Сказка о богатырѣ Зилагонѣ

Много времени прошло, много воды утекло съ тѣхъ поръ, какъ жилъ въ одномъ городѣ купецъ богатый, славившійся своей безукоризненною честностію въ торговыхъ дѣлахъ не только у себя дома, но и заграницею. У него родился сынъ Зилагонъ, и богатый человѣкъ, отецъ его, сообразно съ своимъ состояніемъ, далъ ему воспитаніе и образованіе. Во всѣхъ наукахъ, какіе преподаны были Зилагону, онъ оказывалъ большіе успѣхи; что же касается до коммерческихъ занятій, то у него къ нимъ совсѣмъ не было охоты.

Видно провидѣніе назначило его не для тѣхъ цѣлій. Онъ постоянно мечталъ объ отличіяхъ за богатырскіе подвиги, и ему мерещились волшебные замки, поединки и небывалыя чудовища.

Всѣ усилія отца, пробудить въ немъ охоту къ торговымъ занятіямъ, были напрасны. Имѣя у себя деньги, онъ накупилъ много оружіи и всѣми силами сталъ стараться усовершенствоваться въ военномъ искусствѣ, и искалъ случая отличиться въ ономъ. Случай скоро представился.

Въ тотъ городъ, въ которомъ жилъ Зилагонъ, пріѣхалъ знаменитый богатырь Демьянъ. Далеко гремѣла слава объ его подвигахъ, и могъ ли не обрадоваться пылкій юноша, услышавъ о прибытіи витязя, заслужившаго блестящими подвигами своими столь громкую извѣстность. Не медля ни минуты, Зилагонъ отправился прямо къ нему; пришелъ и говоритъ:

— Славный и знаменитый богатырь Демьянъ! Много наслышался я о твоихъ дѣлахъ богатырскихъ. Наскучило мнѣ въ домѣ родительскомъ сидѣть въ бездѣйствіи. Кипитъ во мнѣ кровь молодецкая, душа жаждетъ простора и воли. Будь благодѣтелемъ, прими меня въ число твоихъ оруженосцевъ.

Зилагонъ тутъ разсказалъ ему про свое званіе и занятія. Демьянъ съ удовольствіемъ смотрѣлъ на юношу, въ глазахъ котораго блисталъ геройскій пламень, но, почитая его желаніе минутнымъ увлеченіемъ молодости, и не желая лишить отца единственнаго сына, началъ ему представлять всѣ опасности, съ которыми сопряжено имъ избираемое поприще, но юноша упрашивалъ его такъ убѣдительно, такъ неотступно, что Демьянъ согласился, наконецъ, исполнить его просьбу.

Такимъ образомъ Зилагонъ остался при Демьянѣ, и съ жаромъ принялся за обученіе себя воинскому искусству. Вскорѣ научился онъ отлично владѣть оружіемъ и былъ свидѣтелемъ ста двадцати поединковъ Демьяновыхъ съ разными богатырями. Демьянъ всегда оставался побѣдителемъ, и вмѣсто наказанія побѣжденныхъ, отбиралъ у нихъ только оружіе, какъ у не достойныхъ носить его. Внимательный ученикъ наблюдалъ каждый шагъ, каждое движеніе своего славнаго учителя. Такъ объѣхали они весь Востокъ, вездѣ оставляя по себѣ слѣды славы и чести. Зилагону нигдѣ еще не приходилось отличить себя какимъ нибудь знаменитымъ подвигомъ, однако во многихъ опасныхъ сраженіяхъ онъ показалъ свою неустрашимость и тѣмъ пріобрѣлъ высокое уваженіе въ глазахъ Демьяна, который за успѣхи посвятилъ его въ рыцарское достоинство и сказалъ ему при этомъ:

— Теперь, по уставу рыцарскому, ты не можешь болѣе оставаться моимъ оруженосцемъ, а долженъ быть моимъ товарищемъ, и уже безъ меня искать собственныхъ приключеній. На бѣломъ свѣтѣ въ нихъ нѣтъ недостатка, но помни долгъ рыцаря: защита слабому, отпоръ сильному притѣснителю — вотъ правило, которому ты долженъ слѣдовать, если желаешь заслужить имя благороднаго и честнаго рыцаря. Прощай, вотъ тебѣ рука моя въ залогъ твоихъ будущихъ подвиговъ! Ступай, порадуй мое сердце богатырскою молвою о твоихъ славныхъ дѣлахъ!

И Демьянъ хотѣлъ въ знакъ прощанія пожать ему руку, но Зилагону жалко было разставаться съ мимъ, и онъ упросилъ богатыря оставить его при себѣ до перваго случая, пока не придется ему предъ глазами его отличить себя какимъ нибудь славнымъ подвигомъ, на что Демьянъ охотно согласился, и полюбилъ Зилагона. Оба они пустились въ путь и, не встрѣтивъ никакихъ особенныхъ приключеній, прибыли въ страну, еще не извѣстную имъ, и остановились при подошвѣ высочайшей горы, съ намѣреніемъ отдохнуть подъ ея тѣнью. Вокругъ царствовало глубокое уединеніе; но вдругъ увидали они подходящаго къ нимъ старика, по видимому очень утомленнаго дальнимъ путемъ. Замѣтно было, что онъ происходилъ изъ знатнаго рода.

Опираясь на палку, онъ подошелъ къ нимъ и почтительно поклонился. Казалось, появленіе двухъ незнакомцевъ изумляло его.

Зилагонъ спросилъ:

— Чего ты хочешь отъ насъ, почтенный старецъ?

— Благородные витязи! — отвѣчалъ старикъ, — появленіе ваше въ сей странѣ очень удивляетъ меня, и я полагаю, что само провидѣніе послало васъ для облегченія участи страдальца.

Демьянъ сказалъ:

— Да, нашъ долгъ — защищать невинность: но, если ты самъ навлекъ на себя и заслужилъ правильное негодованіе своего противника, то званіе мое запрещаетъ мнѣ вмѣшиваться въ твои дѣла и быть твоимъ защитникомъ.

— Слова твои, достойный витязь, — отвѣчалъ старикъ, — доказываютъ благородство души твоей, и я былъ бы несправедливъ, если бъ сталъ просить отъ васъ помощи, чувствуя самаго себя виновнымъ; прошу васъ быть ко мнѣ снисходительными и выслушать прежде исторію моихъ тяжкихъ страданій:

„Я несчастный владѣтель этой обширной страны съ огромнымъ богатствомъ.

По моему сану и по несмѣтнымъ сокровищамъ, которыя были у меня, я могъ бы назваться первымъ во всемъ нашемъ государствѣ. По смерти жены моей, нѣжно мною любимой, сынъ и дочь составляли все мое утѣшеніе, всю надежду въ преклонныхъ лѣтахъ моихъ. Въ это время появилась въ нашей странѣ злая волшебная сила: волшебница Церера влюбилась въ моего сына, а брату ея, чародѣю Тутону, понравилась дочь моя.

Однажды, оба чудовища явились въ моемъ домѣ — Церера на огненномъ орлѣ, а братъ ея въ видѣ крылатаго исполина. Страшно было появленіе этихъ ненужныхъ гостей, сердце невольно дрогнуло у меня отъ предчувствія бѣды неминуемой! Церера обратилась ко мнѣ съ такими словами:

— Я знаменитая волшебница Церера, повелительница трехъ сотъ тысячъ духовъ, а это братъ мой, повелитель всѣхъ чародѣевъ! Мы явились къ тебѣ съ предложеніемъ, отъ котораго ни кто изъ смертныхъ не отказался бы, а почелъ бы себя первымъ счастливцемъ на землѣ. Знай, я люблю сына твоего, а братъ мой любитъ твою дочь. Итакъ, отдай дочь свою моему брату, а сына твоего возьму я; не противься нашему желанію: мы осчастливимъ дѣтей твоихъ; иначе страшись нашего мщенія! Оно будетъ ужасно, и постигнетъ тебя неминуемо.

Какъ громомъ поразило меня это предложеніе. Какъ отдать сына моего за такую отвратительную вѣдьму, сочетать судьбу дочери съ чудовищемъ, котораго не только люди, но и самые адскіе духи испугались бы!

Дѣти мои были свидѣтелями этого ужаснаго посѣщенія, и слышали отъ слова до слова сдѣланное мнѣ предложеніе. Дочь моя лишилась чувствъ, но сынъ, юноша пылкій и неустрашимый, хотя сначала не много испугался, но потомъ сказалъ рѣшительно Церерѣ и Тутону:

— Да съ чего жъ вы взяли, бѣсы проклятые, чтобъ я согласился на ваше предложеніе? Нѣтъ, я скорѣе согласенъ на смерть, чѣмъ соглашаться на ваше предложеніе.

Рѣзкій отвѣтъ сына испугалъ меня, онъ могъ бы на всѣхъ насъ навлечь большія непріятности, и потому я прибѣгнулъ къ ласкѣ въ надеждѣ выиграть время.

— Великая Церера и знаменитая повелитель духовъ! не гнѣвайтесь за дерзкія слова моего сына; онъ еще молодъ и не можетъ понимать, какое великое счастіе заключается для него въ сдѣланномъ ему предложеніи; дочь же моя не имѣетъ права располагать своей судьбой. Дѣти мои должны повиноваться мнѣ, и если вы видите съ ихъ стороны упорство, то прошу васъ, дайте маѣ три дня времени, чтобъ, могъ я уговорить ихъ, дѣло не маловажное: надобно обдумать хорошенько.

Волшебники, подумавъ, согласились. Чрезъ минуту ихъ уже не было, и я очень былъ радъ, что хотя на время избавился отъ своихъ злодѣевъ. По уходѣ волшебниковъ я обратился къ дѣтямъ съ такими словами:

— Что намъ теперь дѣлать? Я скорѣе рѣшусь умереть самою мучительною смертію, нежели отдать васъ имъ.

Дѣти мои заплакали, бросились въ мои объятія и отъ рыданія не могли произнести слова.

Дѣйствительно, рѣшиться было не на что.

Спасенія не предстояло ниоткуда. Искать спасенія въ бѣгствѣ было невозможно: злодѣи всюду настигли бы насъ. Укрыться въ какое нибудь потаенное мѣсто? Но гдѣ найдешь пріютъ отъ волшебной силы? Мы думали и ничего не могли придумать. Сердце замирало въ груди, отчаяніе отуманивало умъ, который что ни вымышлялъ, но ни гдѣ ни въ чемъ не находилъ ни малѣйшаго средства къ спасенію. Наступила наконецъ ночь на роковой третій день. Я не могъ сомкнуть глазъ, наконецъ заснулъ предъ разсвѣтомъ, и въ сонномъ видѣніи предстала мнѣ умершая жена моя.

— Несчастный супругъ мой! — сказала она мнѣ, — твои и дѣтей нашихъ мученія заставили меня явиться къ тебѣ и избавить васъ отъ угрожающаго бѣдствія. Чрезъ два часа кончится срокъ, данный тебѣ Церерою и братомъ ея. Они не промедлятъ ни минуты и опять явятся съ требованіемъ обѣщаннаго. Тогда скажи имъ: „Я рѣшился исполнить ваше желаніе подъ тѣмъ условіемъ, чтобъ вы поклялись разрѣшить загадку, которую я предложу вамъ“. Загадка же написана на золотой дощечкѣ, а дощечка лежитъ въ томъ ящичкѣ, который, умирая, я запретила открывать тебѣ. Если они отгадаютъ ее, то знай что сама судьба опредѣлила тебѣ и дѣтямъ нашимъ такую бѣдственную участь, если же не успѣютъ въ томъ, то со стыдомъ должны будутъ отказаться отъ своего требованія.

Этотъ сонъ такъ обрадовалъ меня, что я въ ту же минуту проснулся, вскочилъ съ постели и бросился туда, гдѣ хранился ящичекъ. Я открылъ его и самъ себя не понималъ отъ восторга, видя что сонъ меня не обманулъ.

Вынувъ дощечку я въ самомъ дѣлѣ нашелъ написанную на ней загадку, которую едва ли кто могъ отгадать. Лишь только я прочелъ ее, какъ явилась Церера и братъ ея въ великолѣпныхъ колесницахъ, запряженныхъ огнедышащими змѣями, съ гордостію вошли они въ мои покои и потребовали рѣшительнаго отвѣта.

— Великодушная Церера! — сказалъ я волшебницѣ, — съ моей стороны нѣтъ никакого препятствія сдѣлать дѣтей моихъ счастливыми, а также и они согласны исполнить ваше желаніе, но съ условіемъ, чтобы ты и братъ твой разрѣшили одно клятвенное завѣщаніе. Думаю, что вы не затруднитесь въ этомъ. Жена моя предъ смертію своею взяла съ меня клятву, чтобъ я не сочеталъ бракомъ ни сына моего ни дочери съ тѣми, которые не отгадаютъ одной загадки.

Услышавъ это, засмѣялись волшебница и братъ ея.

— Ну, если въ этомъ только все дѣло, — сказали они — то желаніе наше должно исполниться сегодня же.

— Но я не предложу вамъ загадку, — возразилъ я, если вы не поклянетесь, что тотчасъ же оставите ваше требованіе, когда не отгадаете ея.

Церера и Тутонъ не отказались отъ условія; они поклялись оставить меня въ покоѣ, если не отгадаютъ моей загадки.

Тогда я вынулъ золотую дощечку и прочелъ имъ слѣдующее:

На другой сторонѣ была отгадка, которая означала розовый кустъ.

Какъ ни проста была загадка, но ни Церера, ни Тутонъ не могли разрѣшить ее. Они пришли въ великое замѣшательство и велѣли мнѣ повторить слова. Не тутъ-то было. Отъ нетерпѣнія они топали ногами, ходили взадъ и впередъ по залѣ, предлагали тысячу отвѣтовъ, и все не впопадъ; наконецъ видя свою неудачу, они бѣшено засверкали на меня глазами.

— Хотя тебѣ удалось поставить насъ въ такое затрудненіе и взять съ насъ клятву, по которой намъ должно отказаться отъ нашего требованія, но знай, что мы найдемъ средство, и жестоко отмстимъ тебѣ за твою хитрость. Трепещи! Придетъ время, и мы тебѣ напомнимъ о себѣ!

Сказавъ это, они изчезли, а я остался съ грустными думами. Такъ прошелъ цѣлый мѣсяцъ, въ продолженіи котораго я все еще опасался ихъ мщенія. Въ одно утро вбѣжалъ ко мнѣ служитель блѣдный, испуганный; слова его были перерывисты, безсвязны, и изъ нихъ я могъ понять только то, что дочь моя была похищена. Эта вѣсть чрезвычайно поразила меня. Опомнившись я увидѣлъ, что сынъ мой и прислуга окружили меня. Я бросился къ сыну въ объятія, и мы залились слезами. Наконецъ, призвавъ на помощь разсудокъ, я сказалъ:

— Сынъ мой любезный! Мы слезами не поможемъ горю, а лучше предадимся на волю судьбы. Что будетъ, то и будетъ!

На что отвѣтилъ сынъ мой:

— Пусть теперь осмѣлятся явиться эти проклятые чародѣи: они дорого заплатятъ мнѣ за все зло, которое намъ надѣлали!

Я хладнокровно смотрѣлъ на него и не осуждая его благороднаго порыва, сказалъ ему:

— Сынъ мой! Что въ состояніи сдѣлать твое оружіе противъ чародѣйской силы?

— Все же равно умирать намъ; такъ лучше же умереть не даромъ, — отвѣчалъ онъ и поспѣшно пошелъ на то мѣсто, откуда чародѣй въ видѣ облака похитилъ дочь мою. — Пусть теперь хоть весь адъ явится ко мнѣ — говорилъ онъ, потрясая мечемъ въ воздухѣ отъ досады и гнѣва.

Я долго странствовалъ, долга искалъ защитника въ горестной участи моей, но до сихъ поръ все было напрасно; не поможете ли вы, великодушные богатыри, мнѣ въ горѣ?“

Старецъ опять поклонился витязямъ и на этотъ разъ чуть не до земли; голосъ его дрожалъ, на глазахъ навертывались слезы, на лицѣ выражалась мольба.

Зилагонъ, тронутый до глубины души несчастнымъ положеніемъ старца, взглянулъ на Демьяна и сказалъ ему:

— Почтенный мой наставникъ! не позволишь ли ты мнѣ принять на себя этотъ подвигъ?

Демьянъ посмотрѣлъ на него съ улыбкою и сказалъ:

— Подвигъ этотъ не маловаженъ и принесетъ много чести оружію, которое будетъ поднято въ защиту старости и невинности. Тутъ придется имѣть дѣло не съ простыми людьми, а съ волшебниками. Впрочемъ, — продолжалъ онъ, обратясь къ старику, — не унывай почтенный старецъ! я надѣюсь что ученикъ мой и товарищъ, богатырь Зилагонъ, въ состояніи будетъ облегчить твои бѣдствія.

Старецъ отъ радости не вѣрилъ себѣ.

Демьянъ сказалъ ему:

— Теперь ты можешь воротиться домой и сказать чудовищу, лишившему тебя дѣтей, что ты нашелъ защитника, который съумѣетъ оторвать ему голову.

Старикъ въ третій разъ поклонился въ знакъ благодарности и съ надеждою на помощь пошелъ домой.

По уходѣ старина, Демьянъ обратился къ Зилагону съ такими словами:

— На столько ли ты храбръ, чтобъ вступить въ предстоящій тебѣ опасный бой? Я былъ не разъ свидѣтелемъ твоей храбрости и неустрашимости, и потому уступаю тебѣ честь этого подвига. Впрочемъ, чѣмъ больше встрѣтишь ты опасности, тѣмъ больше принесешь славы своему имени.

— Почтенный наставникъ! — отвѣчалъ Зилагонъ, — премного я благодаренъ тебѣ за честь, которую ты доставляешь мнѣ, позволяя сразиться со врагомъ человѣческаго рода.

— Ты правду говоришь, — отвѣчалъ Демьянъ, — и я найду для тебя вѣрное средство противъ чародѣйства чрезъ одну благодѣтельную волшебницу, съ которой я познакомлю тебя и которая дастъ тебѣ наставленіе какъ предпринять предстоящую борьбу; а чтобъ скорѣй начать это дѣло, то мы сейчасъ отправимся къ ней.

Демьянъ досталъ волшебный шарикъ и они поѣхали туда, гдѣ жила добродѣтельная волшебница. Зилагонъ не мало дивился чудному дѣйствію шарика. Демьянъ замѣтивъ это, сказалъ ему:

— Да шарикъ этотъ въ самомъ дѣлѣ очень удивителенъ; мнѣ подарила его та самая волшебница, къ которой мы теперь ѣдемъ, для того, чтобъ, въ случаѣ надобности, я всегда могъ безъ труда отыскать ея жилище: безъ шарика же, если бъ я искалъ ее всю жизнь, все таки никогда не нашелъ бы. А какимъ образомъ пришлось мнѣ познакомиться съ нею и пользоваться ея благодѣяніями, объ этомъ я разскажу тебѣ сейчасъ.

„Сонъ уже начиналъ смыкать глаза мои, вдругъ лѣсъ освѣтился и я оглянувшись вокругъ, къ удивленію моему, увидѣлъ пылающій огонь. Вскорѣ появилась цѣлая стая сорокъ и возмутила ночную тишину своимъ щебетаньемъ и хлопаньемъ крыльевъ: конь мой захрапѣлъ отъ испуга, но я его кой какъ успокоилъ, отвелъ въ чащу лѣса, а самъ воротился опять на прежнее мѣсто и смотрѣлъ, что будетъ дальше изъ этого сорочьяго собранія.

Крикъ пестрой стаи продолжался до тѣхъ поръ, пока не прилетѣлъ необыкновенной величины воронъ; онъ важно обошелъ вокругъ огня нѣсколько разъ, сороки умолкли и окружили его; потомъ онъ перевернулся и превратился въ человѣка, у котораго въ рукѣ находилась какая-то изукрашенная палка, а чрезъ плечо былъ перекинутъ поясъ, съ изображеніями волшебныхъ знаковъ; крылья ворона остались лежащими позади его; онъ поднялъ ихъ и отнесъ на холмъ, не подалеку отъ него возвышавшійся; сороки вслѣдъ за нимъ относили свои крылья туда же.

Чрезъ нѣсколько минутъ я увидѣлъ, что воронъ, превратившійся въ человѣка, окруженъ былъ множествомъ женщинъ, изъ которыхъ каждая имѣла чрезъ плечо поясъ съ такими же знаками: это заставило меня догадаться, что всѣ онѣ были волшебницы, а воронъ былъ ихъ начальникъ. По прошествіи нѣкотораго времени воронъ перепрыгнулъ чрезъ огонь, волшебницы послѣдовали его примѣру. Я издали съ любопытствомъ смотрѣлъ на ихъ занятіе и ничего не понималъ. Вдругъ пришла мнѣ мысль — взглянуть на тотъ холмъ, на которомъ сороки оставили крылья. Я подошелъ потихоньку и увидѣлъ, что прилетѣла сова, величиною своею превосходившая обыкновенныхъ совъ.

Она подкралась къ холму, оглядываясь на всѣ стороны. „Э, подумалъ я, зачѣмъ она крадется, вѣрно съ дурнымъ намѣреніемъ!“ и устремилъ на нее все свое вниманіе. Сова начала рыться въ сорочьихъ крыльяхъ, сама озираясь вокругъ, чтобъ ее не замѣтили; долго рылась она и наконецъ выбравъ крылья вѣроятно какой нибудь знакомой ей волшебницы, подхватила ихъ своимъ носомъ и стремительно полетѣла по направленію къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ я. Лишь только она поровнялась надъ моей головою, я натянулъ лукъ и такъ удачно попалъ ей прямо въ клювъ, что она уронила похищенныя ею крылья, а сама скрылась изъ моихъ глазъ. Я поднялъ крылья, положилъ ихъ возлѣ себя и ждалъ, чѣмъ все это кончится.

Волшебницы окончили свои занятія, ихъ начальникъ подошелъ къ огню, коснулся его своею волшебною палкою, и изъ огня сдѣлалась великолѣпная колесница, въ которую онъ сѣлъ и исчезъ въ воздухѣ. Тотчасъ же волшебницы подошли къ холму, гдѣ лежали ихъ крылья, они махали своими волшебными прутиками, говорили какія-то слова и немедленно превращались въ сорокъ. Крылья приставали къ нимъ сами собою, и послѣ того сороки въ ту же минуту улетали.

Такимъ образомъ, казалось, все кончилось, и всѣ до одной сороки, по видимому, разлетѣлись. Я опять прилегъ на луговину съ намѣреніемъ заснуть, но въ какое пришелъ я изумленіе, когда неожиданно услышалъ въ лѣсу голосъ плачущей женщины!

Вѣрно это самая та волшебница, которая не нашла своихъ крыльевъ, подумалъ я, и немедленно пошелъ въ ту сторону, откуда слышался женскій плачъ. Подошедши къ плачущей и вѣжливо поклонившись ей, я сказалъ:

— Не о потерѣ ли какой плачешь ты?

— Да, — отвѣчала она, — я не могла найти моихъ крыльевъ.

— Такъ перестань плакать, — сказалъ я ей въ утѣшеніе, — ты конечно не нашла бы своихъ крыльевъ, если бъ я не отнялъ ихъ у той хищницы совы, у которой я отнялъ добычу ея мѣткимъ ударомъ моей стрѣлы.

— Ахъ благодѣтель мой! — воскликнула волшебница, — какъ я благодарна тебѣ, и надѣюсь доказать тебѣ мою признательность.

Я разсказалъ ей, какимъ образомъ удалось мнѣ отнять ея крылья у хищницы, и волшебница отвѣчала мнѣ съ искреннимъ чувствомъ:

— Благороднѣйшій витязь! за твою услугу я должна весь вѣкъ благодарить тебя, знай, что я волшебница Изада, и это собраніе, которое видѣлъ ты, происходитъ у насъ волшебницъ, въ присутствіи нашего начальника, чрезъ каждые семь лѣтъ. Прыганье черезъ огонь возобновляетъ въ насъ волшебную силу. Волшебница, не участвовавшая по какой либо причинѣ въ этомъ обрядѣ, лишается волшебнаго знанія на двадцать одинъ годъ. Всѣ мы должны прилетать сюда въ видѣ сорокъ. Если которая изъ насъ потеряетъ здѣсь крылья, она навсегда утрачиваетъ свои волшебныя познанія и пріобрѣтаетъ ихъ та, которая воспользовалась этими крыльями. Ты отнялъ мои крылья у кіевской вѣдьмы. Кіевскія вѣдьмы далеко отстали отъ насъ въ волшебной наукѣ, и онѣ всѣми силами стараются узнать время нашего семилѣтняго собранія, поэтому это время сохраняется у насъ въ величайшей тайнѣ. Если бъ удалось вѣдьмѣ похитить мои крылья, то я на всю жизнь была бы должна лишиться моихъ познаній, и этому несчастію непремѣнно подлежала бы я, если бъ ты не избавилъ меня отъ него. Вѣдьма же напрасно покушавшаяся похить крылья подвергается такому наказанію, какому пожелаетъ предать ее волшебница, чьи были крылья; послѣдняя можетъ лишить ее знанія, выдернувъ у нея хвостъ, съ которымъ вѣдьмы обыкновенно родятся. Впрочемъ ты будешь свидѣтелемъ ея наказанія.

Сказавъ это Изада очертила своимъ волшебнымъ прутикомъ два круга: въ одинъ изъ нихъ поставила меня, а въ другой стала сама. Потомъ проговорила какія-то непонятныя мнѣ слова, вдругъ поднялся страшный вихрь, и опустилъ къ ногамъ волшебницу обнаженную и связанную вѣдьму. Напрасно та жалобными просьбами и слезами старалась смягчить волшебницу, напрасно зажимала хвостъ свой между ногами. Изада была неумолима; она выдернула хвостъ у вѣдьмы, развязала ее и отпустила на свободу. Безхвостая вѣдьма поспѣшно скрылась въ лѣсу.

— Теперь, благодѣтель мой, — сказала Изада, — я должна отблагодарить тебя за доброе дѣло, тобою мнѣ оказанное, и въ залогъ моего покровительства и искренняго къ тебѣ расположенія приглашаю я тебя въ мой замокъ.

Затѣмъ проговорила нѣсколько словъ, и вдругъ меня, ее и коня моего окружило легкое облако и помчало насъ съ быстротою молніи. Черезъ нѣсколько минутъ а очутился въ замкѣ волшебницы. Не стану разсказывать тебѣ о великолѣпіи замка волшебницы, потому что ты самъ скоро увидишь его.

По прибытіи нашемъ въ замокъ, Изада приняла меня очень ласково. Вскорѣ явился передо мною великолѣпный столъ; множество слугъ суетились вокругъ него и подавали отборныя яства и напитки. Тутъ я такъ угостился, что и по сихъ поръ еще не забылъ этого угощенія.

Послѣ того она сама сняла съ меня броню и мечъ, что-то прочитала надъ ними, и подавая ихъ мнѣ обратно, сказала:

— Вотъ тебѣ награда за твое доброе дѣло. Теперь броня твоя стала непроницаемою, а мечу твоему никакое очарованіе ничего не сдѣлаетъ. Шарикъ же этотъ пусть будетъ тебѣ проводникомъ къ моему жилищу. Безъ него ты никогда не отыщешь меня; когда будетъ тебѣ какая нибудь нужда до меня, брось его, онъ покажетъ тебѣ путь ко мнѣ, уничтожитъ всѣ препятствія, какія бы тебѣ ни встрѣтились.

Поблагодаривъ волшебницу за всѣ ея милости, я отправился странствовать въ моей непроницаемой бронѣ и съ моимъ непобѣдимымъ мечемъ. Много подвиговъ совершилъ я съ нимъ и сдѣлался извѣстенъ цѣлому свѣту; но моею славою не столько обязанъ я своей силѣ и храбрости, сколько бронѣ и мечу, даннымъ мнѣ волшебницей Изадой.“

Въ такихъ разговорахъ путники наши не видали, какъ шло время.

Но вотъ катящійся шарикъ остановился у подошвы неприступной горы, на вершинѣ которой красовался великолѣпный замокъ, блестящій золотомъ и драгоцѣнными каменьями. Наши богатыри слѣзли съ коней; Демьянъ поднялъ шарикъ и положилъ его подъ латы; какъ только шарикъ былъ поднятъ, вдругъ раздался оглушительный громовой трескъ: гора разступилась и представила глазамъ путниковъ великолѣпное крыльцо и лѣстницу, украшенную статуями, дивно изсѣченными изъ чистаго бѣлаго мрамора.

Богатыри привязали коней своихъ къ двумъ возвышавшимся у крыльца мраморнымъ столбамъ съ золотыми кольцами. Взошли на площадку крыльца и имъ представились стѣны замка, вылитыя изъ чистаго золота, съ возвышавшимися на нихъ серебряными башнями: камни самоцвѣтные своимъ блескомъ очаровывали глаза необыкновенною игрою преломлявшихся въ нихъ лучей свѣта. Палаты Изады были всѣ изъ чистѣйшаго хрусталя, и убранство ихъ превосходило всякое понятіе. Волшебница встрѣтила ихъ въ огромной залѣ и, обращаясь къ Демьяну, сказала:

— Я очень рада, что случилось опять мнѣ видѣть такого гостя. Впрочемъ, я напередъ знала объ вашемъ пріѣздѣ, и о томъ, что побудило васъ быть у меня. Предпріятіе Зилагона достойно всякой похвалы. Просьба ваша состоитъ въ томъ, чтобъ я помогла вамъ чрезъ свои знаки. Я съ большимъ удовольствіемъ готова содѣйствовать вамъ въ вашемъ добромъ дѣлѣ, тѣмъ болѣе, что я сама принимаю въ немъ участіе. Сядьте и отдохните.

Изада, указавъ имъ на два мягкія табурета, повела рѣчь свою:

— Есть старецъ, котораго вы намѣрены защитить отъ злыхъ волшебниковъ; жена его была моя меньшая сестра, и такъ какъ законы наши воспрещаютъ намъ волшебницамъ помогать прямо самимъ, то я имѣю полное право научить васъ, какъ надобно начать ратоборство съ чародѣемъ. Безъ моей помощи вамъ невозможно приступить къ этому дѣлу, потому что, какой бы ни былъ храбрый богатырь, его естественныя силы слишкомъ слабы для того, чтобъ бороться съ силами сверхъ естественными. Я вижу, что мои родные страдаютъ отъ злыхъ чародѣевъ, а подать имъ помощь я не имѣю права. О, какъ вы обрадовали меня вашимъ пріѣздомъ! Зилагонъ! твоя неустрашимость и твое благоразуміе обѣщаютъ мнѣ, что ты избавишь моихъ родственниковъ отъ постигшаго ихъ несчастія. Я покажу тебѣ, какъ долженъ ты будешь вступать въ бой съ волшебникомъ, который явится къ тебѣ въ видѣ исполина съ львиною головою; а чтобъ оружіе твое могло устоять противъ волшебной силы, то я прошу тебя снять его и довѣрить мнѣ на время.

Зилагонъ съ радостью снялъ съ себя броню, шлемъ, мечъ, и отдалъ ихъ добродѣтельной волшебницѣ. Между тѣмъ она приказала поставить столъ съ кушаньями и напитками, попросила богатырей распоряжаться, какъ имъ угодно, и отправилась въ особую комнату съ Зилагоновымъ оружіемъ, которое несли за нею четыре невольника. Что она тамъ дѣлала съ нимъ, неизвѣстно: чрезъ нѣсколько времени тѣ же невольники принесли оружіе обратно.

Изада приказала Зилагону стать на одно колѣно, положила свой волшебный прутикъ ему на плечи и проговорила какія-то непонятныя слова. Молодой человѣкъ почувствовалъ необыкновенную силу и бодрость; ему казалось, что если бы весь свѣтъ ополчился на него, то и тогда не могъ бы одолѣть его. Потомъ она сама своими руками надѣла на него и препоясала мечъ.

— Теперь испытай крѣпость своего оружія, — сказала она Зилагону.

Тогда Демьянъ вынулъ изъ ноженъ мечъ свой и ударилъ имъ по самому слабому мѣсту брони; мечъ отлетѣлъ какъ камень, ударенный объ камень, и Зилагонъ совершенно не почувствовалъ удара.

— Теперь, Зилагонъ, попробуй силу твоего меча.

Изада взяла его за руку и подвела къ истукану, сдѣланному изъ твердой стали. Зилагонъ нанесъ неполный ударъ и разрубилъ истукана пополамъ. Онъ бросился на колѣни предъ волшебницею и благодарилъ ее за такой безцѣнный подарокъ.

— Это еще не все, — продолжала Изада и отвела Зилагона въ другой покой.

Тамъ бросилось на него чудовище съ открытою пастью, съ распущенными когтями и хотѣло растерзать его на части. Видя себя оставленнымъ и находясь въ необходимости защищаться, Зилагонъ вынулъ мечъ, поразилъ имъ чудовище, которое отъ удара меча и волшебной его силы въ туже минуту исчезло, а мечъ такъ глубоко вонзился въ полъ, что богатырь съ трудомъ могъ его вынуть.

— Видишь ли, — сказала вошедшая волшебница, — очарованіе исчезаетъ предъ силою меча твоего, и потому надѣюсь, что предпріятіе твое кончится успѣхомъ.

Зилагонъ снова поблагодарилъ волшебницу и она приказала слѣдовать за собою въ ту комнату, гдѣ сидѣлъ его добрый наставникъ, Демьянъ. Онъ уже совсѣмъ готовъ былъ въ путь и, увидавъ входящаго Зилагона, сказалъ:

— Ну, любезный Зилагонъ, воля судьбы призываетъ меня на нѣкоторое важное дѣло, не терпящее отлагательства. Я долженъ проститься, и быть можетъ навсегда. Желаю тебѣ успѣха во всѣхъ добрыхъ твоихъ предпріятіяхъ.

Сказавъ это, Демьянъ крѣпко обнялъ и поцѣловалъ Зилагона. Молодой богатырь не могъ выговорить ни слова: такъ сильно поразила его неожиданная разлука. Онъ любилъ Демьяна, какъ отца, и не могъ удержаться отъ слезъ: долго они безмолвствовали въ объятіяхъ другъ друга, и еще разъ крѣпко, крѣпко поцѣловались.

Наконецъ Демьянъ простился съ волшебницей, которая вмѣстѣ съ Зилагономъ проводила его на крыльцо. Тамъ ожидалъ славнаго богатыря могучій конь его, потряхивая гривой, грызъ стальныя удила. Демьянъ вспрыгнулъ на него, волшебница махнула прутикомъ, облако подхватило богатыря и, вмѣстѣ съ конемъ, понесло его, куда слѣдуетъ.

По отбытіи Демьяна, волшебница сказала Зилагону:

— Ты пробудешь въ моемъ замкѣ до поединка съ врагомъ всего моего семейства. Не заботься о проѣздѣ. Я доставлю тебя прямо на то мѣсто, гдѣ долженъ ты сражаться съ исполиномъ. Что касается до наставленій моихъ относительно этого боя, то я ничего не могу сказать тебѣ, кромѣ того, что малѣйшее послабленіе въ ударѣ можетъ навлечь на тебя много непріятностей. Замѣть еще: когда завяжется у тебя распря съ Тутономъ и сестрой его, ты не долженъ ѣсть ни какихъ плодовъ древесныхъ, какъ бы ни были они приманчивы. По хитрости нашихъ враговъ, тебя легко могутъ прельстить ядовитыми плодами. Наконецъ, когда пожелаешь ты освободить дѣтей старика, а моихъ племянниковъ, то ступай прямо на сѣверъ.

Сказавъ это, Изада отвела Зилагона въ особую комнату, гдѣ было приготовлено для него роскошное угощеніе. Онъ старался припомнить всѣ совѣты волшебницы, но не могъ проникнуть въ таинственный смыслъ ихъ и рѣшился слѣпо имъ слѣдовать. Изада больше къ нему не являлась, и онъ заснулъ такъ крѣпко, что не понималъ, какимъ образомъ очутился въ томъ самомъ саду, гдѣ долженъ былъ сражаться съ исполиномъ.

Когда онъ проснулся, то старикъ стоялъ уже возлѣ него, и конь Зилагона былъ привязанъ къ дереву. Старикъ очень обрадовался его пробужденію, ибо онъ боялся, чтобъ исполинъ не напалъ на него соннаго и не лишилъ жизни.

— Не безпокойся, почтенный старецъ! не угодно ли тебѣ быть свидѣтелемъ нашего поединка? — сказалъ ему Зилагонъ, потомъ оправился, осмотрѣлъ оружіе, отвязалъ коня и сѣлъ на него.

Вдругъ явился исполинъ и такъ неожиданно, что, казалось, будто упалъ онъ съ облака. Зилагонъ сталъ въ оборонительное положеніе. Исполинъ изрыгалъ пламя огромными клубами; и все вокругъ него загоралось. Онъ думалъ сжечь Зилагона, но, къ удивленію чародѣя, пламя не наносило ни малѣйшаго вреда нашему богатырю, а обращалось и жгло самого исполина. Зилагонъ взялъ копье на перевѣсъ, пришпорилъ коня и пустился, какъ стрѣла, чтобъ пронзить на сквозь злаго волшебника, но какъ ни жестокъ былъ нанесенъ ударъ, однако не сдѣлалъ ему ни какого вреда, а только конь богатырскій широкою грудью своею опрокинулъ его навзничь. Исполинъ поднялся съ земли, злобно разинулъ львиную пасть свою и хотѣлъ проглотить Зилагона.

Старецъ, сидѣвшій въ это время вдали подъ тѣнью дерева, и съ напряженнымъ вниманіемъ глядѣвшій на бой, едва не вскрикнулъ отъ страха, думая что чудовище также проглотитъ богатыря, какъ проглотило его сына; однако Зилагонъ мечемъ своимъ поразилъ исполина такъ сильно, что разрубилъ его. Въ то время изъ разрубленнаго на двое чудовища послышался голосъ, невидимо кѣмъ произносимый; но исполинъ уже лежалъ на землѣ.

Зилагонъ, почитая его мертвымъ, не хотѣлъ добивать того, который уже не въ силахъ былъ ничего ему сдѣлать: однако онъ жестоко былъ наказанъ за свою гордость и за то, что не послушался говорившаго ему голоса.

Лишь только тѣло Тутона (ибо это былъ онъ) коснулось земли, какъ вдругъ изчезло, а вмѣсто исполина явилось звѣрообразное существо, въ одеждѣ чародѣя. Оно взвилось на воздухъ и было подхвачено огненнымъ орломъ. Ударъ меча Зилагона разрушилъ только тѣло исполиново, въ которомъ скрывался самъ чародѣй, а не нанесъ сему послѣднему никакого вреда, кромѣ того, что отрубилъ ему носъ. Богатырь очень сожалѣлъ, что не послушался голоса и не повторилъ удара, ибо тѣмъ и увѣнчалась бы побѣда надъ врагомъ. Между тѣмъ чародѣй, поднявшійся на воздухъ, кричалъ съ высоты:

— Дерзкій богатырь! ты разрушилъ мое очарованіе и освободилъ ненавистнаго намъ старика, но за обиду, нанесенную мнѣ, ты заплатишь своею жизнію. А ты, презрѣнный старикъ, никогда не увидишь дѣтей своихъ.

Проговоривъ это, чародѣй началъ подниматься выше и выше, и скрылся за облаками.

Старикъ со слезами благодарилъ Зилагона, и богатырь утѣшалъ его, что употребитъ всѣ силы свои для истребленія злодѣевъ, похитившихъ у него дѣтей.

— Вѣрь моему честному богатырскому слову, — сказалъ онъ ему, — что дѣти твои непремѣнно будутъ возвращены тебѣ; возьми только терпѣніе.

Старикъ просилъ Зилагона посѣтить его жилище. Они вошли въ домъ очень обширный, убранство котораго свидѣтельствовало о великомъ богатствѣ старика и важномъ его санѣ. Между различными достойными любопытства предметами, всего болѣе привлекъ къ себѣ вниманіе портретъ дѣвицы необыкновенной красоты.

— Чей этотъ портретъ? — спросилъ Зилагонъ.

— Ахъ, этотъ портретъ моей дочери, милой моей Рогнѣды, — отвѣчалъ старикъ, и на глазахъ его навернулись слезы при воспоминаніи о столь тяжкой и можетъ быть невозвратимой утратѣ. — Ее-то и похитилъ злой волшебникъ, — продолжалъ онъ, грустно склонивъ голову на грудь.

Зилагонъ пробывъ нѣсколько времени у старца, простился съ нимъ, еще разъ увѣривъ несчастнаго отца, что употребитъ всѣ силы для освобожденія похищенныхъ дѣтей его, и съ этою цѣлью отправился, какъ говорила ему волшебница, прямо на сѣверъ.

Путь, который надлежало совершить богатырю нашему, сопряженъ былъ съ неимовѣрными трудностями. То непроходимые дремучіе лѣса, то высокія недоступныя горы, то морскіе заливы, усѣянныя островами, скалами, преграждали ему дорогу: не разъ случалось ему сражаться съ лютыми звѣрями или съ дикими народами. Цѣлый годъ продолжалось его странствованіе. Къ крайнему несчастію своему, онъ лишился своего коня и принужденъ былъ идти пѣшкомъ.

Чрезъ нѣсколько дней зашелъ онъ въ дремучій лѣсъ, до того непроходимый, что онъ долженъ былъ просѣкать себѣ дорогу мечемъ. Кой-какъ выбрался онъ на прекрасный лугъ, подобнаго которому онъ еще въ жизнь свою не видывалъ. Вокругъ цвѣли душистые цвѣты, разливая въ воздухѣ ароматъ свой; казалось они что-то шептали между собой, и шопотъ ихъ раздавался въ ушахъ подобно отдаленной музыкѣ; прозрачный источникъ встрѣчая преграду низвергался тихо журчащимъ водопадомъ, окропляя изумрудную траву своими брызгами; птички, съ своими красными и зелеными пѐрушками, перепархивали съ вѣтки на вѣтку и пѣли пѣсни, нигдѣ еще на землѣ не слыханныя. Деревья плодами манили взоры, и невольно заставляли протягивать къ себѣ руки, чтобъ сорвать тотъ или другой изъ этихъ багряныхъ и золотистыхъ плодовъ, выглядывавшихъ изъ-за темныхъ листьевъ. Смотря на нихъ Зилагонъ имѣлъ сильное желаніе утолить свой голодъ, но совѣтъ волшебницы Изады удержалъ его отъ этого.

Наконецъ, утомленный труднымъ путемъ и полдневнымъ жаромъ, Зилагонъ прилегъ подъ финиковымъ деревомъ, вокругъ котораго обвивался виноградъ, составляя своими гроздами и листьями непроницаемую сѣнь; легкій вѣтерокъ разносилъ пріятную прохладу и наклонялъ почти къ самымъ губамъ нашего героя янтарныя виноградныя кисти. Какъ устоять противъ такого искушенія, особенно человѣку, которому уже болѣе сутокъ желудокъ безпрестанно напоминалъ о своей пустотѣ! Зилагонъ сорвалъ кисть винограду и держалъ ее въ рукѣ.

— Не безразсудно ли поступаю я, что умираю съ голоду, слѣдуя совѣту волшебницы, — такъ разсуждалъ онъ самъ съ собою, — неужели злой чародѣй Тутонъ, именно по моей только милости, напоилъ ядомъ всѣ плоды, сколько ни есть ихъ на свѣтѣ? Если бъ ему вздумалось погубить меня тѣмъ, что я буду ѣсть, то онъ давно бы исполнилъ это и надъ другою пищею, которую употреблялъ я.

Подумавъ это, онъ сорвалъ виноградную кисть и хотѣлъ уже поднести ее ко рту, какъ вдругъ услыхалъ позади себя голосъ женщины:

— Остановись, добрый витязь, — говорилъ голосъ, — остановись и не вкушай ни какихъ плодовъ въ садахъ злаго волшебника.

Зилагонъ отбросилъ кисть винограда, которую уже готовъ былъ съѣсть, вскочилъ на ноги поглянулся въ ту сторону, откуда слышался голосъ. Онъ увидѣлъ стоящую позади дерева дѣвицу красоты неописанной. Локоны шелковистыхъ волосъ вились кольцами по ея обнаженнымъ бѣломраморнымъ плечамъ: легкое одѣяніе; прелестный станъ.

— О, изъ всѣхъ живущихъ на землѣ нѣтъ несчастнѣе меня! — отвѣчала она. — Я дочь Персидскаго Шаха. Изъ объятій моего родителя похитилъ меня злой волшебникъ Тутонъ Если ты хочешь знать, какъ я попала сюда, то изъ разсказа моего ты узнаешь исторію всей моей жизни.

„Я дочь Персидскаго Шаха — начала она, — и ужъ была обручена за сына одного вельможи, котораго страстно любила: онъ былъ очень похожъ на тебя, прекрасный богатырь: женихъ мой также любилъ меня, но злой волшебникъ похитилъ меня почти изъ объятій его въ самый день нашего брака. Красота, которой будто бы я славилась, побудила этого чародѣя умножить мною число своихъ жертвъ.

Въ замкѣ Тутона до ста дѣвицъ. Ты не можешь представить себѣ, какую неизъяснимую тоску чувствую я, находясь вдалекѣ отъ милаго моему сердцу! онъ очень похожъ на тебя. Въ твоихъ чертахъ я вижу его черты, въ твоемъ голосѣ я я слышу его голосъ.“

Красавица схватила руку богатыря и крѣпко прижала къ своему сердцу. Это неожиданное движеніе снова возмутило юношу, а страстные взоры дѣвицы постоянно на него устремленные сулили ему такъ много блаженства, что онъ невольно предался обольстительнымъ мечтамъ.

„Ахъ, какъ былъ бы я счастливъ, — думалъ онъ — въ объятіяхъ той, для которой пустился я странствовать и отыскивать по свѣту, чтобъ возвратить тоскующему по ней отцу!“

— О злодѣй! — вскричала вдругъ дѣвица, оборотясь въ летучую мышь и летая надъ головою Зилагона, — счастливъ ты, что твой мечъ разрушилъ мое очарованіе! иначе былъ бы ты въ объятіяхъ волшебницы Цереры, сестры Тутона, Но тебѣ еще не избѣжать рукъ моихъ. Месть моя всюду будетъ тебя преслѣдовать.

Сказавъ это, она широко распустила свои крылья и исчезла въ воздухѣ.

Богатырь остолбенѣлъ отъ изумленія и негодовалъ на себя за то, что допустилъ было минутной слабости овладѣть собою.

— Ну, чуть было я не попалъ въ бѣду, изъ которой, самъ не знаю, какъ пришлось бы мнѣ выпутаться. Именно адскія сѣти были разставлены для меня, и я едва не запутался въ нихъ.

Онъ еще продолжалъ предаваться своимъ упоительнымъ мечтамъ, какъ вдругъ увидѣлъ огромнаго тигра, глаза котораго свѣтились изъ-за густаго кустарника, какъ два разскаленные угля.

Какая внезапная противоположность! Какой неожиданный переходъ отъ самаго прекраснѣйшаго къ самому отвратительнѣйшему въ мірѣ!

— Дерзкій! — кричалъ онъ ему, — чего ищешь ты здѣсь, того не получишь, а скорѣй найдешь себѣ смерть. Не самъ ли ты видишь, что съ каждымъ моимъ превращеніемъ я снова являюсь чтобъ преслѣдовать тебя.

Съ этими словами онъ такъ сильно ударилъ богатыря копьемъ въ грудь, что искры посыпались; но ударъ его не сдѣлалъ ни малѣйшаго вреда, потому что, какъ извѣстно, никакое оружіе не могло имѣть дѣйствія на очарованную броню богатыря; между тѣмъ Зилагонъ, улучивъ удобную минуту, напалъ такъ удачно на своего противника, что первымъ ударомъ раздробилъ копье противника, а другимъ лишилъ его руки; потомъ не желая напрасно терять времени, сталъ наносить ударъ за ударомъ и не давалъ проглотить волшебника змію, который нѣсколько разъ покушался унести его и наконецъ самъ сдѣлался жертвою своего намѣренія, потому что богатырь отсѣкъ ему чудовищную его голову, и змій исчезъ. Волшебникъ, лишенный своей чародѣйской силы, сталъ просить пощады у Зилагона.

— Ага! только теперь ты, адское пугало! но уже поздно! Тебѣ ужъ не вывернуться изъ моихъ рукъ! Нѣтъ пощады злодѣямъ! — сказалъ богатырь, и изрубилъ волшебника въ мелкія части.

Уничтоживъ Тутона, витязь пошелъ далѣе, съ намѣреніемъ найти сестру его Цереру. Въ замкѣ была ужасная пустота. Онъ прошелъ множество комнатъ, осмотрѣлъ всѣ погреба и подвалы, однимъ словомъ, не пропустилъ ни одного угла, чтобъ не заглянуть въ него — проклятой волшебницы ни гдѣ не было. Наконецъ, потерявъ всякую надежду найти ту, которая теперь составляла предметъ его поисковъ, онъ вошелъ въ прекраснѣйшій садъ, невольно поразившій его противоположностью замка. Въ этомъ саду съ высокаго холма глазамъ его представилось дивное, невиданное зрѣлище; въ туманной дали виднѣлись ему обширныя моря, надъ которыми въ обращенномъ видѣ опрокидывались цѣлые города съ ихъ зданіями и башнями. Солнечные лучи, проникая сквозь тонкій паръ, обливали его розовымъ свѣтомъ и сообщали ему подобіе только что занимающейся зари.

Эта восхитительная картина такъ сильно подѣйствовала на душу юнаго витязя, что онъ не могъ отвести отъ нея глазъ; но вдругъ пришло ему на мысль, не повторяется ли передъ нимъ та же самая сцена, въ которой увлеченіе чувствъ едва не подвергло его лишенію жизни — и онъ поспѣшно оставилъ свои наблюденія. Ни сладкозвучные фонтаны, ни темные къ отдохновенію манящіе гроты, ни прохладныя аллеи, ни зеркальные пруды, съ отражавшимися въ нихъ огнистыми облаками, ничто не останавливало на себѣ его вниманія. Одна мысль томила его, что онъ не нашелъ Цереры, не отыскать ему и дочери старика, портретъ которой произвелъ на него неизгладимое впечатлѣніе.

Внезапно что-то сіяющее на минуту ослѣпило глаза его; онъ пошелъ въ ту сторону и очутился у хрустальнаго зданія. Кто въ состояніи выразить его изумленіе и восторгъ! Тамъ, за прозрачными стѣнами, онъ увидѣлъ ту, образъ которой навсегда запечатлѣлся въ душѣ его. При первомъ взглядѣ онъ узналъ Рогнѣду и увѣрился, что она красотою своею была несравненно превосходнѣе портрета. Онъ остановился неподвижно передъ нею, какъ будто волшебная сила вдругъ превратила его въ истукана, и какъ бы пожиралъ ее глазами: всѣ мысли, всѣ чувства его сосредоточились въ одномъ взорѣ на прекрасную: потомъ, внѣ себя отъ восторга, онъ бросился къ ней, но сколько ни ходилъ вокругъ зданія, ни гдѣ не могъ найти въ него входа.

Рогнѣда лежала на усыпанномъ розами ложѣ, погруженная въ глубокій сонъ. Лучи солнца играли не ея прекрасномъ лицѣ, и замѣтно было, какъ тонкое дыханіе, подымая роскошныя груди ея, вылетало изъ ея полуоткрытыхъ коралловыхъ устъ, которыя выказывали два ряда жемчужинъ ослѣпительной бѣлизны. Не находя нигдѣ входа въ зданіе, Зилагонъ остановился передъ его хрустальною стѣною, въ ожиданіи пробужденія красавицы. Но увы! сонъ ея былъ очарованный. Въ такомъ положеніи, не сводя глазъ съ Рогнѣды, пробылъ онъ цѣлыхъ три дня безъ всякой пищи.

Голодъ, наконецъ, сталъ мучить его, но онъ не рѣшался оставить зданіе, въ которомъ заключалось все, что только было для него наидрагоцѣннѣйшаго въ мірѣ; силы его до того ослабѣли, что онъ забылъ даже про завѣщаніе Изады не вкушать никакихъ плодовъ. Вокругъ зданія росло множество превосходныхъ яблоковъ. Продолжая глядѣть на Рогнѣду, Зилагонъ, забывшись, рвалъ яблоки и ѣлъ одно за другимъ; но когда голодъ его утолился, онъ вспомнилъ про Изаду и дрожь пробѣжала по его жиламъ; къ довершенію же отчаянія въ это время проснулась Рогнѣда. Она привстала на своемъ ложѣ, оглянулась какъ будто въ испугѣ, и сказала Зилагону:

— Знаю, что привело тебя въ это мѣсто: хотя ты истребилъ Тутона, моего мучителя, но не надѣйся на успѣхъ вывести меня изъ этого очарованнаго зданія до тѣхъ поръ, пока ты не побьешь всѣхъ богатырей, находящихся на этомъ полѣ. Иди въ право, и ты тамъ найдешь ихъ, иди, мой любезный Зилагонъ, и помни, что цѣною твоей побѣды искупишь ты мое избавленіе.

Богатырь хотѣлъ что-то сказать ей, какъ примѣтилъ, что онъ удаляется отъ хрустальнаго зданія. Небольшее возвышеніе, на которомъ стоялъ онъ, быстро понесло его, и онъ вскорѣ очутился на томъ полѣ, гдѣ въ разныхъ мѣстахъ лежали богатыри, какъ бы дожидаясь его. Увидя Зилагона они поднялись на ноги, вооружились, и со всѣхъ сторонъ бросались на него; онъ оборонялся, а они безпрестанно наступали на своего одинокаго противника, и кричали ему:

— Кто изъ насъ останется побѣдителемъ, тотъ и будетъ обладать прекрасною Рогнѣдою.

Бой длился цѣлый день. Богатыри всѣ пали отъ Зилагоновой руки. И онъ уже хотѣлъ торжествовать свою побѣду, какъ вдругъ услышалъ страшный голосъ, доносившійся къ нему изъ воздуха: это былъ голосъ волшебницы Цереры, которая сидѣла на черномъ облакѣ.

— Злодѣй — кричала она ему, — наконецъ хитрость превозмогла охраняющее тебя волшебство. Я отомстила тебѣ за смерть моего брата. Ты утолилъ голодъ свой яблоками, напитанными ядомъ, и для того, чтобъ ускорить его дѣйствіе, я послала тебя сражаться съ этими богатырями. Однако, не гордись своею побѣдою. Побитые тобою богатыри были просто деревянные статуи. Вотъ противъ кого, ха! ха! ха! выказывалъ ты свою храбрость; а наконецъ, чтобъ чувствительнѣй тебѣ было умирать, то знай, что ты видѣлъ не Рогнѣду, а меня.

Когда вѣдьма окончила рѣчь свою, смертный сонъ началъ овладѣвать витяземъ, и онъ упалъ на землю, а Церера исчезла.

Злоба на это адское отродіе, на безуспѣшность своихъ подвиговъ и нестерпимая боль въ желудкѣ мучили несчастнаго Зилагона. Уже смерть готова была сомкнуть глаза его на вѣки, какъ вдругъ лучезарное облака освѣтило то мѣсто, на которомъ лежалъ онъ. Прощаясь на всегда съ жизнію, онъ взглянулъ на облако и увидѣлъ, что на немъ спускается къ нему благодѣтельница его Изада. Она прикоснулась къ нему волшебнымъ прутикомъ, и онъ вскочилъ на ноги, какъ будто никогда не ѣлъ очарованныхъ яблоковъ и никогда не чувствовалъ отъ нихъ боли. Первымъ дѣломъ его было поблагодарить волшебницу за ея участіе въ судьбѣ его, а Изада сказала ему:

— Ты находишься неподалеку отъ жилища Цереры. Поспѣши исполнить обѣщаніе, данное тобою старцу, и возврати ему дѣтей его, Рогнѣду и Ягана.

Сказавъ это, она стала невидима. Зилагонъ протиралъ себѣ глаза, какъ будто все видѣнное имъ было одинъ только сонъ: но когда онъ оглядѣлся хорошенько, то дѣйствительно увидѣлъ, что на полѣ, вмѣсто богатырей, валялись деревянные обрубки, на которыхъ оставались слѣды его храбрости.

— Экая вѣдьма окаянная! — сказалъ онъ съ досадою. — Славно же она подшутила надо мною! Извольте порадоваться! Изъ богатырей пожаловала меня въ дровосѣки! Постой, какъ проклятый братъ твой, не вывернешься и ты изъ моихъ рукъ.

Тутъ Зилагонъ вспомнилъ, что ея жилище, какъ говорила ему Изада, находится не подалеку, и что для освобожденія Рогнѣды и Ягона должно идти на сѣверъ. Онъ послѣдовалъ этому совѣту, и чрезъ нѣсколько часовъ пришелъ въ дикую и безплодную пустыню, какъ будто обреченную природою на совершенное забвеніе.

Въ ней не было ни воды, ни одной живой твари; однѣ лишь горы, покрытыя снѣгомъ возвышались предъ глазами нашего путника, который три дня проходилъ этою пустынею и ничего не ѣлъ, кромѣ горькихъ кореньевъ да и тѣ съ трудомъ вырывалъ изъ земли.

На четвертый день онъ дошелъ до нѣкотораго холма и съ высоты его увидѣлъ предъ собою прекрасные сады, манившіе къ себѣ своими сочными и спѣлыми плодами. Голодъ мучилъ его, и онъ опять впалъ въ искушеніе.

— Тамъ я хоть нѣсколько утолю свой голодъ, — говорилъ онъ про себя. — Не ужели же всѣ плоды древесные будутъ вѣчно напитаны для меня ядомъ? Онъ хотѣлъ сойти съ холма, но только сдѣлалъ шагъ, какъ вдругъ холмъ помчалъ его къ тѣмъ садамъ. Видя, что тутъ дѣйствуетъ сверхъ естественная сила, онъ подумалъ, что можетъ быть все это къ лучшему, и хотѣлъ сойти въ садъ, но холмъ умчалъ его обратно и поставилъ его на прежнее мѣсто.

— Дай сойду въ долину, — сказалъ онъ, и лишь рѣшался привести въ исполненіе свое намѣреніе, холмъ не спускалъ его съ себя и быстро возилъ на себѣ то вправо, то влѣво. Во всю жизнь ни разу ему не приходилось такъ быстро ѣздить.

— Что за чертовщина такая! Это все твои шутки, бѣсовское отродье! — говорилъ онъ, въ ожиданіи окончанія этой потѣхи.

Однако холмъ продолжалъ путешествовать съ нимъ по воздуху. Наконецъ Зилагонъ вышелъ изъ себя, и вспомнивъ, что при немъ находится очарованный мечъ, такъ сильно ударилъ имъ по холму, что мечъ до половины вонзился въ землю, и холмъ разсыпался. Изъ подъ него выскочила Церера, обратилась въ летучую мышь и полетѣла, крича Зилагону:

— Если ты осмѣлишься войти въ мой замокъ для освобожденія дѣтей Хуареса (такъ звали старика) то я растерзаю тебя на мелкія части.

— Врешь, мерзкая колдунья! — отвѣчалъ Зилагонъ, плюнувъ на воздухъ и пошелъ прямо въ садъ; однако же, имѣя намѣреніе утолить свой голодъ, онъ на этотъ разъ взялъ предосторожность. Съ помощію меча онъ нашелъ не очарованныя деревья съ плодами, узнавая ихъ потому, что внутренность очарованныхъ плодовъ, когда онъ разсѣкалъ ихъ мечемъ своимъ, была наполнена маленькими змѣями.

Утоливъ голодъ не отравленными плодами, онъ захотѣлъ отдохнуть и легъ подъ тѣнью дерева.

Вмѣсто ихъ появилась сама Церера. Она ѣхала на огромномъ слонѣ и держала въ рукѣ что-то похожее на жаровню, въ которую посыпала на раскаленные уголья какіе-то ядовитые порошки.

Распространявшіеся отъ этого ядовитые пары имѣли столь жестокое дѣйствіе, что самая земля сгорала въ томъ мѣстѣ, къ которому они прикасались. Слонъ съ своей стороны опрокидывалъ горы своимъ страшнымъ хоботомъ. Приближеніе столь опаснаго нападенія нисколько не смутило Зилагона: на противъ того, онъ былъ сильно разсерженъ на проклятую чародѣйку за то, что она разыгрывала съ нимъ такія штуки и въ послѣдній разъ заставила его сражаться съ ничѣмъ.

Ему хотѣлось поскорѣе кончить всю эту сцену, и онъ сталъ наблюдать, какъ бы по удобнѣе напасть на чародѣйку, чтобы она не ускользнула отъ заслуженнаго наказанія.

Улучивъ благопріятную минуту, Зилагонъ стремглавъ бросился на чародѣйку, и такъ удачно поразилъ слона, что тотъ перекувыркнулся и придавилъ Цереру своею тяжестью такъ, что одна только вооруженная клыками голова чародѣйки торчала изъ подъ его огромнаго туловища. Зилагонъ воспользовался этимъ случаемъ, схватилъ Цереру за голову и дернулъ ее съ такою силою, что она оторвалась отъ тѣла. Тогда страшный громъ оглушилъ Зилагона. Сады, въ которыхъ находился онъ, превратились въ огромную пустыню, а трупъ убитаго слона сталъ каменною горою; земля дрогнула подъ нею и поглотила ее вмѣстѣ съ Церерою, такъ что огонь долго всходилъ изъ пропасти. Зилагонъ счелъ ее за адъ и кинулъ въ нее голову чародѣйки; въ то же время не было пощажено и зданіе чародѣевъ, въ которомъ совершалось столько великихъ злодѣяній. Земля, разступившаяся подъ нимъ, поглотила его.

Вдругъ Зилагонъ увидѣлъ что-то блестящее и приближающееся къ нему и подумалъ, не готовится ли для него новое какое нибудь приключеніе, но обманулся, — это было свѣтлое, знакомое ему облако, которому однажды былъ онъ обязанъ спасеніемъ жизни своей, и на немъ помѣщались добродѣтельная волшебница Изада, держащая за руки Рогнѣду и Ягана.

— Благодарите своего избавителя, — сказала Изада дѣтямъ Хуареса. — Много трудовъ и лишеній онъ перенесъ для васъ, и даже едва не разстался съ жизнію, если бъ не подоспѣли къ нему на помощь мои сверхъестественныя силы. Теперь онъ преодолѣлъ всѣ препятствія, уничтожилъ вашихъ злодѣевъ и пресѣкъ ваши напасти.

Со слезами на главахъ, Яганъ и Рогнѣда бросились благодарить Зилагона, который весьма радовался, что ему посчастливилось такъ удачно окончить столь трудное предпріятіе.

— Всѣмъ, всѣмъ я обязанъ тебѣ одной, — сказалъ онъ, обратясь къ волшебницѣ.

— Какъ бы то ни было, — отвѣчала она, — но я высоко цѣню заслуги твои, благородный богатырь! Безъ твоего великодушнаго желанія я не могла бы вступиться за несчастное семейство. Въ награду за это прими руку моей прекрасной племянницы Рогнѣды. Возвращайтесь въ то мѣсто, гдѣ съ нетерпѣніемъ ожидаетъ васъ старецъ Хуаресъ.

Зилагонъ не вѣрилъ своему счастію, посѣтившему его такъ неожиданно; ему казалось, не во снѣ ли все это совершается предъ его глазами.

— О, какъ велика награда за мои ничтожные труды, — говорилъ онъ, бросая взгляды на Рогнеду, красота которой плѣнила его.

Богатырь, разрушившій очарованіе могущественнѣйшихъ волшебниковъ, не могъ устоять теперь предъ очарованіемъ красоты. Онъ готовъ былъ тотчасъ же броситься въ объятія несравненной Рогнѣды, но удержался и сталъ на колѣни предъ Изадою.

— Встань, благородный богатырь Зилагонъ, — сказала она, — получивъ руку красавицы, такъ какъ Рогнѣда — лестная награда за подвиги; но ты вполнѣ достоинъ ея и я буду торжествовать на вашемъ бракѣ.

Изада махнула прутикомъ, облако подхватило всѣхъ четырехъ и понесло съ необыкновенною быстротою.

Задумавшись ходилъ Хуаресъ по саду и часто останавливался на томъ мѣстѣ, гдѣ были похищены его дѣти. Ни объ нихъ, ни объ витязѣ, который принялъ на себя освобожденіе ихъ изъ власти нечистой силы, не было никакого извѣстія.

Онъ уже отчаивался кого либо увидѣть изъ нихъ, и вотъ предъ нимъ мало помалу начало опускаться свѣтлое облако. Сердце родительское полно предчувствія: сердце Хуареса забилось чѣмъ-то радостнымъ, а между тѣмъ облако спускалось все ниже и ниже, и кто опишетъ восторгъ престарѣлаго отца, когда милыя дѣти снова очутились въ его объятіяхъ!

Онъ не зналъ, какъ благодарить Зилагона, и когда были разсказаны ему всѣ приключенія, предложилъ руку дочери своей богатырю, и въ этотъ же вечеръ великолѣпный домъ его озарился тысячами огней, наполнился веселыми гостями, словомъ, — данъ былъ балъ въ честь новобрачныхъ Зилагона и Рогнѣды.

КОНЕЦЪ

↑