Приключенія барона Мюнхгаузена

Введеніе.

Встарину было государство Спарта, въ которомъ очень старались о воспитаніи дѣтей. Когда они обѣдали, то около столовъ нарочно водили пьянаго. Смѣшно и жалко имъ было смотрѣть на него: запоминали они на всю жизнь, какъ нехорошо быть пьянымъ, и старались всегда бытъ воздержными.

Лгать очень дурное дѣло. Надъ лжецомъ смѣются, ему не вѣрятъ, если онъ иногда и правду скажетъ, на него ни въ чемъ не надѣются и стараются не имѣть съ нимъ никакого дѣла. Не смотря на это, есть люди, которые привыкли лгать. Особенно, если станутъ разсказывать о своихъ путешествіяхъ, о походахъ, объ охотѣ, никакъ не удержатся, чтобы не прихвастнуть.

Въ этой книжкѣ представлено, будто такой хвастунъ, баронъ фонъ-Мюнхгаузенъ, разсказываетъ свои похожденія. Онъ лжетъ безъ всякаго милосердія, такъ что рѣшительно никто не повѣритъ его разсказу. Пусть эта книжка будетъ для васъ тѣмъ же, чѣмъ былъ пьяный для спартанскихъ дѣтей. Если бы кому-нибудь изъ васъ вздумалось прихвастнуть, сказать неправду — вспомните барона фонъ-Мюнхгаузена и постыдитесь походить на него.

1. Мои предки, дѣтство, юность.

Нашъ родъ очень древній. Когда Арминій побѣдилъ римлянъ въ Тевтобургскомъ лѣсу, одинъ изъ моихъ предковъ командовалъ его артиллеріей.

— Позвольте, баронъ, тогда и пушекъ, и пороха не было…

— Вотъ-съ и неправда. Порохъ выдумалъ именно баронъ фонъ-Мюнхгаузенъ, мой предокъ. Мы же изобрѣли книгопечатаніе и компасъ, а только другимъ приписываютъ. Впрочемъ, мои предки только мимоходомъ занимались такими пустяками. Главное ихъ занятіе было война и охота. Отъ этого и я великій воинъ и великій охотникъ.

Папенька и маменька мои очень много путешествовали. Страсть къ путешествіямъ перешла и ко мнѣ. И притомъ — странное дѣло — только-что я родился, какъ сталъ прекрасно говорить по-французски, по-англійски, по-итальянски, по-русски. О нѣмецкомъ языкѣ нечего и упоминать: онъ мой природный.

Науки я тоже очень скоро изучалъ. Да вотъ какъ: принесли мнѣ исторію, географію и грамматику — я ихъ и положилъ подъ тюфякъ — просыпаюсь, и всѣ знаю отъ доски до доски. Мнѣ сперва не повѣрили. Стали спрашивать.

— Кто былъ Цицеронъ?

— Книгопродавецъ. Оттого-то его именемъ и называется одинъ изъ шрифтовъ.

— Чѣмъ замѣчательны Сарацины?

— Земледѣліемъ. Оттого ихъ пшено повсюду славится.

— Куда впадаетъ Волга?

— Въ Ледовитое море.

— Какая часть рѣчи болѣзнь?

— Предлогъ.

— Почему вы такъ думаете?

— Гувернеръ часто говорилъ старшему брату: ваша болѣзнь только предлогъ, чтобы не учиться.

Послѣ такихъ отвѣтовъ мнѣ бы ничего не стоило сдѣлаться профессоромъ любаго изъ университетовъ, но я предпочелъ остаться барономъ, воевать, путешествовать и охотиться.

Тоже вотъ страсть моя лошади. Я обыкновенно самъ ихъ объѣзжаю. Да и кто же бы къ нимъ приступился кромѣ меня? Любимая моя лошадь, просто, звѣрь. Семь человѣкъ убила, тридцать девять калѣками сдѣлала. Ни одинъ берейторъ не рѣшается на нее сѣсть. На скачкахъ я обыкновенно самъ на ней ѣзжу. На послѣдней скачкѣ она проскакала три версты въ одну минуту и тридцать секундъ.

— Это ужъ скорѣе желѣзныхъ дорогъ.

— Нѣтъ, на большомъ разстояніи выходитъ почти одно и то же. Вѣдь нельзя же заставить коня все идти въ маршъ-маршъ. Я терпѣть не могу ѣздить по желѣзнымъ дорогамъ, и когда мои знакомыя дамы ѣдутъ въ вагонахъ, я обыкновенно провожаю ихъ на конѣ. Разъ былъ пресмѣшной случай. На полномъ ходу поѣзда дама махнула мнѣ платочкомъ и уронила. Ну, платочекъ тончайшаго батиста, обшитъ валансьенскими кружевами — триста рублей стоитъ. Жалко потерять такую вещь. Я тотчасъ поскакалъ за платкомъ, подхватилъ его, догналъ поѣздъ, подскакалъ къ окну — дама сидѣла у окна — бросаю платочекъ; но вотъ тутъ умора: я ошибся, бросилъ не въ то окно, и, вмѣсто дамы, платокъ попалъ на голову одного господина, который крѣпко спалъ, сидя въ вагонѣ. Онъ въ смятеніи. Всѣ смѣются. Дама узнала свой платокъ, и въ восторгѣ я цѣлую у ней ручку…

— Да вѣдь вы сидѣли на конѣ.

— Онъ опять сдѣлалъ лансаду къ окошку. Я поцѣловалъ ручку дамы и отскочилъ. Да то ли дѣлаетъ мой конь! Разъ большое общество моихъ знакомыхъ сидѣло за чайнымъ столомъ: сервизъ былъ изъ превосходнѣйшаго севрскаго фарфора, такъ что хозяйка очень дорожила имъ. Надо правду сказать, она была немножко скупа. Такъ, бывало, когда подавали этотъ сервизъ, она такъ и слѣдитъ за каждымъ слугой, даже за каждымъ гостемъ, чтобы не разбили. Вотъ я и вздумалъ надъ ней подшутить.

— Хотите, сударыня, пари?

— О чемъ?

— Если я проиграю — плачу вамъ сто тысячъ франковъ. Вы проиграете — свяжете мнѣ кошелекъ.

— Вы шутите, баронъ?

— Ни сколько. Честное, благородное слово: если проиграю пари, плачу вамъ сто тысячъ франковъ.

Ну-съ, она была женщина корыстолюбивая и знала, что мое слово законъ: ужъ если я сказалъ, что заплачу сто тысячъ, то и заплачу непремѣнно. Она и разлакомилась.

— Да какое же пари вы предлагаете?

— А вотъ какое-съ. Я проскачу на моемъ Вихрѣ по вашему чайному столу и не сломаю ни одной чашки, ни одного блюдечка. Если сломаю хоть одно — я проигралъ.

Она подумала и согласилась. Сервизъ стоилъ тридцать тысячъ, слѣдовательно ей предстояло чистаго выигрыша семьдесятъ.

Вотъ-съ, я влетаю на Вихрѣ. Дамы такъ были убѣждены въ моемъ искусствѣ, что остались сидѣть за столомъ. Я проѣзжаю между чашекъ, надъ самоваромъ, поднимаю коня, кланяюсь дамамъ и, не задѣвъ ни одной чашки, ни одного блюдечка, спускаюсь на полъ.

2. Баронъ на охотѣ.

Мужество и находчивость, находчивость и мужество — вотъ что необходимо охотнику. Безъ нихъ онъ пропалъ, съ ними надѣлаетъ чудесъ. Да вотъ что со мной было. Пошелъ я стрѣлять куропатокъ, натурально, убилъ множество и при этомъ разстрѣлялъ всѣ заряды. Со мной былъ егерь, я отдалъ ему дичь, а самъ пошелъ другой дорогой. Не прошелъ полуверсты, вдругъ на меня бросается волкъ. Да какой волкъ! — страшный, огромный, право, я такого никогда не видывалъ. А у меня, замѣтьте, никакого оружія, одно только ружье и притомъ не заряженное. Что вы тутъ сдѣлали бы, господа? А я, не думая долго, засунулъ руку въ самую пасть волку, схватилъ его за внутренность и вывернулъ какъ рукавицу.

Тутъ, конечно, нужна сила и ловкость. Онѣ не у всякаго есть. Мюнхгаузены всегда ими отличались. Вы читали, напримѣръ, что императоръ Карлъ Ѵ поспѣшно убѣжалъ отъ Морица Саксонскаго, а знаете ли, какъ это было? Императоръ такъ торопился, что не могъ сыскать ни лошадей, ни экипажа; но одинъ изъ моихъ предковъ, вѣрный слуга Карла, взялъ его, императрицу и двоихъ сыновей императора на руки и отнесъ ихъ за 18 миль, гдѣ ужъ имъ была приготовлена карета.

Что касается до ловкости, то другой мой предокъ превосходилъ въ ней Блондена, который нынѣ удивляетъ Европу. Конечно, мой предокъ такъ не прославился — нельзя же барону давать представленія на канатѣ.

Ну-съ, такъ сила и ловкость у насъ наслѣдственныя. Въ этомъ отношеніи не всѣ такъ счастливы; но находчивость, остроту ума — это, мнѣ кажется, можетъ имѣть всякій. Стоитъ только подумать, потрудиться. Но что же достается безъ труда?

А находчивость великое дѣло. Со мной былъ вотъ какой случай. Преслѣдуя дичь, я попалъ въ болото. Шагнулъ — завязъ еще глубже, сталъ выбиваться — тина такъ и всасываетъ: я увязъ чуть не по шею. Прескверное положеніе. Кругомъ пустыня. Криковъ никто не услышитъ. Тутъ и звѣри съѣдятъ, и, пожалуй, умрешь съ голоду. Вдругъ мнѣ пришла въ голову счастливая мысль: правая рука моя была еще свободна, я схватилъ ею себя за волосы, вытащилъ изъ болота и поставилъ на твердую почву. Конечно, это было непріятно и больно, но, согласитесь, лучше, чѣмъ умереть съ голоду.

Охота чрезвычайно обогащаетъ познаніями. Приходится охотнику видѣть и слышать такія вещи, которыя и не снились нашимъ натуралистамъ. Надо вамъ сказать, что, идя на охоту, я обыкновенно беру мало зарядовъ. Понапрасну я ихъ никогда не теряю и каждымъ выстрѣломъ убиваю столько дичи, что другой охотникъ не повѣрилъ бы моему счастью. Тутъ, конечно, главную роль играетъ мое умѣнье; но, надо правду сказать, много помогаетъ и фортуна. Разъ я охотился на озерѣ. Плывутъ по немъ девять утокъ, на берегу подъ деревомъ сидитъ заяцъ. Пронизать однимъ выстрѣломъ девять утокъ для меня ничего не значитъ, но какъ убить зайца? Однакожъ, я разсчиталъ такъ выстрѣлъ, что пуля, убивъ утокъ, должна была рикошетомъ отскочить въ сучекъ дерева, а перешибленный сучекъ долженъ былъ уколотить зайца. Такъ и случилось. Но вотъ что удивительно: сучекъ раскололся надвое, одной половинкою убило зайца, другая отскочила въ озеро и наповалъ пришибла щуку.

Но я увлекся, а началъ разсказъ-то совсѣмъ не объ этомъ. Именно говорилъ, что всегда беру съ собой мало зарядовъ. Однажды я разстрѣлялъ ихъ, вдругъ вижу бѣжитъ превосходный олень. Такая меня взяла досада, что хоть разорваться! Что тутъ дѣлать? Ну, хоть бы чѣмъ-нибудь выстрѣлить! Въ карманѣ у меня случилась цѣлая горсть вишневыхъ косточекъ. Я мигомъ зарядилъ ими ружье, прицѣлился, бацъ!… Зарядъ попалъ оленю между рогами, но онъ тотчасъ же скрылся изъ вида.

Проходятъ мѣсяца три-четыре. Разъ пробираюсь съ ружьемъ, на этотъ разъ заряженнымъ. Что за чудо? Такъ-таки по воздуху на меня несется цѣлый кустарникъ. Я не Макбетъ, у меня совѣсть чиста, но, признаюсь, испугался такого чуда. Кустарникъ ближе, ближе… и что же я увидѣлъ? Это бѣжитъ олень, а между рогами у него превосходное вишневое дерево. Ягоды такъ и висятъ, спѣлыя, вкусныя.

Я застрѣлилъ оленя, а дерево пересадилъ въ свой садъ. Что это были за вишни! — Могу сказать, что я много путешествовалъ, много видалъ и много ѣдалъ, но такихъ ѣсть мнѣ нигдѣ не случалось. Обыкновенно я ихъ посылаю въ подарокъ моему другу, турецкому султану.

Однако, бываютъ на охотѣ и такія опасности, отъ которыхъ задрожитъ самое безстрашное сердце. Конечно, не въ нашихъ странахъ; что здѣсь за звѣри? Какіе-нибудь волки, медвѣди, съ которыми мнѣ управиться сущая бездѣлица. Но вотъ что случилось со мной въ Африкѣ. Я пошелъ на охоту за тиграми, убилъ ихъ множество, такъ что утомился страшно. На всякій случай сберегаю одинъ зарядъ и возвращаюсь домой. На встрѣчу мнѣ великолѣпнѣйшій левъ. Я, не долго думая — бацъ! — повалилъ его. Мои выстрѣлы всегда смертельны. Иду дальше. Вдругъ страшный ревъ. Смотрю, прямо на меня несется разъяренная львица. Откровенно признаюсь, я оробѣлъ. Львица, да еще разъяренная, а у меня оружія одинъ ножикъ. Я пустился въ бѣгство; смотрю: такъ-таки прямо на меня лѣзетъ крокодилъ. Каково положеніе? спереди левъ, сзади крокодилъ, справа отвѣсная гора, слѣва пропасть! Я припалъ къ землѣ. Что же? львица перепрыгнула въ азартѣ черезъ меня и попала прямо головою въ пасть крокодилу. И ей, и ему пришлось плохо. Я между тѣмъ оправился, ножикомъ изрѣзалъ львицу въ куски и шомполомъ ружья запихалъ ихъ въ пасть крокодила, такъ что онъ лопнулъ на мѣстѣ.

3. Баронъ воюетъ.

Я всегда держусь принципа защиты національностей, если эти національности нѣмцы. Конечно, не могъ же я не принять участія въ шлезвигъ-голштинскомъ вопросѣ и не заступиться за жителей герцогствъ противъ датчанъ¹. Мнѣ предлагали быть главнокомандующимъ соединенною австрійско-прусскою арміею; но, понятно, что я отказался. Главнокомандующему слишкомъ много хлопотъ, разныя тутъ заботы о продовольствіи, объ одеждѣ войскъ. А я человѣкъ независимый, не люблю этихъ дрязгъ. Но, разумѣется, я былъ съ главнокомандующимъ на самой дружеской ногѣ.

Вы, вѣроятно, слышали изъ газетъ и журналовъ, что австрійцы и прусаки вездѣ побѣждали датчанъ. Но со стороны господъ журналистовъ дурно, что они умолчали о моемъ участіи въ этой кампаніи. А я-то именно и былъ причиною всѣхъ успѣховъ нѣмцевъ.

Съ перваго раза я задалъ непріятелямъ страха. При самомъ вступленіи въ герцогства, намъ нужно было переправиться черезъ какую-го рѣку: имени ея теперь не упомню. Датчане поставили баттарею въ шесть пушекъ. Они страшно громили насъ при переправѣ. Нѣмцы смѣшались. Во мнѣ вся кровь закипѣла. Вызываю охотниковъ. Нашлось десять удальцовъ. Я беру въ каждую руку по револьверу, а въ зубы саблю и во весь опоръ бросаюсь на непріятелей…

— Черезъ рѣку-то, баронъ?

— Лошадь моя перепрыгнула черезъ рѣку. У моихъ сподвижниковъ не было такихъ коней, и они перебрались вплавь. Но семеро изъ нихъ поплатились жизнію. Съ остальными тремя я врубился въ непріятеля. Началась ужасная свалка. Не помню, сколькихъ я убилъ изъ револьверовъ, но саблею положилъ 37 человѣкъ. Остальные въ ужасѣ бѣжали. Но и моимъ сподвижникамъ пришлось плохо. Одинъ еще сидѣлъ на лошади, но уже былъ безъ головы; другой умеръ, получивъ восемьдесятъ шесть ранъ; у послѣдняго были отрублены обѣ руки. По счастливой случайности, я не былъ раненъ. Но опасность для меня только-что начиналась. На насъ неслись два полка датской конницы. Австрійцы, и прусаки еще не успѣли перейти черезъ рѣку. Каково положеніе? — противъ двухъ полковъ три человѣка!

— Откуда же три, баронъ? Вѣдь одинъ изъ вашихъ товарищей былъ безъ рукъ, другой безъ головы?

— Я ему приставилъ ее, спрыснулъ элексиромъ, который мнѣ подарила китайская принцесса, и мой товарищъ ожилъ. Только второпяхъ я приставилъ ему голову нѣсколько на-бокъ. Послѣ, когда онъ вздумалъ жениться, то очень былъ недоволенъ мною за мою торопливость въ этомъ случаѣ. Но я говорилъ ему: «Ничего, мой другъ, зато ты теперь нѣсколько походишь на Александра Македонскаго.»

Но не въ томъ дѣло. Непріятели мчались на насъ. Къ счастію, пушки, которыя мы захватили, были заряжены. Я оборотилъ ихъ противъ враговъ.

Такимъ образомъ мы открыли канонаду. Даже безрукій стрѣлялъ, прикладывая фитиль къ затравкѣ ногами. Но надо отдать справедливость датчанамъ: они продолжали аттаку съ удивительною храбростію, и вскорѣ окружили насъ. Мои товарищи пали смертью героевъ. Я вскочилъ на пушку, изъ которой мы не успѣли выстрѣлить, и сталъ фехтовать саблею. Непріятели осыпали меня ударами. По счастію, на мнѣ былъ нагрудникъ изъ рыбьихъ костей, который мнѣ подарилъ первый министръ эскимосскаго курфюрста, а извѣстно, что никакая сталь не можетъ разрубить такой нагрудникъ. Но я началъ уставать. Вдругъ концомъ моей сабли я задѣлъ фитиль, который лежалъ случайно близъ затравки. Онъ попалъ въ неё. Раздался выстрѣлъ, подобный взрыву. Я отлетѣлъ на нѣсколько шаговъ. Картечь посыпалась на датчанъ. Они пришли въ замѣшательство и обратились въ бѣгство.

Эта битва такъ ихъ напугала, что впослѣдствіи предъ каждымъ сраженіемъ они посылали спросить, нахожусь ли я въ авангардѣ, и если я находился тамъ, то они отступали, не завязывая никакого дѣла. Поэтому-то мы такъ скоро и завладѣли герцогствами.

Наконецъ мы стали осаждать датскую крѣпость Дюппель. Главнокомандующему необходимо было развѣдать объ укрѣпленіяхъ ея и количествѣ гарнизона. Но никто не рѣшался туда идти, опасаясь, что его примутъ за шпіона и повѣсятъ. Главнокомандующій просто пришелъ въ отчаяніе и говоритъ мнѣ: «Если ты мнѣ, mon cher, не поможешь, то не знаю, что и дѣлать». — «Изволь, mon cher, помогу,» говорю ему.

Я придумалъ оригинальный способъ отправиться въ крѣпость. Только что выстрѣлили изъ самой большой нашей пушки, какъ я вскочу верхомъ на ядро и полетѣлъ. Извѣстно, что ядро летитъ не прямо, а дугою: сперва поднимается нѣсколько кверху, а потомъ опускается. Когда ядро, на которомъ я летѣлъ, поднялось, я высмотрѣлъ что мнѣ было нужно. Въ это время навстрѣчу летѣло другое ядро, изъ крѣпости. Я перепрыгнулъ на него и такимъ образомъ возвратился въ нѣмецкій лагерь. Но, соскакивая съ перваго ядра, я пнулъ его ногою такъ мѣтко, что оно попало прямо въ датскій пороховой магазинъ. Магазинъ, разумѣется, взорвало, и вслѣдствіе этого-то Дюппель сдался такъ скоро нѣмцамъ.

Боевая жизнь нѣсколько разстроила мое здоровье. Дѣло въ томъ, что я не спалъ сорокъ ночей сряду. Покоривъ Дюппель, я заснулъ какъ убитый. Просыпаюсь въ моей палаткѣ, и, какъ вы думаете, что я увидѣлъ? Надо вамъ сказать, что у меня множество разнаго платья: фраковъ, сюртуковъ, пальто, пиджаковъ, но я ихъ почти не ношу, а одѣваюсь, какъ одѣвались во Франціи придворные въ прошедшемъ столѣтіи. Что дѣлать: у всякаго барона своя фантазія, а моя фантазія именно такъ одѣваться. Итакъ, всякаго платья у меня множество. Что же я вижу? Всѣ мои кафтаны, пиджаки, фраки, сюртуки и прочее стоятъ въ боевомъ порядкѣ и бросаютъ на меня сердитые взгляды.

— Что съ вами, господа? спрашиваю ихъ.

— А! вы думали, что за датчанъ некому вступиться? отвѣчаютъ они хоромъ. Вы ошибаетесь. У насъ нѣтъ ни парламентовъ, ни политическихъ разсчетовъ. Англичане и французы могутъ только переговариваться, ничего не дѣлая въ пользу датчанъ, но англійскіе пиджаки, французскіе кафтаны и панталоны обѣихъ націй окажутъ имъ серіозную помощь. Мы знаемъ, что вы самый страшный врагъ датчанъ, и прежде всего уничтожимъ васъ.

Признаюсь, мнѣ приходилось жутко. Я схватилъ револьверъ, прицѣлился и выстрѣлилъ въ красный камзолъ, который кричалъ болѣе всѣхъ. Сдѣлалась страшная суматоха, и я — проснулся. Очень понятно, что наяву не могла случиться подобная галиматья.

4. Путешествія барона.

Читая описаніе моихъ охотничьихъ и военныхъ подвиговъ, вы, вѣроятно, думали, что съ человѣкомъ не можетъ случиться болѣе удивительныхъ приключеній. Но что эти приключенія въ сравненіи съ тѣми, которыя случались во время моихъ путешествій?

Съ дѣтства я мечталъ о томъ, какъ буду путешествовать по Ледовитому морю. Я зналъ, что тамъ погибло много кораблей, затертыхъ льдами. Я надѣялся добраться до этихъ кораблей, спасти людей, которые на нихъ плавали, и обезсмертить свое имя неслыханными учеными открытіями.

Разумѣется, я отправился чрезъ Россію. Любопытная страна. Въ большіе города, Петербургъ и Москву, я не поѣхалъ, хотя и о нихъ слышалъ много замѣчательнаго. Въ Петербургѣ, напримѣръ, часто бываютъ наводненія, и во время каждаго наводненія весь городъ плаваетъ.

Объ этомъ пишетъ и русскій поэтъ Пушкинъ. А Москва извѣстна тѣмъ, что когда тамъ былъ Наполеонъ, то она совсѣмъ выгорѣла до тла.

Россія удивительная страна. Холодъ тамъ бываетъ такой, что слова замерзаютъ на воздухѣ. Разъ мы встрѣтились съ однимъ знакомымъ. Смотрю, онъ шевелитъ губами, но что онъ говоритъ — рѣшительно ничего не слышу. Входимъ съ нимъ въ комнату, и я слышу фразу: «Какъ я радъ, что встрѣтился съ вами.» Но въ эту минуту онъ ничего не говорилъ, а я слышалъ слова, которыя онъ сказалъ на улицѣ: ихъ тамъ не было слышно отъ мороза, а когда мы вошли въ комнату, они оттаяли.

Почти вездѣ по дорогѣ я встрѣчалъ удивительный народъ, одѣтый въ однѣхъ рубашкахъ. Они скачутъ на одной ногѣ и вовсе не имѣютъ рукъ. Ихъ называютъ «мальчишки».

Потомъ я въѣхалъ въ Татарію, страну, подвластную Россіи. Разъ случился большой буранъ. Снѣгъ летѣлъ огромными кучами. Я сбился съ дороги и ѣхалъ наудачу. Наконецъ, мнѣ жаль стало лошади и я остановился. Крутомъ была снѣжная пустыня — ни строенія, ни деревца; только по какому-то случаю маленькій колышекъ торчалъ изъ снѣга. Я привязалъ къ нему коня, самъ легъ на снѣгъ и заснулъ, какъ на мягкомъ пуху.

Вѣроятно, я спалъ очень долго. Когда я проснулся, то почувствовалъ, что мнѣ очень тепло. Я сейчасъ увидѣлъ причину: полуденное солнце пригрѣвало меня. Кругомъ меня была большая деревня. Вдругъ слышу сверху ржаніе лошади. Взглянулъ туда — и, представьте мое удивленіе: я увидѣлъ мечеть, а къ самой верхушкѣ минарета была привязана моя лошадь!

Ночная мятель совершенно засыпала деревню снѣгомъ, такъ что изъ всѣхъ строеній оставалась наружи только самая верхушка минарета мечети. Я счелъ ее за колышекъ и привязалъ къ ней своего коня.

Положеніе коня было очень затруднительно, но мѣткимъ выстрѣломъ я перервалъ поводъ, которымъ онъ былъ привязанъ, и мой конь по добру по здорову спустился ко мнѣ.

Наконецъ, я пріѣхалъ къ Ледовитому морю. Тутъ мнѣ пришлось дожидаться корабля. Отъ скуки я пошелъ на охоту за бѣлыми медвѣдями. Это очень страшныя и сильныя животныя. Сначала охота моя шла удачно. Я убилъ нѣсколькихъ медвѣдей; но одного изъ нихъ мнѣ не удалось убить съ перваго выстрѣла. Онъ испустилъ ужасный ревъ, который былъ слышенъ за пятнадцать миль кругомъ. Я ту же минуту добилъ его, но уже было поздно. На ревъ его явились со всѣхъ сторонъ бѣлые медвѣди. Они плыли на огромныхъ льдинахъ, управляя ими такъ же проворно, какъ мы лодками. Ревъ ихъ составилъ концертъ, ужаснѣе котораго я не слыхалъ во всю свою жизнь. Сражаться съ ними было бы безуміемъ. Я попытался спастись бѣгствомъ. Въ скорости бѣга я не уступаю Ахилесу. Но тутъ я пробѣжалъ тридцать миль, а ужасныя животныя отъ меня не отставали. Наконецъ, я ужасно утомился и бѣжалъ почти наудачу. Въ ушахъ у меня звенѣло, голова кружилась. На одной льдинѣ я оступился и упалъ. Собравъ остатокъ силъ, я поплылъ. Вдругъ вижу ужасное морское животное. До сихъ поръ не знаю, китъ это былъ, левіаѳанъ или какой нибудь другой морской звѣрь. Пасть его разверзлась; я не успѣлъ увернуться и мигомъ очутился въ его желудкѣ. Къ счастію, зубы у него были такъ велики и рѣдки, что я прошелъ между ними какъ въ ворота.

На помѣщеніе мнѣ нечего было жаловаться. Жить было просторно, потому что желудокъ кита имѣлъ около 12 саженъ длины и около 8 ширины. Въ пищѣ тоже не было недостатка, потому что левіаѳанъ проглатывалъ каждый день пуда полтора разной рыбы. Неудобства были — темнота и ужасный жаръ. Отъ жару все мое платье истлѣло.

По моему счету, я семнадцать дней пробылъ въ желудкѣ левіаѳана. Однажды онъ былъ въ ужасномъ безпокойствѣ. Я догадался, что на него послѣдовало нападеніе. Онъ двигался во всѣ стороны такъ сильно, что я катался въ его желудкѣ, какъ боченокъ. Одинъ разъ я получилъ такой сильный толчокъ, что сердце мое выпрыгнуло, и я едва успѣлъ поймать его обѣими руками и поставить на мѣсто.

Наконецъ можно было слышать, какъ будто левіаѳана куда-то тащатъ. Потомъ по правому боку его раздались удары, какъ будто бы рубили многими топорами. Вслѣдъ за тѣмъ блеснулъ яркій дневной свѣтъ, и я увидѣлъ, что бокъ левіаѳана прорубленъ.

Я увидѣлъ толпу черныхъ людей. Одни изъ нихъ стояли подлѣ левіаѳана, другіе сидѣли на верху чудовища. Въ рукахъ у нихъ я замѣтилъ топоры, которыми они разрубали бокъ левіаѳана. Увидѣвъ меня, они очень испугались. Но одинъ изъ нихъ, одѣтый въ мой любимый костюмъ — французскій прошедшаго столѣтія — очень любезно со мной раскланялся.

Я вылѣзъ изъ морскаго чудовища и вступилъ въ разговоръ съ любезнымъ туземцемъ. Тутъ я узналъ, гдѣ нахожусь. Впрочемъ, названіе страны такъ трудно, что даже не можетъ быть выражено буквами нашего алфавита. Желая удовлетворить вашей любознательности, привожу его, на сколько возможно: Изы-взы-крши-пршивахландія.

Она ужасно далеко отстоитъ отъ Европы, такъ что хотя туземцы желаютъ подражать парижскимъ модамъ, но свѣдѣнія о нихъ получаютъ не ранѣе какъ чрезъ сто лѣтъ по ихъ существованіи. Поэтому нынѣ въ этой странѣ носятъ, какъ самые модные костюмы, тѣ, которые въ Парижѣ употреблялись въ 1765 году.

Левіаѳаны въ этой странѣ также обыкновенны, какъ у насъ караси. Ихъ ловятъ тамъ на удочку. По чрезвычайной громадности этого чудовища, обыкновенно прорубаютъ его бока топорами.

Я узналъ подробности о моемъ освобожденіи. Когда левіаѳанъ, въ желудкѣ котораго я находился, почувствовалъ, что онъ попался, то началъ такъ ужасно биться, что потопилъ 13 кораблей.

Мѣстный король очень полюбилъ меня. Особенно ему доставляли большое удовольствіе мои разсказы о европейскихъ событіяхъ. Что въ ней дѣлалось въ послѣднія сто лѣтъ, ему совершенно было неизвѣстно, потому что журналы доходятъ туда такъ же поздно, какъ и моды.

Когда я ему разсказывалъ о французской революціи и о Наполеонѣ, онъ сказалъ мнѣ: «Только зная вашу испытанную правдивость, баронъ, я могу вамъ повѣрить. Иначе я принялъ бы все это за басни.»

Это удивительная страна. Безчисленныя сокровища встрѣчались тамъ на каждомъ шагу. Песокъ былъ или золотой, или серебряный, перемѣшанный съ драгоцѣнными камнями. Повсюду возвышались хлѣбныя деревья, на которыхъ висѣли превосходныя булки. Животныхъ было очень мало: только левіаѳаны и огромные волы, каждый пудовъ по четыреста и больше. За неимѣніемъ лошадей, ѣздили на этихъ волахъ, и въ сутки дѣлали никакъ не болѣе пяти верстъ — такъ они тихо ходили. Что касается до жителей страны, то они были очень изнѣжены, и немногіе изъ нихъ рѣшились бы пройти болѣе полуверсты пѣшкомъ. Дороги у нихъ были въ самомъ дурномъ состояніи и потому не удивительно, что почта, доходила до нихъ такъ поздно. Не смотря на свое богатство, жители нуждались въ самыхъ необходимыхъ вещахъ. У нихъ не было ни мѣди, ни свинца, ни желѣза. Оружіе выдѣлывалось изъ золота и серебра. Вмѣсто дерева, котораго тоже не было въ ихъ странѣ, употреблялась на постройки слоновая кость, которую они вымѣнивали во владѣніяхъ сосѣдняго султана на вѣсъ золота.

Вы не можете представить, что это за прелесть такіе домики изъ слоновой кости, отдѣланные золотомъ и серебромъ!

Но главный недостатокъ, отъ котораго терпѣли жители той страны, былъ — какой бы вы думали? Они не знали употребленія огня.

Да, эти богачи, у которыхъ дѣти играли брильянтами, которые попирали золото ногами, не знали, что такое огонь!

Мы привыкаемъ къ тому, благодѣяніями чего постоянно пользуемся. Такъ вотъ и огонь кажется намъ такою обыкновенною вещью. Иной разъ, если случится пожаръ, то мы готовы бранить огонь, какъ будто самъ онъ причина пожаровъ, а не людская неосторожность, или злой умыселъ.

А сколько благодѣяній доставляетъ намъ огонь! Ему мы обязаны тѣмъ, что имѣемъ такую вкусную и разнообразную пищу, онъ согрѣваетъ насъ ночью, онъ доставляетъ намъ свѣтъ.

Бѣдные пзы-взы-крши-прши-вахландцы не могли варить себѣ пищу, не могли жарить, дѣлать печенья и разнообразные соусы. Они ѣли сырое мясо своихъ воловъ и левіаѳановъ. Оттого у нихъ выростали огромные животы. Знатные люди, выходя куда-нибудь, брали съ собой стулъ на трехъ ножкахъ и подушку, на которую и клали свой животъ. Очень многіе страдали одышкой. Когда ихъ собиралось вмѣстѣ человѣкъ десятка два, то поднимался такой страшный храпъ и сапъ, какъ будто играли вдругъ на нѣсколькихъ валторнахъ.

Къ счастію, что въ желудкѣ левіаѳана я привыкъ къ сырой пищѣ, иначе могъ бы въ этой богатой странѣ умереть съ голоду. Впрочемъ, я питался, большею частію, булками съ хлѣбныхъ деревъ. Ими же питались охотники на левіаѳановъ: имъ нужно было проворство, чтобы ловить этихъ животныхъ; такъ, чтобы не имѣть большихъ животовъ, они совсѣмъ не ѣли мяса.

Въ теплѣ отъ огня туземцы не нуждались, потому что тамъ постоянно жарко. Иногда жара доходитъ до семидесяти градусовъ по Реомюру².

Но темно у нихъ бываетъ, и ночью они освѣщаютъ свои домы брильянтами.

Разсказывая о новѣйшихъ европейскихъ изобрѣтеніяхъ, я упомянулъ о желѣзныхъ дорогахъ. Король рѣшительно мнѣ не повѣрилъ.

Самолюбіе мое было задѣто. Я предложилъ ему устроить въ его государствѣ такія дороги. Онъ согласился, далъ мнѣ полную власть распоряжаться въ государствѣ какъ угодно, но сказалъ, что за неуспѣхъ я отвѣчаю жизнію.

Мнѣ предстояли страшныя трудности. Во-первыхъ, желѣза не было и пришлось дѣлать рельсы изъ серебра. Но какъ же было ихъ дѣлать безъ огня? Ковать было невозможно. Заводовъ для выдѣлки металловъ тамъ не существовало. Было такъ трудно, такъ трудно, что я даже и не могу придумать, какъ я побѣдилъ эту трудность.

Какъ бы то ни было, работа кончилась: серебряные рельсы были положены на огромное разстояніе. Вагоны изъ слоновой кости съ золотыми колесами были неслыханно великолѣпны. Но какъ ихъ привести въ движеніе? Гдѣ взять паровъ безъ огня?

Утопающій хватается за соломинку. Я приказалъ собрать самыхъ толстыхъ людей со всего государства и заставилъ ихъ пыхтѣть. Паровъ вышло довольно много, но вагоны не двинулись съ мѣста.

Я пришелъ въ отчаяніе. У меня очень пылкое воображеніе. Я живо представилъ себѣ, что меня уже ведутъ на эшафотъ, голова моя закружилась, и я упалъ на колесо одного изъ вагоновъ такъ сильно, что искры посыпались у меня изъ глазъ.

Я ушибъ лобъ довольно сильно, но зато этотъ случай навелъ меня на геніальную мысль, которая безъ того не пришла бы мнѣ въ голову.

Я приказалъ собрать побольше сухой соломы, что было силы треснулъ себя по лбу: опять посыпались искры, и солома загорѣлась.

Этотъ огонь, какъ древній огонь Весты, сдѣлался неугасаемымъ. Заранѣе мною приготовлено было множество левіаѳановыхъ кожъ. Они толсты, какъ полѣнья, и замѣнили мнѣ дрова.

Надо было видѣть, съ какимъ благоговѣніемъ взирали на меня послѣ этого туземцы! Въ самомъ дѣлѣ, какое великое благодѣяніе я имъ оказалъ! Не говоря уже о желѣзныхъ дорогахъ, по которымъ они могли съ этого времени кататься сколько угодно, но я предоставилъ имъ возможность ѣсть супъ, жаркое и пироги!

Чтобы увѣковѣчить мой подвигъ, король возвелъ меня въ званіе герцога и присоединилъ къ моей фамиліи другую — Пирожковскій.

Но я потерялъ его расположеніе. Къ несчастію, онъ былъ очень завистливъ. Чтобы погубить меня, онъ отправилъ меня посланникомъ къ сосѣду своему, султану, изъ владѣній котораго получалъ слоновую кость.

Этотъ султанъ былъ съ нимъ въ ссорѣ, отличался жестокостію и не уважалъ народныхъ правъ. Меня, полномочнаго посланника, герцога Пирожковскаго и барона фонъ-Мюнхгаузена, онъ приказалъ бросить въ яму съ клопами!

Къ счастію, у меня было нѣсколько персидскаго порошка, захваченнаго мною еще въ Европѣ. Я берегъ его какъ драгоцѣнность, потому что, при моемъ нѣжномъ тѣлосложеніи, страдаю, если хотя одинъ клопъ или блоха заберутся на мою постелю.

Этимъ превосходнымъ порошкомъ я въ минуту уничтожилъ всѣхъ клоповъ. Султану донесли объ этомъ. Онъ пожелалъ меня видѣть. Надо сказать, что единственное огорченіе, какое онъ испытывалъ въ жизни, было изобиліе клоповъ въ его государствѣ. Я пожертвовалъ остаткомъ персидскаго порошка, чтобы избавить султана отъ этихъ непріятныхъ насѣкомыхъ.

За это султанъ сдѣлалъ меня главнымъ смотрителемъ надъ пчелами — очень почетная и выгодная должность, только безпокойная, потому что пчелы безпрестанно въ движеніи и безъ всякаго дозволенія отлучаются изъ ульевъ.

Притомъ трудно и оберегать ихъ. Въ этой странѣ множество медвѣдей, большихъ охотниковъ до меду. Они безпрестанно воровали медъ, не смотря на всѣ мѣры, которыя противъ нихъ предпринимались.

Наконецъ, я выдумалъ средство отучить ихъ отъ похищеній. Я приказалъ вымазать медомъ телѣжное дышло. Медвѣдь ночью подобрался къ нему и такъ занялся медомъ, что и не замѣтилъ какъ дышло вошло въ его внутренность и пронизало его насквозь. По особо устроенному механизму оно заперлось на концѣ палочкой, такъ что медвѣдю нельзя было освободиться отъ дышла.

Самъ султанъ пришелъ со свитою посмотрѣть на забавное положеніе медвѣдя и очень хохоталъ моей выдумкѣ.

Въ знакъ моей должности, я носилъ небольшой серебряный топорикъ. Однажды множество шмелей напали на моихъ пчелъ. Защищая ихъ моимъ топорикомъ, я такъ сильно махнулъ имъ, что онъ залетѣлъ на луну.

Мое положеніе было самое критическое. Я не смѣлъ показаться султану на глаза безъ топорика, а какъ было его достать съ луны?

По счастію, я вспомнилъ, что въ тѣхъ странахъ бобовникъ растетъ весьма скоро и высоко. Въ ту же минуту я посадилъ это растеніе и черезъ полчаса верхушка его касалась луны. По бобовнику я взлѣзъ на нее.

У насъ много пишутъ и разсказываютъ о лунѣ. Но, лично побывавъ тамъ, я удостовѣрился, что всѣ эти разсказы вздоръ, и мы не имѣемъ о лунѣ ни малѣйшаго понятія.

Во-первыхъ, тамъ горы ниже долинъ, а вода течетъ выше суши — очень странно, даже невѣроятно, а между тѣмъ дѣйствительно такъ.

Люди тамъ питаются воздухомъ. Признаюсь, не смотря на то, что въ путешествіяхъ приходилось мнѣ ѣсть всякія гадости, я долго не могъ привыкнуть къ этой пищѣ. Не то, чтобы воздухъ не вкусенъ, этого нельзя сказать, но онъ не очень сытная пища.

На деревьяхъ, вмѣсто плодовъ, растутъ самые разнообразные костюмы. Такъ къ сѣверу отъ столичнаго города находится фрачный боръ, къ югу — жилетный кустарникъ, къ западу — панталонный паркъ.

Но самые удивительные лѣса — кринолинные. Каждое дерево объемомъ не меньше нашего огромнѣйшаго дуба. Для охраненія этихъ лѣсовъ назначаются особые лѣсничіе и берегутъ ихъ такъ же, какъ у насъ корабельные лѣса. При хорошемъ урожаѣ снимаются съ этихъ деревъ такіе огромные кринолины, въ которые удобно можетъ помѣститься небольшое германское государство.

При томъ кринолины эти очень эластичны. Тѣ кринолины, которые невѣсты дарятъ женихамъ въ тотъ день, какъ сдѣлаютъ послѣднимъ предложеніе, бываютъ всегда очень огромны, но такъ хорошо сжимаются, что ихъ удобно можно помѣстить въ карманѣ.

На лунѣ все необыкновенно. Когда-то мужчины и женщины занимались тамъ тѣми профессіями, какими и у насъ занимаются. Но, вслѣдствіе одного переворота, роли измѣнились. Женщины принялись за тѣ занятія, какими у насъ промышляютъ мужчины. При свойственной женщинамъ терпѣливости и энергіи, онѣ скоро во всѣхъ этихъ занятіяхъ опередили мужчинъ. Теперь воины, юристы, докторы, ученые, чиновники, ремесленники на лунѣ все изъ женщинъ. Мужчины бросились было за женскія занятія, но и къ этому оказались мало способными. Нынѣ они на лунѣ почти ничего не дѣлаютъ, почти единственное ихъ занятіе — сочинять повѣсти и романы.

Женщины носятъ тамъ фраки, сюртуки, пальто и пиджаки, мужчины — платья, юбки и кринолины. Сватаются тамъ женщины за мужчинъ, и сватовство идетъ очень просто. Невѣста присылаетъ тому, чью руку и сердце хочетъ получить, кринолинъ. Если онъ принимаетъ предложеніе, то оставляетъ кринолинъ у себя; въ противномъ случаѣ возвращаетъ его.

Я своею любезностію сдѣлался знаменитъ между лунными дамами. Въ одно прекрасное утро лунная королева прислала мнѣ кринолинъ.

На лунѣ она считалась первой красавицей. Но жители луны хотя совершенно похожи на людей, живущихъ на землѣ, однакожъ имѣютъ и различіе: именно у нихъ только одинъ глазъ и тотъ на самомъ кончикѣ носа. Можетъ быть, это очень мило, но такова сила предразсудка — я никакъ не могъ считать лунныхъ женщинъ хорошенькими.

Притомъ благородная гордость во мнѣ заговорила. Какъ, чтобы я, баронъ фонъ-Мюнхгаузенъ, сталъ жить на счетъ жены и только заниматься сочиненіемъ романовъ и повѣстей!

Итакъ, я рѣшился отклонить предложеніе принцессы. Но какъ это сдѣлать, не оскорбивъ ея? Жители луны въ одномъ только сходны съ обитателями земли: и тѣ, и другіе имѣютъ громадное самолюбіе.

Я рѣшительно ничего не могъ придумать и потому рѣшился бѣжать съ луны. Сроку на это оставалось двѣнадцать часовъ, по истеченіи которыхъ мнѣ слѣдовало, если бы я остался на лунѣ, явиться къ королевѣ въ подаренномъ ею кринолинѣ.

Я срубилъ нѣсколько деревъ, на которыхъ росли рубашки и другія принадлежности бѣлья. Выдергавъ нитки изъ этихъ плодовъ я свилъ изъ нитокъ веревку чрезвычайно длинную. Я полагалъ, что могу по ней спуститься на землю.

Еще оставалось два часа до срока, въ который я долженъ былъ явиться къ королевѣ, и веревка моя была готова. Но я началъ колебаться. Спуститься по веревкѣ и съ колокольни не бездѣлица. А тутъ съ лупы. Было отъ чего задуматься самому безстрашному человѣку.

Не лучше ли ходить въ кринолинѣ и жениться на женщинѣ, у которой глазъ на кончикѣ носа?

Однако, что же такое, если и оборвется веревка? Умру. Да развѣ потомокъ Мюнхгаузеновъ можетъ бояться смерти?

Нѣтъ, мнѣ всего дороже честь. А если у меня будутъ дѣти похожи на жену, и я когда-нибудь съ ними ворочусь на землю, вѣдь ихъ будутъ показывать по ярмаркамъ.

Я покраснѣлъ отъ негодованія, схватилъ свой серебряный топорикъ и началъ спускаться по веревкѣ.

Кринолинъ, подаренный королевою, я спряталъ въ боковой карманъ у сердца. Я былъ признателенъ этой великодушной женщинѣ. О, если бы глаза были у нея на мѣстѣ и я могъ бы вступить съ нею въ бракъ въ костюмѣ, приличномъ моему званію!

Веревка оказалась короткою, но я легко помогъ этому горю: обрѣзывалъ ее сверху и обрѣзки привязывалъ къ низу. Такимъ образомъ я продолжалъ спускаться.

Вдругъ, по несчастной случайности, топорикъ выскользнулъ у меня изъ рукъ и перерубилъ веревку.

Я былъ на краю погибели, но не потерялъ присутствія духа, выхватилъ кринолинъ изъ боковаго кармана, распустилъ его и сталъ спускаться, какъ на парашютѣ.

На землю видъ былъ великолѣпный. Разныя страны были отдѣлены одна отъ другой голубыми, зелеными, черными и розовыми черточками, такъ какъ ихъ отдѣляютъ на ландкартахъ; горы казались пуговками, рѣки ленточкою. Египетъ, на который я направлялъ мой парашютъ, представлялся въ видѣ обыкновеннаго пряника.

Вдругъ подулъ страшный вѣтеръ. Я не могъ сохранить принятаго направленія и, вмѣсто Египта, попалъ въ Средиземное море. Тамъ потонулъ мой кринолинъ. Мнѣ писали потомъ, что Нептунъ подарилъ его своей женѣ, которая надѣваетъ его по большимъ праздникамъ.

Я не боялся упасть въ море. Когда мы съ лордомъ Байрономъ сражались за независимость грековъ, то я часто переплывалъ съ нимъ Геллеспонтъ. Тутъ же мнѣ до ближайшаго корабля пришлось проплыть какихъ-нибудь версты двѣ.

И я очутился на кораблѣ, въ кругу европейцевъ, настоящихъ людей, съ глазами гдѣ слѣдуетъ, и не такихъ, которые способны только писать романы и повѣсти.

На этомъ кораблѣ плылъ Гарибальди въ Англію. Когда мы прибыли туда, толпы народа выходили къ намъ на встрѣчу, привѣтствовали насъ восторженными восклицаніями. Давали въ честь нашу обѣды, говорили спичи. Въ газетахъ все это было описано; но журналисты, по враждѣ и зависти ко мнѣ, умолчали о моемъ участіи въ этомъ дѣлѣ и приписывали всѣ эти оваціи одному Гарибальди.

Торжества скоро наскучили мнѣ. Любовь къ родинѣ взяла свое.

— Caro mio, — сказалъ я Гарибальди, — пора домой.

— Поѣзжай, amico mio, — отвѣчалъ Гарибальди.

И черезъ четверть часа я былъ дома.

КОНЕЦЪ.

↑