Анастасію…

Дѣвушка улыбнулась, причемъ на ея щекахъ показались двѣ ямочки. «Этого у царевны нѣтъ… вотъ въ чемъ разница» подумалъ Иславъ.

— Меня всѣ за нее признаютъ, — отвѣтила она, — но я не Анастасія, а Свѣтлана, дочь кіевскаго воеводы.

Купивъ какую-то вещицу, Иславъ вышелъ изъ лавки, вновь сѣлъ на коня и предался размышленію:

— Бываютъ же такіе случаи… — думалъ онъ, — обѣ какъ на подборъ: такъ только въ сказкѣ говорится, что волосъ въ волосъ, а голосъ въ голосъ… а тутъ на яву. Диковина! Но какъ бы то ни было, а онѣ обѣ такія красавицы, что лучше и на свѣтѣ не отыщешь. И если влюбиться въ одну изъ нихъ, то въ которую? Въ Свѣтлану или Анастасію?.. Нѣтъ, въ Свѣтлану лучше, потому что она не греческой вѣры и во-вторыхъ… Нѣтъ, лучше ни въ кого, а то съ ними потомъ, пожалуй перепутаешься.

ГЛАВА ІѴ. Изъ малаго бываетъ великое.

Въ обширной великокняжеской гридницы¹⁸ было многолюдное сборище.

Когда Иславъ вошелъ туда, то увидалъ болѣе сотни человѣкъ, сидѣвшихъ за поставленными въ рядъ столами, на скамьяхъ, обитыхъ краснымъ сукномъ.

Шумъ и говоръ наполнялъ эту обширную горницу съ большими рѣшетчатыми окнами: въ которыя вмѣсто стекла были вставлены пластинки раскрашенной яркими цвѣтами слюды, и со стѣнами, украшенными цвѣтными матеріями и разнообразнымъ оружіемъ, начиная отъ роскошнаго щита и брони и кончая простой сулицей и рогатиною.

Не смотря на то, что былъ ясный день, свѣтъ съ улицы плохо проходилъ сквозь слюденыя окна, и потому въ гридницѣ было бы совсѣмъ темно, если бы не было зажжено множество свѣчей.

Оглянувъ все собраніе, Иславъ замѣтилъ среди нихъ сидѣвшаго на почетномъ мѣстѣ молодого человѣка лѣтъ подъ тридцать, одѣтаго въ краснаго цвѣта корзно въ бѣломъ кафтанѣ и въ мѣховой круглой шапкѣ съ бѣлымъ верхомъ.

Иславъ сейчасъ же догадался, что этотъ молодой человѣкъ ни кто иной, какъ самъ великій князь Ярополкъ Святославичъ.

Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ и, снявъ шапку, поклонился. Но князь, увлеченный разговоромъ съ сидѣвшимъ съ нимъ рядомъ человѣкомъ огромнаго роста и мужественнымъ выраженіемъ лица, его не замѣтилъ.

— Вотъ и мой гость, дорогой, пожаловалъ! — воскликнулъ Вышата, вставая съ своего мѣста и идя на встрѣчу витязю. — Что такъ поздно?

— Проспалъ маленько, да еще…

— Ладно, послѣ скажешь, а теперь, — прибавилъ бояринъ болѣе тихимъ голосомъ, — надо тебя представить господарю.

Князь взглянулъ на склонившагося передъ нимъ Ислава и спросилъ рѣзкимъ непріятнымъ голосомъ:

— Это кто такой… новый?

— Мой племянникъ бояринъ Иславъ, господине княже, — отвѣтилъ Вышекъ, почтительно вставая съ мѣста.

— Тотъ самый, про котораго ты говорилъ?

— Тотъ самый, княже.

— Ты что же, у меня служить желаешь? — обратился князь къ Иславу.

— Хочу служить тебѣ, какъ я служилъ брату твоему Олегу, — отвѣтилъ тотъ, слегка смѣшавшись.

Ярополкъ слегка поморщился при воспоминаніи объ Олегѣ, и сказалъ тѣмъ же рѣзкимъ голосомъ:

— Хорошо. Испытать!

И затѣмъ онъ снова обратился къ суровому воину, не обращая больше вниманія на вновь пришедшаго.

— Вотъ и поздравляю, — сказалъ Вышата, сажая рядомъ съ собою Ислава, — Отнынѣ ты числишься въ княжеской дружинѣ.

— Но что же значитъ его приказаніе «испытать?» — недоумѣвалъ новый дружинникъ.

— Это у него порядокъ такой. Онъ такого мнѣнія, что плохой тотъ воинъ, который мало пьетъ; а потому если ты благополучно досидишь до конца пира и не свалишься подъ столъ, тогда ты будешь заправскій витязь; въ противномъ случаѣ, изъ тебя можетъ выйти простой гридень и ты не будешь достойнымъ сидѣть за будущимъ столомъ.

— Вотъ такъ исторія… Помоги мнѣ Перунъ, авось дотяну какъ-нибудь…

— Ну-ка, давай для начала, — сказалъ Вышекъ, наливая объемистую чашу виномъ и подвигая ее къ племяннику.

— За здоровье новаго дружинника! — воскликнулъ Вышата, подымая свою чашу.

Множество голосовъ зашумѣло, поздравляя новоприбывшаго и множество рукъ протянулось къ Иславу, чтобы съ нимъ чокнуться.

Иславъ однимъ духомъ опорожнилъ большую чашу, и началъ кланяться князю и на всѣ стороны, благодаря за привѣтствіе.

— Съ кѣмъ это онъ разговариваетъ? — спросилъ потомъ Иславъ дядю, кивнувъ на огромнаго воина, бесѣдовавшаго съ княземъ.

— Ты, смотри, берегись его, — тихо сказалъ Вышекъ. — Это пѣстунъ и бывшій дядька Ярополка — Варяжко. Человѣкъ очень подозрительный и умный, всякаго насквозь видитъ.

— А это кто по другую сторону князя?

— Это съ длинною бородою?

— Да.

— Воевода Блудъ. Вотъ съ нимъ, пожалуй можно будетъ ладить. Онъ хитеръ и готовъ служить вашимъ и нашимъ. Человѣкъ впрочемъ для насъ нужный.

— Блудъ? не тотъ ли самый, дочь котораго я видѣлъ на торгу?

— Право не знаю. Вышата, у Блуда есть дочь?

— Есть, да еще какая, всему Кіеву на диво, — отвѣтилъ бояринъ.

— Однако, мой племянничекъ подаетъ хорошіе надежды! — воскликнулъ Вышекъ. — Не успѣлъ носа въ Кіевъ показать, а уже намѣтилъ себѣ бобра!

— Не одного, а двухъ.

— Какъ такъ?

Иславъ разсказалъ дядѣ о всемъ случившемся съ нимъ утромъ и о своей встрѣчѣ на торгу со Свѣтланой.

Въ это время гридень поднесъ на блюдѣ къ князю огромную братину. Ярополкъ отхлебнулъ изъ нея, и передалъ Варяжку. Тотъ въ свою очередь, отпивъ изъ нея, передалъ сосѣду. Братина пошла гулять по рукамъ. Если ее опорожнивали, то выпившій изъ нея послѣднюю каплю, протягивалъ братину ходившему вокругъ стола слугѣ. Тотъ дополнялъ ее изъ большого серебрянаго кувшина, который былъ у него въ рукахъ.

Когда братина по очереди дошла до Ислава, тотъ, выпивъ глотокъ передалъ ее Вышатѣ и спросилъ:

— Тутъ, сказывали, гонецъ былъ изъ Вышгорода. Съ какими вѣстями онъ пріѣзжалъ.

— Охъ, съ невеселыми! — отвѣтилъ Вышата и приложился губами къ братинѣ. — Рогвольду, слышь, говорятъ въ Полоцкѣ не удержаться, потому что у Владиміра сила великая. — Съ нимъ и Новгородцы, Варяги, вся почти Чудь и Весь и даже Ятвяги!

Иславъ чуть не выдалъ себя радостнымъ движеніемъ, но притворился огорченнымъ и воскликнулъ:

— Ужъ если тутъ Ятвяги вмѣшались, то знаю я имъ… Но кто же съ нами, съ Кіевлянами, будетъ въ союзѣ?

— Есть надежда на Печенѣговъ, и Торковъ.

— Воевода и ближній бояринъ короля Польскаго панъ Янъ Владиславъ! Громкимъ голосомъ доложилъ одинъ изъ Гридней.

Князь оживился и весело сказалъ, обращаясь къ Варяжку:

— Мнѣ кажется, этотъ ляхъ началъ было сдаваться на мои условія. Какъ ты думаешь, уступить ему?

Варяжко только что хотѣлъ отвѣтить, какъ вдругъ двери съ шумомъ распахнулись и въ гридницу, гремя шпорами, быстро вошелъ рыцарь.

Князь и всѣ присутствующіе съ удивленіемъ увидали, что лицо этого рыцаря было красно отъ гнѣва и глаза метали молніи.

— Я давно ждалъ тебя, дорогой гость, — обратился къ нему Ярополкъ, очень встревоженный свирѣпымъ видомъ гордаго поляка. — Но ты, я вижу, очень разгнѣванъ. Кто осмѣлился въ моей вотчинѣ оскорбить тебя?

— Я не знаю, панъ князь Кіевскій, — загремѣлъ рыцарь во всю гридницу, — кто у тебя служить въ дружинѣ стадо ли барановъ или куча голодныхъ волковъ, которые смѣютъ нападать…

— Ты тоже, кажется, панъ Янъ Владиславъ, съ цѣпи сорвался, — прервалъ его Ярополкъ, съ гнѣвомъ стукнувъ кулакомъ по блюду съ какимъ-то печеньемъ. — Какъ смѣешь ты говорить о моей дружинѣ!

Гулъ негодующихъ голосовъ заглушилъ его слова. Всѣ вскочили съ мѣстъ и многіе схватились за мечи.

— Долой ляха! — послышалось со всѣхъ сторонъ, — покажемъ мы ему, какіе мы бараны!

— Постойте братья! — громко крикнулъ Варяжко, — умолкните. Надо сперва узнать, чего этотъ Ляхъ хочетъ.

Когда шумъ голосовъ умолкъ, князь вновь обратился къ рыцарю, который стоялъ въ вызывающей позѣ и держался за рукоятку меча.

— Если панъ обиженъ кѣмъ-нибудь изъ Кіевлянъ, то долженъ сказать, въ чемъ дѣло; я тогда разберу дѣло и накажу виновныхъ, а не позволю поносить нашу братію.

— Еще разъ повторяю, — вновь загремѣлъ панъ Владиславъ, — не Кіевляне меня оскорбили, а тѣ изъ стада барановъ… Я не объ васъ говорю, храбрые витязи, — поправился онъ, видя вновь угрожающее движеніе въ собраніи. — Но между вами есть глупцы, которые недостойны званія дружинниковъ князя Кіевскаго.

— Я вѣрю тебѣ, панъ Владиславъ, но ты скажи, кто они?

— Я ихъ не знаю. Знаю только то, что меня, посла найяснѣйшаго пана Круля, осмѣлились оскорбить два пьяныхъ варяга!

— Это изъ твоихъ людей Конунгъ Эгмундъ, — обратился князь къ сидѣвшему неподалеку отъ него варяжскому предводителю, въ шлемѣ съ крыльями.

— Изъ моихъ?.. — не то проговорилъ, не то прорычалъ Конунгъ.

— Я шелъ сюда, — продолжалъ ляхъ, — съ какою цѣлью, ты самъ узнаешь. И въ то время, когда я сойдя съ коня, направлялся къ твоему крыльцу, я почувствовалъ толчокъ въ спину. Оглянувшись, я увидалъ позади себя двухъ варяговъ, а за ними еще человѣкъ пять. И слушай князь: когда я обратился къ толкнувшему меня, требуя извиненія, тогда онъ имѣлъ дерзость, сказать мнѣ, послу Крулевства Польскаго: «Передъ всякимъ скотомъ извиняться языка не хватитъ». И еще нѣсколько словъ оскорбительныхъ для всякаго честнаго рыцаря!

— Меня ударили мечомъ! — послышался въ дверяхъ голосъ Либіара. — Гдѣ Тіунъ? давайте сюда Тіуна! За ударъ мечомъ пять литръ серебра!.. Пять литръ!.. Пустите, мы идемъ къ князю!

И сквозь толпу дружинниковъ и гридней протискался толстый Варягъ, еле державшійся на ногахъ. За нимъ слѣдовалъ болѣе трезвый Якунъ.

— Онъ долженъ знать законы Кіевской земли! — кричалъ Якунъ, торжественно поднявъ руку кверху.

— Вотъ они! — крикнулъ полякъ сверкая глазами и обнаживъ на половину свой мечъ, — два разбойника, оскорбившіе посла…

— Никакого мы осла не оскорбляли, — возразилъ Либіаръ, — и если онъ со слѣпу натыкается на людей и сшибаетъ ихъ съ ногъ, то должны же были мы сказать что-нибудь?

— Я сейчасъ разберу все дѣло, — сказалъ Ярополкъ, — прошу тебя, панъ Владиславъ, присядь съ нами и затуши свой жаръ хорошимъ фряжскимъ виномъ.

— Я не сойду съ мѣста до той поры, покуда я не буду удовлетворенъ.

Съ королевскимъ посломъ было много поляковъ, которые видѣли всю эту исторію у воротъ княжескаго двора. Тутъ было также человѣкъ пять тѣхъ варяговъ, которые, должно быть, были заранѣе подговорены Якуномъ.

Начался разборъ дѣла. Свидѣтели со стороны пана подтверждали, что Якунъ нарочно толкнулъ его локтемъ въ спину, между тѣмъ какъ свидѣтели со стороны Якуна и Либіара утверждали, что Владиславъ самъ напалъ съ мечомъ на Либіара и ударилъ его по шлему. Разобраться въ этой путаницѣ противорѣчившихъ одно другому показаній было не легко, даже и тогда, если бы судьей былъ самъ Соломонъ премудрый. Но князю, который хотѣлъ пріобрѣсти въ полякахъ союзниковъ противъ брата Владиміра, очень хотѣлось рѣшить въ пользу самолюбиваго пана.

— Какъ же быть-то? — спросилъ онъ Варяжки и Блуда.

— А очень просто, — посовѣтовалъ Варяжко — Варяги, какъ я вижу сами виноваты и изъ-за нихъ можетъ и нашъ союзъ съ Ляхами разстроиться.

— Я и самъ такъ думаю, — сказалъ Блудъ.

Послѣ этого короткаго совѣщанія, Ярополкъ, поднявшись съ мѣста, обратился къ предводителю варяговъ.

— Слушай Конунгъ Эгмундъ! До меня не разъ доходили слухи о безчинствѣ твоихъ людей, да и самъ я это знаю. — Я тебѣ отъ имени моей дружины повелѣваю: укротить ихъ буйство. До меня не разъ доходили жалобы отъ Кіевлянъ, на оскорбленіе ими женщинъ и дѣвушекъ, а также на обиды торговыхъ людей.

— Но это еще не значитъ, что мои два воина оскорбили лядскаго витязя, — угрюмо сказалъ вождь.

Въ эту минуту изъ толпы людей, наполнившихъ собою гридницу, выдѣлился почтеннаго вида Кіевлянинъ съ тростью въ рукѣ. (Въ то время, каждый Кіевскій обыватель выходилъ изъ дому не иначе какъ взявъ съ собою трость).

— Что тебѣ? — спросилъ князь.

— Я купецъ Веремидъ и торгую около рядовъ, гдѣ торгуютъ заморскіе люди, — отвѣтилъ Веремидъ съ поклономъ, — И пришелъ сказать тебѣ, господине княже, правду о этихъ двухъ Варягахъ.

— Я находился, княже, въ то время какъ разъ у того мѣста, гдѣ торгуютъ рабами, желая купить себѣ недорогаго работника. Эти два: одинъ длинный, а другой толстый, стояли какъ разъ впереди меня и уговаривались нанести обиду польскому витязю, чтобы за полученный отъ него ударъ мечомъ заработать…

— Ты слышишь, князь Кіевскій? — молвилъ полякъ.

— Это неправда! — возмутился Либіаръ.

— Это клевета! — добавилъ Якунъ.

— Я старъ, — сказалъ купецъ, — и потому у меня нѣтъ желанія клеветать на людей, которыхъ не знаю. Я и не пришелъ бы сюда, если бы не было отъ нихъ обиды. Въ лавкѣ, въ которой торговалъ мой сынъ, они набрали товару, не заплатили ни одной куны, и вдобавокъ, когда сынъ мой хотѣлъ отобрать у нихъ товаръ, они избили его… Я пришелъ просить у тебя правосудія, великій княже!

И старикъ опять низко поклонился.

— Ты слышалъ? — спросилъ Ярополкъ, гнѣвно сверкнувъ глазами по направленію къ Конунгу.

— Рулавъ и Ингелотъ! — крикнулъ предводитель вмѣсто отвѣта и всталъ съ мѣста.

Впередъ изъ толпы вышли два огромные варяга съ свирѣпыми лицами.

— Взять этихъ двухъ татей, которые срамятъ имя храбрыхъ варяжскихъ воиновъ, лишить навсегда оружія, заковать въ цѣпи и упрятать въ порубъ. Я самъ донесу о нихъ нашему Ярлу¹⁹, пусть знаетъ онъ, какіе люди у насъ находятся.

— Насъ можетъ лишить свободы только Тингъ²⁰! — воскликнулъ Якунъ.

— Отвѣтъ передъ Тингомъ я беру на себя. Уведите ихъ!

И Конунгъ повелительно указалъ рукою къ выходу.

— Однако, славная твоя выдумка, — говорилъ печально Либіаръ, выходя изъ гридницы. — Заработали мы съ тобой.

— Оно бы вышло по-нашему, если бы не подвернулся этотъ проклятый купецъ, — отвѣтилъ Якунъ, скрипя зубами отъ злости.

Ярополкъ былъ очень доволенъ, что дѣло приняло благопріятный оборотъ въ пользу Ляха. Зная очень хорошо гордый и вмѣстѣ съ тѣмъ злопамятный нравъ Яна Владислава, онъ очень страшился разгнѣвать его.

Братъ Владиміръ, какъ онъ узналъ отъ прибывшаго недавно гонца, подступилъ къ Полоцку, гдѣ сидѣлъ зять его Рогвольдъ съ многочисленной дружиной. Нужно было обороняться, а силъ было мало. Нужны были надежные союзники, кромѣ варяговъ, на которыхъ онъ мало надѣялся.

Усадивъ пана рядомъ съ собою, Ярополкъ всѣми силами старался угодить ему и главное польстить его самолюбію.

— Подайте сюда братину самаго лучшаго вина, — крикнулъ Князь, — мы будемъ пить за здоровье одного изъ храбрѣйшихъ витязей Польской земли!

— Многіе лѣта жизни Яну Владиславу, — произнесъ громко воевода Блудъ, вставъ съ мѣста и поднявъ высоко наполненную виномъ чашу.

Дружный возгласъ привѣтствія раздался на эти слова. Молчалъ только одинъ старый конунгъ Эгмундъ. Онъ мрачно сидѣлъ на своемъ мѣстѣ и не проговорилъ ни одного слова.

Долго длился пиръ у великаго князя. Пришелъ старый слѣпой пѣвецъ Баянъ, и пѣлъ имъ подъ звуки гуслей про славные подвиги Олега и Святослава.

Иславъ блестяще выдержалъ свое испытаніе. Хотя многіе изъ пирующихъ давно уже спали подъ столами, но онъ, хотя и подъ сильнымъ хмѣлькомъ, все-таки благополучно вернулся подъ кровъ гостепріимнаго Вышаты.

•••

У племянника почтеннаго Веницейскаго патера, Фра-Эстребана, въ его кабачкѣ, который находился около самой пристани, была толпа народа.

Всѣ сидѣли за столами, сбитыми изъ неоструганныхъ досокъ, и пили заморскія вина и разные меды. Воздухъ стоналъ отъ гула голосовъ: всѣ говорили, кричали и пѣли. Самъ хозяинъ этого заведенія Джіовани бѣгалъ какъ угорѣлый съ нѣсколькими деревянными кружками въ обѣихъ рукахъ, едва успѣвая удовлетворять жажду многочисленныхъ гостей.

За нѣсколькими столами шла оживленная и азартная игра въ кости. Тутъ болѣе всего было спору и крику, дѣло доходило почти до ножей.

Воздухъ въ этомъ помѣщеніи былъ до нельзя удушливый, а по земляному полу, облитому виномъ, скользко было даже ходить.

Былъ ужъ вечеръ, какъ въ кабачокъ вошелъ высокій человѣкъ въ бараньей шапкѣ и закутанный въ корзно сермяжнаго сукна.

Оружія на немъ не было замѣтно никакого, кромѣ ножа, заткнутаго за отворотные голенища его сапогъ изъ сыромятной кожи.

Оглянувшись кругомъ, неизвѣстный человѣкъ замѣтилъ въ противуположномъ концѣ помѣщенія сидѣвшихъ за столомъ двухъ руссовъ и одного варяга, о чемъ-то таинственно бесѣдующихъ. Подойдя къ нимъ, онъ ударилъ по плечу одного изъ руссовъ и сказалъ:

— Небось не ждали?

— Вышекъ, это ты? — воскликнулъ одинъ изъ нихъ.

— Тише, не произносите такъ громко этого имени, здѣсь съ вами меня зовутъ Позвиздомъ.

— Эй, залетная птица! — крикнулъ варягъ, ударивъ кружкою по столу, — вина!

— Нѣтъ, лучше меду, — предупредилъ Вышекъ, онъ же и Позвиздъ.

Мчавшійся въ эту минуту мимо нихъ Джіовани, поставилъ передъ ними кружку меду.

— Ну, на чемъ вы порѣшили, — спросилъ Вышекъ варяга, прихлебывая крѣпкій, пѣнистый напитокъ.

— А вотъ на чемъ, — отвѣтилъ тотъ. — Давишній поступокъ съ Либіяромъ и Якуномъ возмутилъ всю нашу братію. Конунгъ Эгмундъ собралъ тайно тингъ, гдѣ и сказалъ, что по его расчету онъ долженъ былъ такъ поступить, чтобы скрыть отъ князя наши намѣренія.

— Ну и что же?

— То, что мы Ярополка четыре года тому назадъ посадили на отчій столъ, а теперь ссадимъ!

— Да будетъ такъ! — сказалъ Вышекъ, — напередъ говорю, что вы безъ награды не останетесь. — И затѣмъ, взявъ кружку въ руку, онъ прибавилъ: — выпьемте братья за того, кто теперь находится подъ Полоцкомъ.

Всѣ молча выпили.

Думалъ ли Ярополкъ, что держа сторону гордаго пана, онъ этимъ подписывалъ самъ себѣ смертный приговоръ.

ГЛАВА Ѵ. Дипломатъ.

Воевода Блудъ сидѣлъ у себя дома и окончивалъ обѣдъ.

Отодвинувъ отъ себя чашку съ кашей и положивъ ложку на столъ, покрытый чистою, браною скатертью, онъ обратился къ сидѣвшей тутъ же неподалеку дочери и скакалъ:

— Довольно. Слава всемогущимъ богамъ, я сытъ, а теперь можно было бы и отдохнуть малость. Дайка кваску, Свѣтланушка, запить кашицу-то… Уфъ!..

Воевода потеръ себѣ ладонями по довольно-таки солидному брюшку и откинулся спиною къ стѣнѣ.

Воевода былъ на этотъ разъ въ своемъ домашнемъ нарядѣ, то есть, въ бѣлой подпоясанной узенькой подпояской рубахѣ, съ расшитымъ воротомъ и подоломъ, въ таковаго же цвѣта портахъ и въ легкихъ туфляхъ на босу ногу…

Свѣтлана встала и хотѣла выйти, чтобы распорядиться на счетъ кваску, какъ въ покои вошелъ рабъ и доложилъ, что господаря воеводу желаетъ видѣть бояринъ Новгородскій Вышекъ.

— Вотъ ужъ не во время гость, — съ неудовольствіемъ подумалъ воевода и приказалъ подать себѣ кафтанъ, чтобы показаться передъ нежданнымъ гостемъ поприличнѣй.

— Зови! — распорядился онъ.

— Я этого имени что-то не слыхала, — сказала дочь.

— Новый человѣкъ, — отвѣтилъ Блудъ, — только что вчера ко мнѣ въ дружину съ племянникомъ опредѣленъ. Кто ихъ знаетъ, что за люди такіе? — А ты вотъ что, Свѣтланушка, распорядись-ка, чтобы намъ съ гостемъ припасли чего-нибудь изъ погребка.

Сказавъ это, Блудъ своей грузной развалистой походкой вышелъ изъ столовой и направился въ горницу, гдѣ всегда принималъ гостей.

Тамъ онъ увидалъ Вышека, который, стоя противъ стѣны, внимательно разглядывалъ какой-то мудреной работы красивый панцырь съ золотою насѣчкой.

— Этотъ бахтерецъ я вывезъ изъ Бухарской земли, — сказалъ Блудъ, стоя въ дверяхъ.

Вышекъ оглянулся и, увидя бородатую фигуру воеводы, подошелъ къ нему.

— Прости, бояринъ, — сказалъ онъ, — что не во время пришелъ къ тебѣ. Дѣло такое у меня есть, что нельзя его откладывать въ долгій ящикъ.

— Дѣло? — сказалъ Блудъ. — Какое же это такое?.. Ну, да ладно, послѣ узнаемъ, а теперь будь гостемъ.

Воевода пригласилъ гостя сѣсть, но вдругъ не утерпѣлъ и, взявъ боярина подъ руку, сказалъ:

— Постой. Покуда намъ съ тобою принесутъ кое-чего выпить, я покажу тебѣ много диковинокъ, которыя я нахваталъ на свой пай съ разныхъ земель, гдѣ довелось быть.

Воевода очень любилъ похвастаться передъ каждымъ гостемъ дѣйствительно рѣдкимъ и богатымъ собраніемъ всевозможнаго вооруженія разныхъ странъ, куда онъ хаживалъ когда-то при Святославѣ.

— Эта палица, сказалъ онъ, — подводя гостя къ огромной дубинѣ, окованной желѣзомъ. — Досталась мнѣ на память отъ Икмора. Силенъ былъ покойничекъ. Нако, попробуй поднять ее.

Вышекъ попробовалъ, и хотя былъ богатырскаго сложенія, но съ трудомъ поднялъ эту палицу обѣими руками.

— Однако! — молвилъ онъ, ставя ее на мѣсто.

— А Икморъ дѣйствовалъ ею какъ перышкомъ, — сказалъ Блудъ. — У насъ въ дружинѣ только трое ею и могутъ свободно владѣть.

— Кто же?

— Варяжко, Рулавъ и я.

— Ты? — удивился Вышекъ глядя на воеводу, который былъ на полголовы ниже его.

— Не вѣришь — такъ погляди.

При этихъ словахъ воевода взялъ палицу и, безъ всякихъ усилій подкинувъ ее къ потолку, схватилъ ее въ воздухѣ лѣвой рукой.

— Старъ я сталъ теперь, а то въ прежнее время бывало налетишь одинъ съ бердышемъ на цѣлую толпу враговъ, такъ однимъ махомъ улицы и прокладываешь. Вотъ этотъ короткій мечъ съ золотою рукоятью съ каменьями, мнѣ подарилъ царь греческій, Иванъ Цимисхій…

— Это когда же?

— Когда Святославъ Игоревичъ видѣлся съ нимъ подъ Доростоломъ послѣдній разъ. Я и воевода Свинѣльдъ были тогда при немъ. А видишь этотъ щитъ? Онъ съ виду не пригляденъ, обитъ простою кожей, а мнѣ онъ дороже серебрянаго…

— Это не печенѣжскій ли? хотя и мало похожій.

— Нѣтъ. Этотъ щитъ взятъ мною въ единоборствѣ съ однимъ Ятвягомъ… Такая, понимаешь, шельма попалась что страсть? Съ кѣмъ ни схватится изъ нашихъ, такъ въ лоскъ и положитъ. Здоровенный былъ дѣтина.

— И ты съ нимъ совладалъ?

— Долго я съ нимъ бился, а все жъ таки одолѣлъ. Вотъ оттого я этимъ щитомъ и дорожу, что пришлось мнѣ одолѣть человѣка, съ которымъ не могла совладать вся наша дружина. — А вотъ…

Въ эту минуту вошла Свѣтлана, а за нею слуга, несшій на большомъ подносѣ двѣ серебряныя чарочки и объемистые сосуды съ винами.

Вышекъ увидя Свѣтлану, удивился. Но потомъ опомнившись, поклонился ей и сказалъ:

— Прости господыня… Я сейчасъ былъ у великой княгини и видѣлъ тебя тамъ…

— Ха! ха! ха! — засмѣялся воевода, — и ты, братъ, обманулся!

Дѣвушка покраснѣла и тоже улыбнулась. Тутъ только вспомнилъ Вышекъ, о комъ ему разсказывалъ Иславъ.

— Да, она очень походитъ на царевну, — сказалъ воевода, — и признаться не мало потѣшныхъ исторій происходило изъ-за этого! Потчуй же, дочка, гостя. Чего стала?

Затѣмъ онъ самъ взялъ кувшинчикъ и налилъ въ чарочки янтарнаго вина.

— Давай выпьемъ за здоровье Свѣтланы! — предложилъ онъ.

Гость, взялъ чарку, поклонился красавицѣ и, сказавъ обычное привѣтствіе, выпилъ.

Когда Свѣтлана и слуга ушли, Блудъ опять началъ перечислять гостю свои многочисленные трофеи.

Между прочимъ, онъ снялъ со стѣны тяжеловѣсный нормандскій мечъ и сказалъ:

— А съ этой штукой я не разстаюсь никогда. Посмотри какой клинокъ… Понимаешь, однимъ ударомъ можно отрубить голову у быка!

— Противъ кого же ты пойдешь теперь съ этимъ мечемъ? — спросилъ Вышекъ, загадочно улыбаясь.

Воевода былъ нѣсколько озадаченъ подобнымъ вопросомъ.

— Какъ противъ кого? — воскликнулъ онъ. — Самъ знаешь вѣдь, кто намъ теперь общій врагъ? Владиміръ!

— Нѣтъ, воевода, есть у насъ одинъ врагъ и чище Владиміра Святославича.

— Я тебя не понимаю — сказалъ Блудъ, повѣсивъ мечъ на прежнее мѣсто. — Ты, кажется, пришелъ загадывать загадки.

— Пусть будетъ такъ, — молвилъ Вышекъ, прихлебывая изъ чаши, — но я пришелъ къ тебѣ совсѣмъ не за этимъ.

Воевода сѣлъ рядомъ съ гостемъ и вопросительно взглянулъ на него.

— Говори, чѣмъ могу служить тебѣ? — спросилъ онъ.

— Наоборотъ, я пришелъ услужить тебѣ, и если хочешь, скажу больше: спасти твою голову отъ плахи.

Блудъ даже отшатнулся отъ гостя.

— Да, — продолжалъ Вышекъ, — давно плачетъ сѣкира по головамъ вашимъ и есть еще время удержать ихъ на своихъ плечахъ.

Блудъ, покуда не знавшій за собою никакой вины, вообразилъ, что гость хватилъ немного лишняго еще до прихода къ нему, потому и сказалъ безъ всякой церемоніи:

— У меня, бояринъ, есть въ медушкѣ (погребѣ) одинъ напитокъ, какъ выпьемъ, такъ всю хмѣль изъ головы какъ рукой сыметъ. Хочешь я пошлю?

— Не безпокойся, воевода, я не хмѣленъ и нарочно пью меньше, чтобы разума не замутить.

Потомъ наклонившись къ воеводѣ, онъ тихо сказалъ:

— Мнѣ съ тобою поговорить такъ надо, чтобы никто не слышалъ. По близости никого нѣтъ?

Воевода всталъ, подошелъ къ дверямъ и, отворивъ ихъ увидѣлъ стоявшаго и ждущаго приказаній слугу.

— Ступай вонъ, и не приходи, пока не позову — приказалъ Блудъ. — А если кто придетъ, то пусть обождетъ въ низу. Ну, теперь говори, что у тебя за тайна такая? — добавилъ онъ, сѣвъ на мѣсто.

Вышекъ задумался и широкой ладонью потеръ себѣ лобъ. Онъ видимо затруднялся, какъ приступить къ дѣлу.

— Ты прежде скажи, что думаетъ дѣлать князь Ярополкъ? — спросилъ онъ.

— Хочетъ послать воеводу Доброслава съ малой дружиной на помощь Рогвольду.

— Такъ. Ну, а если этого Рогвольда уже на свѣтѣ нѣтъ?

— Какъ нѣтъ? — изумился Блудъ.

— Да такъ. Признаюсь даже, что я его убилъ самъ по приказанію Владиміра Святославича, — спокойно отвѣтилъ Вышекъ.

Какъ громомъ поразили эти слова стараго воеводу.

— Въ такомъ случаѣ, кто же ты такой! — воскликнулъ онъ, подходя къ стѣнѣ, гдѣ висѣло оружіе и протягивая руку къ мечу.

— Для тебя, я покуда бояринъ Вышекъ и дружинникъ Ярополка, — отвѣтилъ тотъ. — Но ты оставь свой мечъ въ покоѣ, садись и слушай.

— Предатель! — крикнулъ въ бѣшенствѣ Блудъ. — Какъ воръ пробрался ты сюда и… да что я говорю. Эй, люди!.. сюда!..

Громкій голосъ воеводы разнесся далеко по дому. Гдѣ-то тамъ внизу по лѣстницамъ послышался топотъ бѣгущихъ людей.

— Ни одинъ человѣкъ не войдетъ сюда, покуда ты не узнаешь всего, — сказалъ Вышекъ и вставъ подошелъ къ двери и заперъ ее.

Удивленный и вмѣстѣ съ тѣмъ взбѣшенный такою дерзостью, Блудъ обнажилъ мечъ и всталъ въ угрожающую позу. Люди приближались. Для гостя наступала страшная минута. Но онъ не смутился и, быстро подойдя къ изумленному воеводѣ, шепнулъ ему одно слово… Должно быть это слово было таинственное, потому что тяжелый мечъ съ грохотомъ упалъ на полъ изъ рукъ воеводы и самъ онъ стоялъ какъ окаменѣлый…

И лицо гостя тоже сразу преобразилось: вмѣсто прежняго добродушнаго спокойствія, оно выражало отвагу и рѣшимость. Что-то такое властное виднѣлось въ немъ.

— Теперь, я узналъ тебя, Любечанинъ! — проговорилъ наконецъ Блудъ.

— Ни слова дальше! — воскликнулъ странный гость. — Сейчасъ же прикажи людямъ удалиться.

Блудъ подошелъ къ двери, а тотъ, котораго онъ назвалъ Любечаниномъ, пошелъ въ уголъ, гдѣ стояла знаменитая палица, и взялъ ее на этотъ разъ одною рукою.

— Вотъ и четвертый, который можетъ владѣть ею! — сказалъ онъ съ усмѣшкой, играя огромной дубиной словно легонькой тросточкой.

— Пошли всѣ назадъ! — крикнулъ Блудъ за дверь, прибѣжавшимъ людямъ… — Нѣтъ, постойте!.. Принесите кто-нибудь большую стопу золоченую… мой богатырь… то бишь бояринъ Вышекъ не любить пить изъ того, изъ чего пьетъ только курица… Вотъ чудеса-то! — говорилъ онъ, снова возвращаясь назадъ и съ восхищеніемъ глядя на своего таинственнаго гостя.

Тотъ поставилъ на мѣсто палицу и, сѣвъ снова на лавку, самодовольно провелъ рукою по своимъ усамъ.

— Ну, теперь ты узналъ меня, и предупреждаю тебя, что ты единственный человѣкъ въ Кіевѣ, который знаетъ меня.

— Но ты такъ измѣнился въ эти два года, что и отецъ родной тебя не признаетъ.

— Нисколько. Я такой же, какимъ былъ и прежде… Затвори дверь.

Блудъ приперъ двери, и тогда Вышекъ сдѣлалъ надъ собою неожиданное превращеніе.

Онъ дернулъ себя за черную бороду, и она, къ удивленію воеводы, отдѣлилась отъ лица, обнаживъ гладко выбритый подбородокъ. Затѣмъ онъ снялъ свои кудрявые волосы, и воевода увидалъ на бритой головѣ клокъ сѣдыхъ волосъ, признакъ знатнаго происхожденія.

Блудъ, съ видомъ уваженія, преклонилъ передъ нимъ свою сѣдую голову.

— Теперь, ты можешь видѣть, — сказалъ Вышекъ, приводя свое лицо въ прежній видъ, — что если я здѣсь, то значитъ Кіевъ уже почти въ нашихъ рукахъ. Положимъ, князь мой еще не объявлялъ войны, хотя онъ и сдѣлаетъ это для отвода глазъ и для порядку. Потомъ знай еще, что Ярополкъ безсиленъ. Конунгъ Эгмундъ присягнулъ мнѣ. Я еще поразнюхалъ кое-что: половина кіевлянъ держатъ нашу сторону, на ляховъ у васъ тоже плохая надежда… Теперь кто еще остается? печенѣги? Но тѣ идутъ къ тому, кто больше платитъ… Что ты скажешь на это, воевода?

Воевода молчалъ.

— Да и къ тебѣ я присланъ самимъ Владиміромъ собственно, — продолжалъ онъ. — Вотъ что онъ велѣлъ мнѣ передать тебѣ: «не я, говорилъ онъ, началъ избивать братій, а Ярополкъ… Я пошелъ на него, опасаясь смерти».

— Но вѣдь Ярополкъ, какъ старшій въ родѣ, одинъ имѣетъ право на великое княженіе, — пробовалъ было защищаться Блудъ.

— Никто бы ему въ этомъ не помѣшалъ. Ты вспомни только, что когда живъ былъ Святославъ, то онъ раздѣлилъ Русь между братьями поровну, Ярополку Кіевъ, Олегу землю Древлянскую, а Владиміру Новгородъ, Пусть бы и жили они въ добромъ согласіи, но Ярополку по его жадности этого мало и ему хотѣлось владѣть всей землей одному. Для этого онъ напалъ на родного своего брата Олега и убилъ его. Такая участь постигла бы и моего питомца, котораго я выростилъ на своихъ рукахъ, если бы новгородцы во-время не успѣли его спровадить къ Ярлу Эрику… И такъ, ты самъ видишь, на чьей сторонѣ правда. Одолѣй Ярополкъ, то не быть бы славному потомку Игоря и Святослава живымъ… Теперь я буду говорить дальше. Ярополку, какъ онъ тутъ не вертись, противъ насъ не устоять. У насъ кромѣ новгородцевъ, псковичей, древлянъ и другихъ, нѣсколько тысячъ наемнаго варяжскаго войска, а у него что? Въ концѣ концовъ, что же? разобьютъ ваши жалкіе остатки, не быть живымъ Ярополку, не быть и многимъ изъ васъ… Я пришелъ предоставить тебѣ на выборъ: принять смерть, въ случаѣ, если пойдешь противъ насъ, или перейти на нашу сторону и быть въ почетѣ?

— Я выбираю послѣднее! — воскликнулъ Блудъ.

— Отлично. Тогда мы будемъ съ тобой совѣтъ держать какъ поступить…

Вошли два прислужника; шедшій впереди несъ двѣ золотыя большія стопы для вина, прихвативъ кстати еще кувшинчикъ, другой шелъ позади его, неся на блюдѣ еще дымящееся жареное мясо, хлѣбъ и перепечу.

Оставшись одни, Вышекъ и Блудъ начали совѣщаться. О чемъ они совѣтовались между собою, мы узнаемъ послѣ.

— Дѣло наше идетъ какъ по маслу! — говорилъ про себя Вышекъ, садясь на коня и направляясь домой.

ГЛАВА ѴІ. На краю гибели.

Три дня спустя послѣ описаннаго мною случая весь Кіевъ былъ на ногахъ. Вѣсть о предстоящей войнѣ разнеслась повсюду. Городъ раздѣлился на двѣ партіи. Одни держали сторону Владиміра, другіе же — меньшинство — стояли за Ярополка.

Носились слухи, что къ Ярополку идутъ послы отъ Владиміра для переговоровъ.

Воевода Блудъ дѣятельно хлопоталъ, приводя дружину на военное положеніе и дѣлая распоряженія о скорѣйшемъ снабженіи ея провіантомъ.

Самъ великій князь, повидимому, сильно упалъ духомъ. Сынъ славнаго Святослава, онъ, однако, не обладалъ уже тѣми достоинствами своего отца, которыя воспріялъ отъ него младшій братъ Владиміръ.

Онъ каждый почти день собиралъ въ свою гридницу совѣтниковъ и все время проводилъ въ совѣщаніяхъ.

Въ одномъ изъ этихъ совѣщаній рѣшено было послать часть войска въ подкрѣпленіе Рогвольду.

Послали.

Кромѣ сидѣнія со своими совѣтниками въ гридницѣ, Ярополкъ почти цѣлые вечера проводилъ у Богомила, верховнаго жреца.

Отъ него онъ выходилъ еще болѣе опечаленный, такъ какъ Богомилъ въ своихъ бесѣдахъ намекалъ ему, что виною всѣхъ предстоящихъ бѣдствій — это христіане, которыхъ послѣ Ольги много появилось въ Кіевѣ.

— Ты подумай, княже великій, — говорилъ онъ, — хотя про своего брата. Онъ крѣпко держится вѣры отцовъ своихъ и не допускаетъ до себя людей греческой вѣры… отъ того онъ силенъ и ему теперь во всемъ удача…

— Что же я буду дѣлать! — говорилъ въ отчаяніи Ярополкъ.

— Если хочешь угодить своимъ богамъ, — важно говорилъ почтенный служитель Перуна, — то ты долженъ принести имъ самую дорогую жертву…

— Хорошо… я повинуюсь тебѣ… Если нужно, то я не пожалѣю ни лучшихъ коней своихъ, ни золота, ни серебра…

— Не то нужно богамъ, а больше! — сказалъ таинственно жрецъ, и въ глазахъ его на мгновеніе выразилось что-то недоброе.

— Я не пожалѣю ничего! — горячо сказалъ Ярополкъ, набожно устремивъ глаза на стоящее передъ нимъ деревянное идолище съ золотою головою и серебряными усами.

— Воля боговъ мнѣ отчасти извѣстна, но мнѣ нужно еще спросить ихъ… Жди и надѣйся, — важно сказалъ жрецъ, провожая князя домой.

Нашъ знакомецъ Иславъ вовсе почти не интересовался тѣмъ, чѣмъ былъ занятъ его почтенный дядюшка Вышекъ. У самого же него голова занята была вовсе не государственными дѣлами: ему покою не давали двѣ красавицы, такъ удивительно похожія одна на другую.

Что для него война и Владимірово нашествіе?.. Всѣ событія въ мірѣ заслоняли собою два прекрасные образа: Свѣтлана и Анастасія-царевна. Но которая изъ нихъ ему особенно нравилась, онъ, повидимому, и самъ не могъ еще отдать отчета.

Мечтая о своихъ красавицахъ, Иславъ задумчиво шелъ по берегу Днѣпра съ удочкой въ рукѣ.

Онъ шелъ ловить рыбу, но не зналъ, гдѣ выбрать поудобнѣй мѣстечко.

Вдругъ онъ видитъ, что по береговому откосу прямо въ воду мчится во весь опоръ чья-то кола, влекомая взбѣсившимися лошадьми.

Кучеръ, который по тогдашнему обычаю, сидѣлъ не на козлахъ, а на передней лошади, давно уже свалился, растянувшись на мягкой травѣ… а въ колѣ сидѣла женщина съ развѣвающеюся въ воздухѣ фатою, съ искаженнымъ отъ ужаса лицомъ… она судорожно держалась за борты повозки, поручивъ свою душу судьбѣ…

Иславъ, не долго думая, бросилъ удочку и побѣжалъ навстрѣчу мчавшимся конямъ. Раздвинувъ руки, онъ сталъ спиною къ водѣ и ждалъ. Минута была опасная. Тутъ могло случиться то, что пара бѣшеныхъ коней могла бы увлечь витязя въ воду.

Но не таковъ былъ Иславъ.

Принявъ лошадей на себя, онъ быстро схватилъ за уздцы у самой морды, и съ такой необычайной силой осадилъ ихъ назадъ, что кони чуть не опрокинули повозки…

Женщина турманомъ вылетѣла изъ повозки, но жизнь ея была спасена.

Иславъ бросилъ лошадей и подскочилъ къ ней.

Каково же было его удивленіе и восторгъ, когда онъ узналъ въ ней одну изъ любимыхъ имъ красавицъ…

— Спасибо тебѣ, витязь, — сказала она, подымаясь при его помощи.

— Ты ушиблась боярышня? — спросилъ онъ участливо и, вмѣстѣ съ тѣмъ, съ удовольствіемъ держа ее рукою за стройный станъ.

— Немного… но, слава тебѣ Господи жива осталась…

По этимъ словамъ Иславъ догадался, что онъ спасъ Анастасію.

Лошади пришли въ себя и стояли смирно. Иславъ посадилъ царевну въ колу, захвативъ кстати и кучера, который ушибся довольно сильно, сѣлъ править лошадьми и доѣхалъ до великокняжескаго терема.

Супруга Ярополка грекиня, бывшая монахиня, уанавъ какой опасности подвергалась ея любимица, всплеснула руками и ахнула.

— Сама то я боюсь, что въ рѣку съ телѣгой вкачусь, — разсказывала Анастасія. — Да и витязя жаль… Вижу, стоить онъ разставивъ руки, а кони на него… А и сила же у него ро́дная!.. Иной бы и съ конями бъ въ воду упалъ.

Разсказали объ этомъ Ярополку.

Тотъ сумрачно выслушалъ все это и вмѣсто всякаго спасибо, произнесъ:

— И дуракъ же этотъ Иславъ: для христіанки вздумалъ жертвовать жизнью… Правду говоритъ Богомилъ, что нынче народъ совсѣмъ отъ вѣры отсталъ…

А мудрый служитель Перуна, когда ему обо всемъ этомъ разсказалъ князь, сказалъ съ важнымъ и таинственнымъ видомъ:

— Сами боги спасли ее для цѣли болѣе высшей… да будетъ ихъ воля…

Что-то такое задумалъ жрецъ, но что, ни князь, ни кто другой, догадаться не могли.

ГЛАВА ѴІІ. Война объявлена.

Въ іюнѣ 979 года, городъ Кіевъ былъ въ особенномъ возбужденіи. Народъ волновался, наполнялъ собою всѣ улицы, а на Торгу, что на Подолѣ, яблоку упасть некуда было.

Купцы, людины и смерды собирались толпами, горячо споря между собою. Въ иныхъ мѣстахъ дѣло доходило даже до драки.

— Владиміръ законный князь! — кричали нѣкоторые изъ нихъ, втискиваясь въ толпу.

— Не надо намъ рабынича!.. — кричали ему въ отвѣть. — Ярополкъ старшій въ родѣ… ему володѣть нами!!

— Долой Ярополка! — шумѣли сторонники Владиміра. — Владиміръ витязь храбрый!.. подобенъ Святославу!..

На нѣкоторыхъ улицахъ толпы народа раздѣлились на партіи и шли другъ на друга, стѣна на стѣну…

— За Владиміра! — кричали одни.

— Бей измѣнниковъ! кидай ихъ въ Днѣпръ!.. — отвѣчали имъ сторонники Ярополка, размахивая кулаками и палками.

Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ завязался бой не на шутку. Въ воздухѣ мелькали вырванные волосы, бороды и клочки одеждъ.

Но вотъ среди бушующей толпы показывается конный отрядъ. Медленно двигаются сквозь толпу люди, закованные въ желѣзныхъ броняхъ и въ шлемахъ съ еловцами. Легкій вѣтеръ волнуетъ разноцвѣтные значки на ихъ копьяхъ.

Впереди ихъ ѣдутъ на степныхъ коняхъ два бирюча въ парадныхъ шитыхъ золотомъ одеждахъ. Они подымаютъ кверху свои жезлы.

Послышался рѣзкій звукъ трубы.

Народъ прекращаетъ драку и разступается въ разныя стороны.

— Господа Кіевляне!! — кричитъ бирючъ, пользуясь временнымъ затишьемъ. — Волею великаго князя всея Руси назначено большое вѣче!.. Большое вѣче!!!

— На вѣче! на вѣче! — шумитъ толпа.

— Дабы принять пословъ Володимеровыхъ!!… — добавляетъ другой бирючъ.

Отрядъ двигается дальше. Снова раздается звукъ трубы, и народъ, бросивъ всѣ раздоры и споры, густыми массами повалилъ на площадь, гдѣ уже давно гудѣлъ надъ Кіевомъ призывной колоколъ…

А князь давно уже сидѣлъ на своемъ «отчемъ столѣ», т. е. на золоченомъ креслѣ, которое замѣняло тогда престолъ. Онъ окруженъ былъ своими лучшими совѣтниками изъ членовъ дружины и знатными людьми изъ кіевлянъ.

Рядомъ съ нимъ стоялъ огромный, суроваго и мрачнаго вида воинъ. Это его любимецъ и вѣрный другъ Варяжко. Поодаль стояли: воевода Блудъ, посадникъ кіевскій Дамажиръ, бояринъ Вышата, конунгъ варяжскій Эгмундъ, въ своей чешуйчатой бронѣ и крылатомъ шлемѣ, затѣмъ лучшіе и мудрѣйшіе люди Кіева: Остромиръ, Войгостъ, Гюрата и многіе другіе, имъ же нѣсть числа, потому что народу набралась полная гридница.

Ярополкъ взволнованъ и даже блѣденъ. Онъ встаетъ съ мѣста и хочетъ говорить. Въ огромной залѣ водворяется тишина.

— Храбрые воины и люди кіевскіе, — началъ онъ своимъ рѣзкимъ голосомъ, — вѣдомо вамъ, что я четыре года тому назадъ послѣ изгнанія брата моего Владиміра, волею вѣча и всей Русской земли, призванъ княжить и володѣть вами?

Онъ умолкъ, ожидая отвѣта на этотъ вопросъ.

— Вѣдомо намъ! — загудѣли сотни голосовъ. — Ты нашъ князь великій кіевскій и всея Руси!

Князь улыбнулся. Лицо его приняло болѣе спокойное выраженіе, и онъ началъ говорить снова.

Въ этой пространной рѣчи онъ хвалилъ дружину и кіевлянъ за вѣрную ему службу въ продолженіе четырехъ лѣтъ, объявилъ, что за это время, его стольный городъ украсился во многомъ, заведена торговля съ иностранными землями и пр. Превознося свои заслуги, онъ со слезами уже въ голосѣ, сталъ жаловаться на своего брата Владиміра, который, идя изъ Новгорода съ многочисленнымъ войскомъ, взялъ приступомъ Полоцкъ, убилъ князя Рогвольда, и теперь шлетъ пословъ съ приказаніемъ оставить Кіевъ и идти къ брату на встрѣчу съ повинною головою.

— Съ повинною головою! — повторилъ Ярополкъ, продолжая свою рѣчь. — Но слушайте, дружина моя отчая и вы, кіевскіе знатные люда, кто изъ насъ повиненъ? Я ли, сынъ великаго Святослава первородный, или сынъ ключницы Малуши?

— За тебя стоимъ, великій княже! — закричалъ Варяжко громовымъ голосомъ.

— Головы положимъ за тебя, княже! — крикнулъ въ свою очередь Блудъ.

— За тебя! за тебя стоимъ!! — раздалось въ толпѣ, и этотъ кличъ эхомъ повторился на улицѣ среди собравшагося многотысячнаго народа.

Ярополкъ торжествующе оглядѣлъ это млогочисленное собраніе. Онъ бодрился… не все вѣдь еще погибло.

Вошедшій площадной староста доложилъ князю, что вѣче собралось.

Въ то время, когда Ярополкъ, въ сопровожденіи многочисленной, блестящей свиты ѣхалъ на вѣчевую площадь, съ сѣвернаго конца города черезъ Жидовскія ворота, по тому же направленію, двигался другой такой же многочисленный отрядъ съ цѣлымъ лѣсомъ копій.

Впереди ихъ, окруженный воеводою, тысяцкими и боярами, ѣхалъ на богато убранномъ конѣ посолъ Владиміра, именитый торговый гость Славко. Позади него гарцовалъ на своемъ бѣгунѣ княжескій метельщикъ (секретарь), держа въ рукѣ свернутый въ трубочку листъ пергамента.

На вѣчевомъ помостѣ, украшенномъ цвѣтными сукнами, стояли уже представители города и пригородовъ: посадники Кіевскій, Вышгородскій, Бѣлгородскій, Торченскій и многихъ иныхъ городовъ, бояре, именитые купцы, уличные старосты и проч.

Прибылъ князь, и когда онъ занялъ назначенное для него возвышенное мѣсто и когда желѣзные ряды воиновъ окружили помостъ, тогда Кіевскій посадникъ Домажиръ торжественно объявилъ вѣче открытымъ. А посолъ Владиміровъ былъ уже близко. Молча разступалась передъ нимъ толпа народа, и кое-гдѣ слышались привѣтственныя восклицанія.

Подъѣхавъ къ помосту, посолъ слѣзъ съ коня, взошелъ по устланной ковромъ лѣстницѣ на помостъ, снялъ шапку, поклонился князю и затѣмъ всему Кіевскому вѣчу.

— Что скажешь ты? — громко спросилъ его Ярополкъ, сверкувъ глазами.

— Я пришелъ объявить волю Владиміра Святославича, великаго князя Кіевскаго и всея Руси! — торжественно объявилъ Славко, и затѣмъ взявъ отъ сопровождавшаго его метельщика грамоту, подалъ ее Ярополку.

— Не два, а одинъ князь долженъ быть на Руси! — воскликнулъ въ негодованіи Ярополкъ и затѣмъ, передавъ грамоту своему метельщику, сказалъ: — На, читай всему Кіевскому народу, мы желаемъ знать, чего хочетъ мятежный братъ нашъ.

Посадникъ далъ знакъ рукою, и послышался ударъ колокола. Гудѣвшая толпа смолкла, и среди тишины раздался громкій и ясный голосъ чтеца.

Въ этой грамотѣ Владиміръ усовѣщивалъ кіевлянъ ему не противиться, упомянулъ объ убіеніи брата своего Древлянскаго князя Олега, и прочее и прочее. Затѣмъ были обѣщаны народу всевозможныя льготы, а Ярополку удѣлъ въ Новгородѣ.

Когда метельщикъ закончилъ свое чтеніе, народъ заволновался.

— Намъ ладно было и за Ярополкомъ! — послышались голоса.

— За Владиміра! — кричало меньшинство.

— Кого же вы избираете? — крикнулъ Варяжко на всю площадь.

— Ярополка! — загремѣло вновь на площади и этотъ кликъ заглушилъ на этотъ разъ сторонниковъ Владиміра.

— Ты слышишь? — обратился князь къ послу.

— Слышу, — отвѣтилъ Славко, — и вижу, что Кіевляне гибель на себя готовятъ. Съ этими словами онъ снялъ шапку и замахалъ ею по воздуху.

Все утихло.

— Послѣдній разъ, спрашиваю, — крикнулъ онъ, — за кого стоите, за Ярополка или Владиміра.

— Ярополкъ! Ярополкъ!..

— Если такъ, то отъ имени великаго князя Владиміра Святославича объявляю вамъ войну. — И затѣмъ, поклонившись князю, посолъ сошелъ съ помоста.

ГЛАВА ѴІІІ. Убійство.

Какъ бы то ни было, а Ярополкъ, будучи на вѣчѣ, прекрасно понялъ, что не всѣ кіевляне держатъ его сторону. Онъ понялъ, что есть сильная партія которая можетъ измѣнить ему и предать его Владиміру.

И безъ того подозрительный, князь чувствовалъ, что его положеніе довольно шатко.

Онъ собралъ вокругъ себя вѣрныхъ людей и совѣщался съ ними всю ночь. Рѣшено было заняться скорѣйшимъ окончаніемъ укрѣпленій Кіева и пріисканіемъ союзниковъ.

Черезъ два дня къ княжескому двору подъѣхалъ всадникъ въ богатомъ восточномъ костюмѣ, въ сопровожденіи нѣсколькихъ человѣкъ свиты.

Это былъ никто иной, какъ князь одного изъ близко кочующихъ племенъ печенѣговъ — Метигай. Онъ прибылъ предложить свою помощь.

Ярополкъ принялъ его ласково и согласился на всѣ условія, какія предлагалъ ему Метигай.

Теперь, пока судъ да дѣло, мы вернемся къ нашимъ героямъ.

За эти нѣсколько дней, въ сердцѣ Анастасіи совершился неожиданный переворотъ.

Съ той самой минуты, когда Иславъ, рискуя своей жизнью, спасъ ее отъ неминучей гибели, она ужъ никакъ не могла забыть его. Ей все такъ и мерещился статный, красивый витязь, въ томъ самомъ видѣ, какимъ она видѣла его на берегу Днѣпра въ ту роковую для нея минуту.

Иславъ тоже въ свою очередь, былъ къ ней неравнодушенъ, но, помня, что она «не той вѣры», старался ее избѣгать.

Онъ сталъ думать о Свѣтланѣ. «Она такъ похожа на болгарку», разсуждалъ онъ, «должно быть у ней и сердце такое доброе».

Чтобы чаще ее видѣть и говорить съ ней, онъ воспользовался тѣмъ случаемъ, что Вышекъ довольно часто сталъ бывать въ гостяхъ у Блуда.

— Что это, Иславъ, — сказалъ разъ Вышекъ, — ты прежде къ воеводѣ не льнулъ, а теперь постоянно меня къ нему провожаешь.

— Все будто вдвоемъ веселѣе.

— Знаемъ, — усмѣхнулся Вышекъ, подмигнувъ однимъ глазомъ. — Не на стараго же воеводу ты ходишь любоваться.

На другой день послѣ вѣча, Иславъ со своимъ дядей отправились къ старому воеводѣ. Но, къ своему горю, онъ на этотъ разъ Свѣтланы дома не засталъ, а была только ея старуха мать.

— Куда же твоя дочка дѣвалась? — спросилъ ее молодой человѣкъ.

— Къ подругамъ видно пошла посидѣть, — отвѣтила старуха, — самъ вѣдь знаешь, дѣло ихъ молодое.

Посидѣвъ немного, Иславъ пошелъ домой одинъ.

Былъ уже вечеръ, и ему захотѣлось пройти по берегу Днѣпра, чтобы подышать свѣжимъ вечернимъ воздухомъ.

Избравъ себѣ прямую дорогу черезъ садъ, онъ тихо шелъ между кустами, стараясь думать все болѣе о Свѣтланѣ, между тѣмъ какъ ему все на умъ приходила Анастасія.

Вдругъ онъ услыхалъ неподалеку отъ себя тихій разговоръ. Сердце его сжалось отъ жгучаго чувства ревности, потому что въ голосахъ разговаривающихъ онъ узналъ давно знакомый ему голосъ Свѣтланы, а другой, мужской, чей-то незнакомый.

— Ага, — подумалъ онъ сердито, — сердечко ея значитъ занято… Дай-ко погляжу, кто ея возлюбленный.

Онъ тихо, едва дыша, подкрался къ разговаривающимъ и дѣйствительно, увидалъ сидѣвшую на старомъ, поросшемъ травой камнѣ дѣвушку, а съ нею молодого парня въ одеждѣ княжескаго отрока.

— Такъ ты говоришь, что онъ каждый вечеръ къ вамъ ходитъ? — спросилъ отрокъ, обвивая рукою станъ Свѣтланы.

— Ужъ это не про меня ли? — подумалъ Иславъ и навострилъ уши.

— Постоянно, — отвѣтила Свѣтлана, — а съ нимъ тотъ, котораго онъ называлъ своимъ племянникомъ…

— Такъ, — сказалъ отрокъ. — И ты больше ничего не успѣла разузнать?

— И даже очень много. Во-первыхъ, мой отецъ хочетъ предать живьемъ князя нашего Владиміру. А этотъ человѣкъ вовсе не Вышекъ!

— Я слыхалъ, что его зовутъ Позвѣздомъ, — сказалъ отрокъ.

— Нѣтъ. Это никто иной, какъ самъ Добрыня Любечанинъ, пѣстунъ Владиміра.

— Какъ? самъ Добрыня? — изумился отрокъ.

— Эге… тайна значитъ открыта… — прошипѣлъ сквозь зубы Иславъ и сжалъ кулаки, но съ мѣста не двинулся.

Въ головѣ его мелькнулъ планъ.

— Тише, насъ могутъ услышать, — предупредила дѣвушка.

— Спасибо, милая, — заговорилъ отрокъ, — ты теперь оказала намъ великую услугу.

Онъ всталъ, предварительно чмокнувъ Свѣтлану въ щеку и прибавилъ:

— Знаешь новость?

— Какую?

— Завтра будетъ торжественное служеніе въ капищѣ Перуна. И чтобы онъ помогъ намъ въ войнѣ и далъ побѣду, въ жертву ему принесутъ нѣсколькихъ христіанскихъ дѣвушекъ.

— А кого? не знаешь?

— Нѣсколько намѣчены, и между ними Анастасія…

— Какъ? Ее? — съ испугомъ спросила Свѣтлана.

— Богомилъ говоритъ, что такъ назначили сами боги, а ихъ волѣ перечить нельзя.

— И она еще ничего не знаетъ?

— Пока ничего. Ее схватятъ сразу…

— Бѣдная, какъ мнѣ жаль ее…

— Прощай, милая, мнѣ надо идти, и доложить обо всемъ князю.

Опять раздался поцѣлуй.

Иславъ ощупалъ за голенищемъ ножъ и приготовился. Отрокъ, еще разъ поцѣловалъ Свѣтлану, сказалъ: «Прощай, до завтра» и пошелъ изъ сада, а дѣвушка въ противоположную сторону къ себѣ домой.

Когда она исчезла изъ виду, Иславъ быстро вскочилъ на ноги и побѣжалъ за парнемъ.

— Стой! — тихо сказалъ онъ, нагоняя его и схвативъ за воротъ.

Отрокъ въ испугѣ остановился.

— Ты знаешь, кто ходитъ къ воеводѣ? — спросилъ Иславъ.

— Пусти меня… я ничего не знаю…

— И знать не надо…

И сказавъ это, Иславъ однимъ взмахомъ руки вонзилъ ножъ въ горло отрока.

Онъ не пикнулъ и какъ снопъ свалился на землю, обливаясь кровью.

Иславъ отеръ ножъ объ его кафтанъ и пошелъ дальше.

ГЛАВА ІХ. Жертва Перуну.

— Ты куда собираешься? — спросилъ Вышекъ, входя на другой день къ Блуду и видя, что онъ одѣвается.

— Къ князю, — отвѣтилъ тотъ, — сегодня будетъ большое жертвоприношеніе.

— Отлично, кстати и я пойду съ тобою.

Вышекъ ждалъ, а воевода, надѣвая на себя аксамитовый кочъ, говорилъ.

— Подумай, бояринъ, никогда у меня не было такой бѣды, какъ теперь.

— Бѣды?

— Въ томъ-то и дѣло. Сегодня ночью у меня въ саду человѣка зарѣзали.

— Въ нынѣшніе дни это частенько случается, — спокойно сказалъ Вышекъ. — А дочь твоя тоже пойдетъ въ храмъ?

— Я ее что-то съ утра не видалъ, мать говоритъ, что она поѣхала съ подругами на лодкѣ къ Боричеву взвозу… Да что мнѣ до нея? Ты что же одинъ, безъ племянника?

— Онъ исполняетъ довольно не легкое для него порученіе. Князь приказалъ ему схватить врасплохъ Анастасію Царевну и вести ее въ храмъ.

— Это еще что за новость? — удивлялся воевода. — Хватать дѣвушку ни за что ни про что… И что ей дѣлать тамъ какъ христіанкѣ?

— Волею боговъ, какъ объявилъ Богомилъ, она назначена въ числѣ шести другихъ христіанскихъ дѣвицъ въ жертву богамъ.

— Очень жаль ее, — сказалъ Блудъ, — но измѣнить этого нельзя… Только вотъ что я думаю, не повредить ли это нашему дѣлу.

— Я думаю, врядъ ли боги, какъ я знаю, принимаютъ чистую жертву, но между людьми, которые имъ приносятся, можетъ быть жертва и съ грязной душой.

— И ты думаешь, что между ними можетъ быть такая?

— Почему же и нѣтъ? — сказалъ Вышекъ, причемъ голосъ его слегка дрогнулъ. — Извѣстно, что чужая душа потемки и даже отецъ родной не можетъ знать, что творится въ душѣ его сына… Ты, кажется, готовъ? Пойдемъ, насъ ждутъ.

Оба воина вышли на дворъ, гдѣ конюхи подали имъ лошадей, сѣли и поѣхали туда, гдѣ теперь находится церковь св. Василія, а въ тѣ времена тамъ стояло богатое капище съ идоломъ Перуномъ.

Давно не было въ Кіевѣ человѣческихъ жертвоприношеній, которыя, кстати сказать, совершались только въ очень важныхъ случаяхъ.

Ярополкъ въ душѣ и не желалъ этого, но верховный жрецъ Богомилъ горячо на этомъ настаивалъ.

Ярый ненавистникъ христіанъ, онъ съ горечью видѣлъ, что эта религія все болѣе и болѣе находитъ себѣ сторонниковъ.

Онъ будто предчувствовалъ, что пройдетъ еще не много лѣтъ, и язычество рухнетъ въ своихъ основахъ окончательно.

Но больше всего его бѣсило то, что самъ князь женатъ былъ на бывшей гречанкѣ-монахинѣ, къ которой хотя и относился какъ язычникъ, стѣсняя ея вѣрованія, но все-таки любилъ ее за кротость и долготерпѣніе.

Не то была Анастасія, прозванная царевной. Бойкая и смѣлая дѣвушка, она была вмѣстѣ съ тѣмъ и христіанкой въ полномъ смыслѣ. Помня слова Спасителя, что вѣра безъ дѣлъ мертва есть, она на Досугѣ только и занималась, что ходила по бѣднымъ домамъ; зная немного медицину, которой она научилась отъ заѣзжаго врача Смеры²¹, лѣчила больныхъ и одѣляла деньгами и одеждой неимущихъ, причемъ, при всякомъ удобномъ случаѣ, не забывала внушать язычнику истины христіанской вѣры.

Благодаря ей, явилось много людей, которые отреклись отъ язычества.

— Наши боги добру не учатъ, — говорили они, — а греческій Богъ на добрѣ только и стоить.

Все это, какъ я сказалъ, и злило жреца. Онъ долго думалъ о томъ, какъ бы извести эту ненавистную ему женщину, случай скоро представился.

Послѣ объявленія войны, князь, въ сопровожденіи Варяжка и еще двухъ бояръ, отправился въ капище, чтобы попросить помощи у Перуна.

Богомилъ при участіи еще четырехъ жрецовъ началъ закалывать на жертвенникѣ пѣтуха. Вдругъ статуя зашаталась и ясно произнесла: «не надо, не надо, не надо».

Изумленный Ярополкъ въ суевѣрномъ ужасѣ повергнулся ницъ, и потомъ, вставая, спросилъ:

— Скажи, Богомилъ, что я долженъ сдѣлать, чтобы умилостивить божество, которое отказывается принять мою жертву?

Тогда жрецъ принялся произносить какія-то таинственныя заклинанія, послѣ чего статуя вновь произнесла: «царевну… четыре… четыре… царевну»…

— Что это значитъ? — молвилъ князь.

— Это значитъ, — торжественно проговорилъ жрецъ, — что ты долженъ для умилостивленія могущественнаго Перуна, принести ему въ жертву четырехъ христіанскихъ дѣвицъ, и въ томъ числѣ ту царевну, которая у тебя находится!

Ярополкъ ужаснулся, выслушавъ такую рѣчь жреца. Найти четырехъ христіанскихъ дѣвушекъ было не мудрено, такъ какъ ихъ было довольно много въ Кіевѣ; но принести въ жертву Анастасію, безъ которой его жена и дня не могла пробыть, это ужъ было немыслимо.

Когда князь ушелъ домой, изъ статуи вылѣзъ человѣкъ и получилъ за свою работу горсть золотыхъ.

Ярошдаъ никакъ не могъ сообразить, какъ устроить это дѣло. Но Варяжко и тутъ поспѣлъ со своимъ совѣтомъ. Онъ предложилъ схватить ее нечаянно гдѣ-нибудь, и привести въ храмъ. А тамъ, пусть узнаетъ княгиня: дѣло будетъ кончено.

Теперь нужно было придумать, кому поручить это щекотливое дѣло.

Но долго думать не пришлось. На другой день послѣ убійства отрока, Иславъ самъ напросился и съ помощію четырехъ молодцовъ взялся привести Анастасію.

— Ты только, пожалуйста, такъ устрой, — говорилъ князь, — чтобы княгиня не провѣдала… Ты самъ знаешь, что почти половина Кіева ихъ вѣры, и если они узнаютъ, то вступятся и отобьютъ… Я самъ ее жалѣю, присовокупилъ Ярополкъ, но воля Перуна священна…

— Я все сдѣлаю, княже, — отвѣтилъ Иславъ.

Только вотъ что очень странно.

Зачѣмъ это Вышекъ ходилъ на одинъ изъ многочисленныхъ стоявшихъ на Днѣпрѣ греческихъ кораблей, долго говорилъ съ капитаномъ и когда прощался, то сунулъ ему объемистый мѣшокъ золота?

Какъ бы то ни было, но кіевляне многочисленными толпами спѣшили къ одному пункту, т. е. къ тому мѣсту, гдѣ стояло идолище, чтобы полюбоваться на рѣдкое зрѣлище.

Князь со свитою стоялъ на почетномъ мѣстѣ, украшенномъ дорогими сукнами и коврами, съ благоговѣніемъ взирая на ряды жрецовъ, ихъ помощниковъ и храмовыхъ прислужниковъ, окружающихъ идола Перуна. Идолъ Перунъ, представлявшій собою огромную грубо сдѣланную статую, съ золотою головою и серебряными усами, державшую въ сжатомъ кулакѣ молнію, былъ украшенъ въ нижней своей части бархатомъ и парчами, и окруженъ курильницами, издававшими отъ себя благовоніе.

Блудъ и Вышекъ стояли среди окружающей Ярополка блестящей толпы воеводъ, бояръ и дружинниковъ, въ числѣ которыхъ находился и Метигай со своими печенѣгами.

Раздалось гнусливое пѣніе жрецовъ, сопровождавшееся ударами бубновъ и гудѣніемъ волынокъ.

То шелъ верховный жрецъ Богомилъ а съ нимъ другой старикъ, весь увѣшанный всевозможными амулетами, одѣтый въ длинное бѣлое платье. Тотъ и другой держали длинныя кривули, знакъ высшей власти.

— Кто это такой? — спросилъ Метигай, наклонясь къ Ярополку.

— Это прибывшій къ намъ литовскій жрецъ Креве. Онъ гоститъ у насъ.

Въ это время къ князю подошелъ бояринъ Вышата и что-то ему доложилъ, но такъ тихо, что никто изъ постороннихъ не слыхалъ.

— Далеко? — спросилъ Ярополкъ, видимо встревоженный.

— Наша передовая стража видѣла ихъ.

— Блудъ!.. — сказалъ Ярополкъ, — около Вышгорода появились, сказываютъ, передовые отряды Владиміровой дружины. Ступай и узнай, въ чемъ дѣло.

Блудъ поспѣшно вышелъ. Вышекъ, подойдя къ Вышатѣ, тихо спросилъ его:

— Какъ дѣла?

— Все идетъ какъ нельзя лучше.

— А «она»?

— Готово дѣло… ау, братъ! — При этомъ бояринъ лукаво улыбнулся и махнулъ рукою.

Вдали послышались трубные звуки. Вновь раздалось пѣніе жрецовъ, вновь заиграли въ бубны и волынки. Къ жертвеннику подошли четыре человѣка съ обнаженными мечами въ рукахъ…

— Ведутъ! ведутъ! — послышались голоса, и толпа заволновалась.

Вдали раздались крики народа, которые становились все ближе и ближе. Воздухъ наполнился хаосомъ звуковъ. Среди неумолкающихъ криковъ фанатиковъ, звуковъ трубъ, волынокъ и бубновъ, слышался раздирающій душу плачъ жертвъ, влекомыхъ на закланіе кровожадному божеству.

Вотъ показалась и процессія несчастныхъ дѣвушекъ, связанныхъ по рукамъ. Ихъ вели варяжскіе воины, понукая ударами копій. Но между ними не было Анастасіи болгарыни.

— Гдѣ же царевна? — спросилъ князь съ безпокойствомъ.

На это никто не мотъ дать отвѣта. Пришлось приступить къ обряду безъ нея.

Не буду описывать этого кроваваго событія. Одна за другою падали подъ ударами палачей жертвы дикаго изувѣрства и кровью каждой изъ нихъ жрецъ окроплялъ идола и народъ…

Но не было еще одной жертвы, безъ которой всѣ прежнія были бы безполезны.

— Что это значитъ? — въ недоумѣніи спрашивалъ князь окружающихъ.

Этотъ вопросѣ рѣшился сейчасъ же. Толпа вдругъ заволновалась и появился Иславъ въ сопровожденіи четырехъ молодыхъ воиновъ. Онѣ несли закутанную въ покрывало женщину…

— Царевну принесли! — послышался говоръ.

— Она жива? — спросилъ жрецъ, подходя къ ней и откидывая покрывало.

— Жива, но только въ безчувствіи — отвѣтилъ Иславъ. — Ее защищали христіане, и долго намъ пришлось бороться, чтобы отбить ее.

Князь настоялъ, чтобы ее принесли въ жертву, не приводя въ чувство. «Хоть муки поменьше будетъ», подумалъ онъ.

Вновь загудѣли трубы и волынки, жрецъ простеръ руки къ идолу и произнесъ свою молитву.

Одинъ изъ палачей схватилъ женщину за волосы и уже занесъ надъ ней руку съ ножемъ…

— Стойте!.. стойте изверги!.. что вы дѣлаете!! — послышался полный отчаянія голосъ.

Но было уже поздно. Палачъ провелъ ножемъ по ея бѣлой шеѣ, и алая кровь брызнула на ея дорогое ожерелье…

Кричавшая женщина прорвалась сквозь толпу и бросилась къ Анастасіи.

— Княгиня! сама княгиня! — заговорили въ толпѣ.

Дѣйствительно, то была жена Ярополка бывшая греческая монахиня, которую народъ просто называлъ Грекиней (имя ея осталось неизвѣстнымъ).

— Подлые, кровожадные люди! — воскликнула она, обратясь къ Ярополку. — Этимъ ли ты хочешь достигнуть побѣды?… Что сдѣлали тебѣ эти несчастныя жертвы, невинно пострадавшія… Будь проклятъ, подлый язычникъ… Будьте прокляты вы всѣ, кровожадные звѣри…

И она лишилась чувствъ.

— Отнесите ее домой! — сказалъ Ярополкъ.

Въ тотъ же день Вышекъ и Иславъ куда-то исчезли и ихъ больше никто не видалъ.

Дочь воеводы Блуда тоже неизвѣстно куда пропала и всѣ были такого мнѣнія, что ее похитилъ влюбленный въ нее Иславъ.

— Не даромъ онъ и хаживалъ къ нимъ такъ часто, — говорили многіе.

ГЛАВА Х. Смерть Ярополка.

Послѣ этого жертвоприношенія самъ Ярополкъ не долго пожилъ на свѣтѣ.

Владиміръ съ многочисленными полчищами подступилъ къ Кіеву и окопался подъ Дорогожищемъ и Каничемъ.

Онъ послалъ къ Блуду надежнаго человѣка склонить его на свою сторону. Тотъ заранѣе, какъ намъ извѣстно, подготовленный Вышекомъ, согласился, веля Владиміру медлить съ приступомъ.

Затѣмъ хитрый воевода съумѣлъ убѣдить Ярополка, что кіевляне почти всѣ измѣнили ему.

Ярополкъ испугался и ушелъ въ устье Рси, въ городокъ Родню, гдѣ долго отсиживался, осажденный войсками брата.

Вскорѣ и конунгъ Эгмундъ перешелъ на сторону Владиміра; а что касается до печенѣговъ, то они занимались однимъ грабежомъ окрестностей, не разбирая подъ чьею властію они находились, союзниковъ или противниковъ.

Наконецъ, осажденные вскорѣ были доведены до крайности. У нихъ появился голодъ и жажда, потому что Добрыня приказалъ отвести отъ нихъ воду. Дѣло дошло до того, что воины начали есть кожу отъ щитовъ и поджаренные на огнѣ сапоги.

Тогда Блудъ сказалъ Ярополку:

— Видишь, сколько войска у брата твоего, ихъ тебѣ не побороть. Заключай скорѣй миръ!

А самъ послалъ предупредить Владиміра, что ведетъ къ нему Ярополка и чтобы тотъ приготовился убить его. Владиміръ ожидалъ брата въ отцовскомъ теремномъ дворѣ.

— Иди теперь, — совѣтовалъ Блудъ Ярополку, — и скажи ему, что ты будешь доволенъ всѣмъ, что тебѣ предложатъ.

Напрасно вѣрный Варяжко удерживалъ довѣрчиваго князя.

— Не ходи къ брату, или иначе тебя убьютъ. Повсюду измѣна, бѣги лучше къ печенѣгамъ.

Ярополкъ не послушалъ и поѣхалъ къ брату, надѣясь хоть дорогою цѣною купить миръ.

Ярополкъ, придя въ теремъ, вошелъ въ сѣни и лишь только отворилъ дверь, которую Блудъ сейчасъ же заперъ, какъ увидалъ передъ собою Либіара и Якуна.

Эти два варяга бросились на Ярополка и подняли его на мечи.

— О, Перуне! — простоналъ несчастный князь и упалъ мертвый.

Страшная участь постигла и верховнаго жреца Богомила.

Послѣ смерти Ярополка, къ жрецу пришли нѣсколько вооруженныхъ христіанъ, въ числѣ которыхъ были многіе вліятельные великокняжескіе дружинники.

— Помогли Ярополку тѣ жертвы, которыя ты принесъ своему идолищу? — кричали они.

Его вывели на улицу, за волосы волокомъ тащили до самаго Днѣпра, били мечами и дубинами и наконецъ утопили его въ рѣкѣ.

Владиміръ, узнавъ объ этомъ случаѣ, очень разгнѣвался, но на первыхъ порахъ простилъ имъ за оказанныя ему услуги.

— Жаль мнѣ болгарыню, — говорилъ онъ, — хорошая была дѣвушка, и я ей было хорошаго жениха намѣтилъ…

— Она уже давно замужемъ, — сказалъ усмѣхаясь Добрыня.

— Какъ такъ? — удивился князь, — вѣдь всѣ видали какъ она была принесена въ жертву.

— Только не она, а дочь воеводы Блуда…

И тутъ разсказалъ Добрыня, какъ онъ прибылъ въ Кіевъ съ Иславомъ, измѣнивъ свое лицо и назвавшись Вышекомъ, чтобы склонить вліятельныхъ кіевлянъ на сторону Владиміра.

— И все пошло хорошо, — разсказывалъ Добрыня, — и во всемъ городѣ только одинъ воевода зналъ, кто я такой. И вдругъ, чуть было не испортила дѣла его родная дочь.

— Какъ же это такъ?

— Она, княже, сошлась съ какимъ-то Ярополковымъ отрокомъ, которому все разсказала, а тотъ передалъ Варяжку…

— Это очень хорошо! — сказалъ Владиміръ, — дочь, продающая родного отца… Но какъ же она очутилась подъ ножомъ жреца?

Добрыня разсказалъ князю о томъ, что мы видѣли въ саду у воеводы, и затѣмъ разсказалъ какъ удалось Иславу подмѣнить царевну на Свѣтлану и послѣднюю, ради ея несчастнаго сходства съ Анастасіей, отдать въ руки жрецамъ.

— А гдѣ же они теперь?

— Уѣхали въ Царьградъ, боясь мести Ярополковой и Блуда.

— Подѣломъ вору и мука, — молвилъ Владиміръ и прибавилъ: — а я все-таки доволенъ, что Анастасія жива. Только покуда все это не перемелется, надо молчатъ и не говорить никому.

•••

Прошло послѣ этого шесть лѣтъ.

Владиміръ, кромѣ первой жены свой Арлогіи, женился еще на оставшихся послѣ убитаго Ярополка женахъ Грекинѣ и Рогнѣдѣ, дочери убитаго Полоцкаго князя Рогвольда.

Въ 988 году, на Руси случилось великое событіе.

Палъ Перунъ и вмѣстѣ съ нимъ другіе идолы и сама Русь во главѣ со своимъ княземъ, приняла православную вѣру.

Женившись на греческой царевнѣ Аннѣ, Владиміръ бросилъ своихъ языческихъ женъ. Рогнѣда, которая все еще не могла забыть о «мертвой царевнѣ», которую когда-то любила, тоже приняла православіе, принявъ имя Анастасіи и вмѣстѣ съ Грекиней, постриглась въ монахини въ Выдубецкомъ монастырѣ. Бывшая жена Ярополка, а потомъ Владиміра, Грекиня, теперь уже носила имя Ольги.

Однажды, выходя отъ обѣдни, мать Анастасія, бывшая Рогнѣда, увидѣла въ толпѣ народа высокаго молодого боярина а съ нимъ красивую женщину, державшую за рученку хорошенькаго пятилѣтняго мальчика.

Рогнѣда быстро схватила за руку Ольгу и сказала:

— Смотри, сестра!.. Какъ похожа эта боярыня на покойную царевну…

Ольга подошла къ боярынѣ и спросила:

— Ужъ не ты ли это Настасьюшка?

— И я васъ узнала дорогіе мои! — сказала молодая женщина и бросилась въ объятія Ольги.

— Мертвая царевна воскресла! — говорила Рогнѣда, утирая слезы радости и цѣлуя нежданную гостью. — Но кто же это съ тобой? мужъ?

— А вотъ, меня-то не узнали! — воскликнулъ бояринъ, — или я такъ постарѣлъ.

— Это ты Иславъ!

— Да, это я, принесшій, въ жертву богамъ злую язычницу и спасшій христіанку и вмѣстѣ съ тѣмъ свою душу. Теперь, я не Иславъ больше, я Михаилъ, а этотъ, — и онъ поднялъ мальчика на руки, — прошу любить и жаловать: мой сынъ Юрій.

КОНЕЦЪ

↑