Къ біографіи А. П. Ермолова

Съ 1876 го­да, по ука­занію Ве­лика­го Кня­зя Ми­ха­ила Ни­кола­еви­ча, въ быт­ность Его Им­пе­ратор­ска­го Вы­сочес­тва глав­но­коман­ду­ющимъ Кав­каз­скою ар­мі­ею, из­да­ет­ся во­ен­но-ис­то­ричес­кимъ от­дѣ­ломъ ок­ружна­го шта­ба въ Тиф­ли­сѣ „Кав­каз­скій Сбор­никъ“. Цѣль его — „сис­те­мати­чес­кая раз­ра­бот­ка во­ен­но-ис­то­ричес­ка­го ма­тері­ала, пред­став­ля­ема­го дѣ­ломъ вод­во­ренія Рус­ска­го вла­дычес­тва на Кав­ка­зѣ“. Со­об­разно это­му, въ „Сбор­ни­кѣ“ пе­чата­ют­ся, какъ вос­по­мина­нія о Кав­каз­ской вой­нѣ, такъ и статьи, сос­тавлен­ныя на ос­но­ваніи ар­хивна­го ма­тері­ала, пре­иму­щес­твен­но изъ ар­хи­ва шта­ба.

Въ не­дав­но вы­шед­шемъ ХѴ-мъ то­мѣ „Сбор­ни­ка“ по­мѣще­ны вос­по­мина­нія по­кой­на­го ге­нера­ла отъ ар­тилле­ріи Эду­ар­да Вла­дими­рови­ча Брим­ме­ра подъ заг­ла­ві­емъ: „Служ­ба ар­тилле­рій­ска­го офи­цера, вос­пи­тывав­ша­гося въ I ка­дет­скомъ кор­пу­сѣ и вы­пущен­на­го въ 1815 г.“ (стр. 52–260). Ав­торъ вос­по­мина­ній на­чалъ служ­бу на Кав­ка­зѣ въ на­чалѣ 1822 г. и за­тѣмъ боль­шую часть сво­ей даль­нѣй­шей слу­жеб­ной дѣ­ятель­нос­ти пос­вя­тилъ Кав­ка­зу же, гдѣ сдѣ­лалъ 8 гор­ныхъ эк­спе­дицій, Пер­сид­скую и двѣ Ту­рец­кія вой­ны. Ны­нѣ на­печа­тан­ное на­чало его вос­по­мина­ній об­ни­ма­етъ вре­мя до взя­тія Тав­ри­за и, кро­мѣ спе­ці­аль­на­го ин­те­реса для ис­то­ріи Кав­каз­ской вой­ны, зак­лю­ча­етъ мно­го очень ин­те­рес­ныхъ об­ще­ис­то­ричес­кихъ дан­ныхъ, меж­ду про­чимъ объ А. П. Ер­мо­ловѣ. По­это­му мы ду­ма­емъ, что, въ ви­ду срав­ни­тель­но-ма­лаго рас­простра­ненія „Кав­каз­ска­го Сбор­ни­ка“, же­латель­но оз­на­комить лю­бите­лей Рус­ской ис­то­ріи съ нѣ­кото­рыми чер­та­ми изъ вос­по­мина­ній Э. В. Брим­ме­ра.

Ха­рак­терную чер­ту изъ Пав­лов­скихъ вре­менъ со­об­ща­етъ Э. В. Брим­меръ о сво­емъ дя­дѣ: онъ слу­жилъ въ ар­тилле­ріи въ чи­нѣ под­полков­ни­ка, за ошиб­ку на уче­ніи былъ сос­ланъ Пав­ломъ въ Си­бирь, но по прі­ѣз­дѣ ту­да, вне­зап­но, не от­дохнувъ отъ курь­ер­ской ѣз­ды, былъ от­прав­ленъ для уз­на­нія по­ряд­ка служ­бы въ Ита­лію, въ кор­пусъ ге­нера­ла Ро­зен­берга!

О пер­вомъ ка­дет­скомъ кор­пу­сѣ у ав­то­ра „ос­та­лось ма­ло прі­ят­ныхъ вос­по­мина­ній“, но нѣ­кото­рыя чер­ты изъ ка­дет­ска­го вос­пи­танія и обу­ченія въ са­момъ на­чалѣ на­шего вѣ­ка онъ со­об­ща­етъ.

Изъ кор­пу­са Брим­меръ по­палъ въ кор­пусъ гра­фа Во­рон­цо­ва, сто­яв­шій во Фран­ціи. О пре­быва­ніи тамъ Рус­скихъ вой­скъ на­ходимъ у не­го ин­те­рес­ныя под­робнос­ти. Та­ковы раз­ска­зы его о смот­рѣ въ Вер­тю, въ Шам­паньи, гдѣ вой­ска въ те­ченіе 8 дней пи­тались су­харя­ми, ча­емъ, сы­ромъ и Шам­пан­скимъ; о пре­быва­ніи въ Ком­мерси, въ семьѣ Фран­цу­за, и во­об­ще о вза­им­ныхъ от­но­шені­яхъ Рус­скихъ и Фран­цу­зовъ; о гра­фѣ Во­рон­цо­вѣ и его ко­ман­до­ваніи, нав­лекшемъ на се­бя, какъ из­вѣс­тно по­томъ на­река­нія въ рас­пу­щен­ности, въ чемъ его и ста­рались ули­чить. „По воз­вра­щеніи кор­пу­са въ Рос­сію, раз­ска­зыва­етъ Бим­меръ, прі­ѣхалъ къ намъ на­чаль­никъ ар­тилле­ріи 2-го кор­пу­са ге­нералъ Ле­вен­стернъ, и пус­тился въ раз­го­воры съ ниж­ни­ми чи­нами. Ос­та­новив­шись пе­редъ пра­вымъ флан­гомъ, онъ поз­до­ровал­ся съ ни­ми и спро­силъ: А что, ре­бята, вы ра­ды, что вер­ну­лись въ лю­без­ное оте­чес­тво? — Ра­ды, ва­ше пр-во. Про­ходя по фрон­ту и смот­ря на строй, онъ хва­лилъ об­мунди­рова­ніе и былъ, ка­жет­ся, въ хо­рошемъ рас­по­ложе­ніи ду­ха. За­тѣмъ ге­нералъ изъ Нѣм­цевъ спро­силъ сол­датъ: А хо­рошо вамъ бы­ло во Фран­ціи? — Хо­рошо, ва­ше пр-ство. — Что жъ вамъ, до­сад­но, что выш­ли от­ту­да? — До­сад­но, ва­ше пр-ство. Какъ ви­дите, Рус­скій сол­датъ весь жи­ветъ въ на­чаль­ни­кѣ и не по­нима­етъ про­тиво­рѣчія“. На­ряду съ этимъ, Брим­меръ раз­ска­зыва­етъ ха­рак­терный слу­чай о тог­дашнемъ от­но­шеніи къ сол­да­ту. Въ ро­тѣ его былъ ко­новалъ-са­мо­уч­ка, наз­на­чен­ный въ эту дол­жность, какъ не знав­шій ни­како­го дру­гого ре­мес­ла. По вы­ходѣ изъ Гей­дель­бер­га (гдѣ, за­мѣтимъ, сту­ден­ты изъ Ос­тзей­скихъ про­вин­цій, про­вожая ро­ту, кри­чали: „кла­няй­тесь Рос­сіи, на­шему слав­но­му оте­чес­тву“) од­на ло­шадь зах­ро­мала. Ко­ман­диръ ро­ты при­зыва­етъ ко­нова­ла. „От­че­го ты ло­шадь еще не вы­лѣчилъ: уже три дня хро­ма­етъ? — Я при­мачи­ваю но­гу. — Но­га бо­литъ, а ос­тавля­ешь ее въ зап­ряжкѣ? Вотъ я те­бя, с… с..! Ро­зогъ! — Да по­милуй­те, ва­ше вы­сокоб­ла­горо­діе, я боль­ше этой при­моч­ки ни­чего не знаю. — Не зна­ешь, лѣн­тяй! Ло­жись! — И такъ какъ пал­ки и роз­ги бы­ли всег­да въ обо­зѣ, то нес­час­тна­го Чу­ваша раз­ло­жили и сѣк­ли, сѣк­ли, такъ что онъ и кри­чать пе­рес­талъ. Ког­да пе­рес­та­ли, онъ все ле­жалъ. „А, встать не хо­чешь? Во­ды!“ Въ бак­ла­гахъ при­нес­ли изъ Нек­ке­ра Де­кабр­ской во­ды и ока­чива­ли ле­жаща­го; но сол­да­ты тутъ же под­ня­ли его и уве­ли съ глазъ на­чаль­ни­ка. Сколь­ко та­кихъ рас­правъ могъ бы раз­ска­зать вся­кій, слу­жив­шій въ бы­лое вре­мя!“

Въ 1820 г. Брим­меръ, слу­жив­шій тог­да въ Пе­тер­бургѣ, уви­дѣлъ А. П. Ер­мо­лова. Пер­вый взглядъ на Ер­мо­лова сдѣ­лалъ на ме­ня силь­ное впе­чат­лѣ­ніе… Вы­сокій, мо­гучій ростъ ге­нера­ла, его пря­мая во­ин­ская осан­ка, ли­цо рѣд­ко встрѣ­ча­емой муж­ской кра­соты, ум­ные гла­за и во­об­ще неп­ри­нуж­денность и при­вѣт­ли­вость всей осо­бы по­рази­ли ме­ня. — „А, кровь моя, ар­тилле­рис­ты!..“ и вся­каго изъ насъ по­дарилъ или воп­ро­сомъ, или прі­ят­нымъ сло­вомъ. Я вы­шелъ отъ Алек­сѣя Пет­ро­вича со­вер­шенно оча­рован­ный и, са­дясь съ то­вари­щами на дрож­ки, ска­залъ: неп­ре­мѣн­но бу­ду слу­жить у не­го подъ на­чаль­ствомъ“. И дѣй­стви­тель­но, въ 1822 г. Брим­меръ пе­решелъ на Кав­казъ и тот­часъ по­шелъ съ Ер­мо­ловымъ въ Ка­бар­ду. Ос­тавляя въ сто­ронѣ жи­во опи­сан­ныя во­ен­ныя дѣй­ствія, при­ведемъ нѣс­коль­ко чертъ объ Ер­мо­ловѣ. Пос­лѣ од­но­го дѣ­ла съ неп­рі­яте­лемъ, при­чемъ бы­ло от­би­то мно­го ско­та (ба­ран­ты), къ на­чаль­ни­ку шта­ба под­хо­дить ма­іоръ Пав­ловъ (зять Алек­сѣя Пет­ро­вича, быв­шій въ от­ря­дѣ за де­жур­на­го штабъ-офи­цера) и гром­ко спра­шива­етъ: „Не при­каже­те ли изъ ла­геря взять ка­заковъ, что­бы оцѣ­пить ба­ран­ту и пе­рес­чи­тать? — Оцѣ­пить при­кажи, но се­год­ня не счи­тать, а зав­тра, от­вѣ­чалъ Алек­сѣй Пет­ро­вичъ, что­бы сол­да­ты на воль­ную ру­ку, еще до сче­та, мог­ли до­быть се­бѣ шаш­лы­ка. На зав­тра, нес­мотря на поз­дній счетъ, ока­залось 304 ло­шади, око­ло 500 штукъ ро­гата­го ско­та и 12800 ба­рановъ. Та­кими рас­по­ряже­ні­ями до­быва­ютъ лю­бовь и приз­на­тель­ность сол­да­та“.

На об­ратномъ по­ходѣ на всад­ни­ковъ на­пало мно­жес­тво осъ. „Мож­но бы­ло во­об­ра­зить сви­рѣпую не­тер­пѣ­ливость Алек­сѣя Пет­ро­вича, у ко­тора­го ма­лень­кій Сѣр­ко былъ об­лѣпленъ оса­ми. Одинъ штаб­ный офи­церъ, ве­селый ма­лый, про­ѣз­жая ми­мо ме­ня, го­ворить: „Хо­чешь пос­лу­шать, какъ ста­рикъ ру­га­ет­ся. Ни­кому нѣтъ спус­ку, всѣ дер­жатся отъ не­го по­даль­ше, и тез­кѣ (Вель­ями­нову) дос­та­ет­ся“. Мы приб­ли­зились къ груп­пѣ офи­церовъ, ѣхав­шихъ по­зади Алек­сѣя Пет­ро­вича, и, увы, ус­лы­шали, что, пе­реб­равъ всѣхъ ок­ру­жа­ющихъ (тотъ близ­ко подъ­ѣхалъ и осъ съ со­бою при­везъ; этотъ, от­ма­хивая отъ се­бя осъ, го­нитъ ихъ на не­го: „ужъ пус­кай бы, су­дарь, ва­шу ло­шадь ку­сали, да и у васъ-то кро­ви мно­го у са­михъ, не­чего гнать ихъ на насъ“, и про­чее въ этомъ ро­дѣ) онъ взял­ся за мі­роз­да­ніе „Увѣ­ря­ютъ, что все от­лично-хо­рошо соз­да­но на свѣ­тѣ. Муд­ре­цы, а все Нѣм­цы! Въ ха­латѣ, за ста­каномъ пи­ва ему хо­рошо. Не угод­но ли по­жало­вать сю­да въ Ка­бар­ду, г-нъ Gelehrter! Пус­кай-ка осы васъ по­куса­ютъ, да по­томъ и раз­ска­жите намъ, за­чѣмъ соз­да­ны осы, ко­мары, му­хи и Нѣм­цы, и что отъ нихъ поль­зы?“ Неп­рі­ят­ное рас­по­ложе­ніе ду­ха вы­ража­лось въ та­кихъ за­тѣй­ли­выхъ фра­захъ и такъ от­че­тис­то, что да­же въ са­мыхъ ме­лочахъ не­воль­но удив­ля­ли и со­чета­ніе мыс­лей, и под­боръ словъ, и всег­да доб­ро­душ­ный юморъ. До­ѣха­ли до рѣч­ки, те­кущей изъ ущелья, и осы ос­та­вили насъ. Алек­сѣй Пет­ро­вичъ пер­вый сталъ смѣ­ять­ся надъ тѣмъ, какъ иног­да нич­тожное на­сѣко­мое мо­жетъ разс­тро­ить рас­по­ложе­ніе ду­ха по­рядоч­на­го че­ловѣ­ка и, об­ра­тил­ся къ од­но­му офи­церу, ко­торо­му ска­залъ, что­бы отъ­ѣхалъ отъ не­го, что онъ ему осъ при­везъ: „А вы, ми­лос­ти­вый го­сударь, ду­мали, что я и вправ­ду сер­дился? Сов­сѣмъ нѣтъ; я толь­ко хо­тѣлъ къ вамъ прид­рать­ся, что­бы хоть разъ вы­говоръ сдѣ­лать; а какъ, по от­личной ва­шей служ­бѣ, вы не доз­во­ля­ете се­бѣ вы­гова­ривать, такъ вотъ я и прид­рался, что­бы вы не заз­на­вались“. Та­кими рѣ­чами съ мо­лоды­ми офи­цера­ми ге­нералъ Ер­мо­ловъ прив­ле­калъ къ се­бѣ сер­дца под­чи­нен­ныхъ. Ес­ли бы всѣ на­чаль­ни­ки зна­ли, какъ лас­ко­вое сло­во ихъ мно­го зна­читъ! Но что­бы по­нять это, зак­лю­ча­етъ Брим­меръ, на­доб­ны умъ и сер­дце“.

Та­ковъ Ер­мо­ловъ въ по­ходѣ. Пос­мотримъ те­перь, ка­ковъ онъ въ мир­ной жиз­ни.

А. П. Ер­мо­ловъ по­сѣтилъ уро­чище Гом­бо­ры, гдѣ сто­яла ро­та Брим­ме­ра. Офи­церы встрѣ­тили его у квар­ти­ры бри­гад­на­го ко­ман­ди­ра Ко­пыло­ва „Здравс­твуй­те, гос­по­да ар­ти­лерис­ты!“ Уви­дѣвъ ме­ня: „Ба! И ты тутъ, Тев­тонъ? Что у васъ всег­да та­кая па­кос­тная по­года? Или вы это для ме­ня под­го­тови­ли уго­щенье?“ Онъ во­шелъ въ сѣ­ни и, за­мѣтивъ ки­пящіе са­мова­ры, раз­ве­селил­ся. „Еще разъ здравс­твуй­те, гос­по­да! А что, Гер­мо­генъ Ива­новичъ (Ко­пыловъ), ка­жет­ся, вы насъ ча­емъ хо­тите на­по­ить? И дѣ­ло! Что тамъ ни го­вори, а луч­ше са­мова­ра и Нѣ­мецъ ни­чего не вы­дума­етъ!“ Ве­черомъ Алек­сѣй Пет­ро­вичъ иг­ра­етъ въ кар­ты (въ бос­тонъ). „Иг­ра ос­та­лась за Хо­веномъ, Мо­гилев­скій па­су­етъ, Алек­сѣй Пет­ро­вичъ идетъ въ вистъ. Иг­ра­ютъ. Все идетъ хо­рошо. У Алек­сѣя Пет­ро­вича уже двѣ взят­ки. Хо­венъ бе­ретъ свою пос­лѣднюю, пя­тую; ос­та­ет­ся на ру­кахъ по двѣ кар­ты; у Алек­сѣя Пет­ро­вича да­ма бу­бенъ отыг­ра­лась, и онъ раз­счи­тыва­етъ ею взять третью взят­ку. Вдругъ Хо­венъ хо­дитъ съ трефъ. Про­ис­хо­дитъ взрывъ: Съ бу­бенъ, ва­ше пре­вос­хо­дитель­ство, съ бу­бенъ на­до хо­дить! Я вамъ по­казалъ, что у ме­ня да­ма бу­бенъ! — Да у ме­ня бу­бенъ нѣтъ! — Да я не про­шу съ боль­шой — хоть съ дво­еч­ки, су­дарь, съ дво­еч­ки!“ И ви­дѣть эту ко­лос­саль­ную го­лову Ер­мо­лова, вы­тяну­тую впе­редъ, обѣ ла­дони вы­вер­ну­тыми надъ сто­ломъ, чуть ли не слез­но-умо­ля­ющимъ го­лосомъ взы­ва­юща­го: „хоть съ дво­еч­ки, су­дарь, съ дво­еч­ки!“ Ког­да всѣ бро­сили кар­ты на столъ, ока­залось, что бу­бенъ ни у ко­го не бы­ло. Го­ворятъ, что за лом­бернымъ сто­ломъ у не­го всег­да вы­зыва­ют­ся по­доб­ныя убѣж­де­нія. Онъ всег­да весь въ томъ дѣ­лѣ, ко­торымъ за­нятъ“. За­мѣтимъ, что Ер­мо­ловъ ни­ког­да не иг­ралъ за се­бя. Такъ какъ онъ всег­да поч­ти про­иг­ры­валъ, ибо иг­ралъ рис­ко­ван­но, на­дѣ­ясь на вистъ, то разъ какъ-то онъ на­чалъ оп­равды­вать свою го­ряч­ность: „вамъ хо­рошо про­иг­ры­вать хлад­нокров­но свое сос­то­яніе (иг­ра бы­ла всег­да са­мая нич­тожная), а я дол­женъ за иг­ру дру­гого сто­ять го­рой“. Во­об­ще о по­ѣз­дкахъ Ер­мо­лова по штабъ-квар­ти­рамъ вой­скъ въ Гру­зіи Брим­меръ раз­ска­зыва­етъ такъ, что силь­но смяг­ча­етъ крас­ки раз­ска­зовъ о томъ же Н. Н. Му­равь­ева въ За­пис­кахъ пос­лѣдня­го и этимъ под­твержда­етъ, что пос­лѣднія, нес­мотря на свой ин­те­ресъ, слиш­комъ но­сятъ на се­бѣ от­пе­чатокъ ха­рак­те­ра ихъ ав­то­ра. Кста­ти Брим­меръ да­етъ слѣ­ду­ющую ха­рак­те­рис­ти­ку бу­дуща­го Кав­каз­ска­го на­мѣс­тни­ка: „По служ­бѣ пе­дантъ до ме­лоч­ности, са­молю­бивъ до урод­ли­вос­ти, не­довѣр­чивъ до оби­ды; но, ког­да хо­тѣлъ, могъ быть лю­безенъ, при­вѣт­ливъ и нез­на­комыхъ да­же об­во­рожить лю­без­ностью. Что̀ въ силь­номъ ха­рак­те­рѣ на­зыва­ет­ся твер­достью, у не­го бы­ло уп­рямс­твомъ. Онъ ни­ког­да не приз­на­валъ при­чинъ дѣй­ствій въ дру­гомъ, но свои до­воды бы­ли въ его гла­захъ всег­да не­пог­рѣ­шимы. Че­ловѣкъ былъ сво­еволь­ный иног­да до смѣш­на­го, и все изъ са­молю­бія“.

Вотъ еще не­малая зас­лу­га Ер­мо­лова на Кав­ка­зѣ. „По Чет­вергамъ и по Вос­кре­сень­ямъ у Алек­сѣя Пет­ро­вича со­бира­лось все об­щес­тво Тиф­ли­са, т. е. толь­ко му­щины; иног­да бы­вали тан­цы. Дамъ бы­ло весь­ма ма­ло. Гру­зин­ки, толь­ко что на­чина­ли при­нимать учас­тіе въ на­шей жиз­ни и, ка­жет­ся, бы­ли очень обя­заны ге­нера­лу Ер­мо­лову, что онъ убѣ­дилъ му­жей ихъ и от­цовъ за­нять­ся серь­ез­нѣе хлѣ­бопа­шес­твомъ, рас­па­хивая пус­то­порож­нія мѣс­та. Это убѣж­де­ніе, при­веден­ное поч­ти во всемъ краѣ въ ис­полне­ніе, да­ло намъ хлѣбъ, Гру­зинамъ — день­ги, а кра­сави­цамъ — на­ряды. Въ пос­лѣдніе го­ды его прав­ле­нія вой­ска, рас­по­ложен­ныя въ Гру­зіи и Кар­та­линіи, мог­ли уже про­доволь­ство­вать­ся ту­зем­нымъ хлѣ­бомъ, тог­да какъ дос­тавка его изъ Рос­сіи че­резъ Ба­ку и Кав­каз­скія го­ры об­хо­дилась очень до­рого. И плугъ по­нем­но­гу вы­тѣс­нилъ саб­лю изъ за­нятій оби­тате­лей За­кав­казья“.

Лю­бовь, вну­ша­емая лич­ностью Алек­сѣя Пет­ро­вича, об­ри­совы­ва­ет­ся въ раз­ска­зѣ Брим­ме­ра о бо­лѣз­ни его въ 1825 го­ду; а вотъ слу­чай, по­казы­ва­ющій, какъ смот­рѣ­ли на не­го гор­цы. На ноч­ле­гѣ у Те­река, во вре­мя дви­женія Ер­мо­лова въ 1825 г. къ дер. Ан­дре­евой, „ему до­ложи­ли, что изъ Ан­дре­евой приш­ли два поч­тенныхъ Ку­мыка и хо­тятъ его ви­дѣть. Ког­да ихъ до­пус­ти­ли къ не­му, они пок­ло­нились и хо­тѣли уй­ти. Что̀ съ ни­ми? Вѣдь не за тѣмъ же они приш­ли, что­бы пос­мотрѣть на ме­ня? ска­залъ онъ пе­ревод­чи­ку. — Имен­но за­тѣмъ, ска­зали Ку­мыки: у насъ въ Ан­дреѣ рас­пусти­ли слухъ, что ты по­меръ и что дру­гой ге­нералъ на­дѣлъ твой мун­диръ и на­зыва­етъ се­бя Ер­мо­лой. Вотъ какъ мы те­бя ви­дѣли преж­де и зна­емъ, то насъ и пос­ла­ли пос­мотрѣть, и сла­ва Ал­ла­ху, что ты живъ; а то не удер­жать бы на­шу мо­лодежь!“ Одинъ Ку­мыкъ го­ворилъ: „Ер­мо­лой — боль­шой че­ловѣкъ, ума мно­го; онъ го­воритъ, какъ ку­лакомъ бь­етъ; ма­ло, крѣп­ко и боль­но; это хо­рошо!“ — „Нап­расно объ Алек­сѣѣ Пет­ро­вичѣ го­ворятъ, что онъ былъ жес­токъ, это неп­равда; но онъ былъ ра­зум­но строгъ“. „Этотъ ха­рамъ-за­да̀ (со­бачій сынъ) все­му ви­новатъ, го­ворилъ Че­ченецъ-сынъ, ука­зывая на от­ца, шед­ша­го сквозь строй; ес­ли бы не онъ, насъ бы не би­ли те­перь!“ Раз­вѣ мож­но быть доб­ро­душ­нымъ съ на­родомъ, изъ сре­ды ко­тора­го сынъ ру­га­етъ от­ца? Эта ра­зум­ная стро­гость, это не­ук­лонное ис­полне­ніе дол­га при взыс­ка­ні­яхъ (всег­да неп­рі­ят­ныхъ для бла­город­на­го че­ловѣ­ка), прос­тое, при­вѣт­ли­вое об­ра­щеніе, свя­то ис­полня­емое обѣ­щаніе, уг­ро­за ли она или ми­лость, все это при ко­лос­саль­ной, мо­гучей фи­гурѣ, съ на­вис­ши­ми бро­вями, ум­ной, иног­да шут­ли­вой рѣ­чи и зна­ніи Та­тар­ска­го язы­ка, на­води­ло страхъ на гор­цевъ и вну­шало имъ ува­женіе къ од­но­му име­ни „Ер­мо­лою“.

„Од­нажды, въ Ян­ва­рѣ мѣ­сяцѣ 1826 го­да, въ ста­ницѣ Чер­влен­ной, мы пи­ли чай въ его ка­зац­кой ха­тѣ… Алек­сѣй Пет­ро­вичъ си­дѣлъ за сво­имъ пись­мен­нымъ сто­ломъ и рас­кла­дывалъ пась­янсъ. Онъ былъ въ ве­селомъ рас­по­ложе­ніи ду­ха и раз­ска­зывалъ раз­ные слу­чаи изъ сво­ей во­ен­ной жиз­ни. При­пом­ню нѣ­кото­рые. Из­вѣс­тно, что въ А­ус­терлиц­комъ сра­женіи мы по­теря­ли мно­го ар­тилле­ріи. Вслѣдъ за тѣмъ бы­ла Прус­ская кам­па­нія, и эта по­теря ар­тилле­ріи выз­ва­ла у глав­но­коман­ду­юща­го при­казъ по ар­міи, въ ко­емъ ска­зано бы­ло, что офи­церъ, по­теряв­шій ору­діе, бу­детъ от­данъ подъ судъ. Я ко­ман­до­валъ тог­да ар­тилле­рі­ею въ аван­гардѣ кня­зя Баг­ра­ті­она. По­лучивъ этотъ при­казъ, я по­шелъ къ кня­зю и го­ворю ему, что этотъ при­казъ дичь, что его могъ на­писать толь­ко Нѣ­мецъ.

— Го­вори, да не ру­гай­ся, ска­залъ Баг­ра­ті­онъ.

— Ес­ли за по­терю ору­дія ар­тилле­рій­ска­го офи­цера бу­дутъ от­да­вать подъ судъ, то онъ поч­тетъ пер­вою свя­тою обя­зан­ностью сво­ею не дѣй­ство­вать по неп­рі­яте­лю и сколь воз­можно бо­лѣе вре­дить ему, но сох­ра­нять въ цѣ­лос­ти ору­дія, и по­тому не бу­детъ вы­жидать не толь­ко пѣ­хот­на­го нас­тупле­нія, но и ка­вале­рій­ской ата­ки, а про­вор­нѣе уде­ретъ, чтобъ не по­пасть подъ судъ. Ар­тилле­рія дол­жна дѣй­ство­вать до­нель­зя: че­тыре кар­течныхъ выс­трѣ­ла по нас­ту­па­ющей пѣ­хотѣ и неп­ре­мѣн­но два по ка­вале­ріи. Ес­ли не ох­ла­дятъ ихъ, жарь; ес­ли ору­дія бу­дутъ по­теря­ны, то они оку­пились силь­нымъ вре­домъ, сдѣ­лан­нымъ неп­рі­яте­лю. Ору­діе — ку­сокъ ме­тал­ла, а честь ар­тилле­рій­ска­го офи­цера до­роже.

Я за­мол­чалъ. Князь Баг­ра­ті­онъ выс­лу­шавъ ме­ня, спра­шива­етъ: — И все-та­ки при­казъ от­данъ; что жъ тутъ дѣ­лать? — Я свой от­дамъ при­казъ по аван­гар­дной ар­тилле­ріи. — Ну, дѣ­лай, какъ зна­ешь!

Я от­далъ при­казъ, сог­ласно то­го, что̀ выс­ка­залъ кня­зю, и кон­чилъ его увѣ­рен­ностью, что ни одинъ ар­тилле­рій­скій офи­церъ не за­хочетъ под­вер­гнуть­ся во­ен­но­му су­ду за ран­нее ос­тавле­ніе по­зиціи.

Чрезъ нѣ­кото­рое вре­мя Алек­сандръ I дог­налъ од­нажды аван­гардъ и спро­силъ, меж­ду про­чимъ, Ер­мо­лова „Какъ ты это поз­во­лилъ се­бѣ от­дать при­казъ по аван­гар­дной ар­тилле­ріи, со­вер­шенно про­тиво­рѣча­щій при­казу глав­но­коман­ду­юща­го?“

— Ва­ше Ве­личес­тво, при­казъ глав­но­коман­ду­юща­го пос­та­вилъ ар­тилле­рій­ска­го офи­цера въ пос­тыдное по­ложе­ніе за­быть при­сягу, дан­ную Ва­шему Ве­личес­тву: слу­жить вѣ­рою и чес­тію до пос­лѣдней кап­ли кро­ви. Нѣтъ страш­нѣе на­каза­нія офи­церу, какъ уг­ро­за подъ судъ.

И я раз­ска­залъ что̀ го­ворилъ Баг­ра­ті­ону.

— По­лагаю, что ты правъ. А глав­но­коман­ду­ющій сер­дитъ?

Тѣмъ дѣ­ло и кон­чи­лось.

Ер­мо­ловъ за­мол­чалъ. Я вос­поль­зо­вал­ся ми­нутой и спро­силъ его: Ва­ше вы­сокоп­ре­вос­хо­дитель­ство, доз­воль­те спро­сить у васъ, прав­да ли, что вы Нѣм­цевъ не жа­лу­ете?

— Ну, бра­тецъ, нель­зя ска­зать, что­бы я го­рячо лю­билъ ва­шу бра­тію; но, вѣдь, слу­ча­ют­ся же и меж­ду ва­ми хо­рошіе лю­ди; вотъ Бис­тромъ — дѣй­стви­тель­но че­ловѣкъ безс­траш­ный, я лю­билъ его¹. Есть, есть и меж­ду ва­ми по­рядоч­ные лю­ди; но вѣдь это все Тев­то­ны.

— Ну, а про ва­ше выс-ство го­ворятъ, что вы Нѣм­цевъ сов­сѣмъ тер­пѣть не мо­жете, и Богъ зна­етъ, что̀ раз­ска­зыва­ютъ.

— Ну, что же раз­ска­зыва­ютъ? Го­вори.

— Буд­то вы глав­ную квар­ти­ру Фель­дмар­ша­ла Бар­клая на­зыва­ли Нѣ­мец­кою ко­лоні­ею.

— Ну да, тамъ и бы­ла Нѣ­мец­кая ко­лонія.

— Что въ 14-мъ го­ду, прі­ѣхав­ши въ Вар­ша­ву, вы приш­ли къ раз­во­ду и, ози­ра­ясь кру­гомъ, буд­то ище­те ко­го, под­хо­дите къ ко­мен­данту глав­ной квар­ти­ры ге­нера­лу Без­родно­му (Ер­мо­ловъ улы­ба­ет­ся) и по-нѣ­мец­ки что-то его спра­шива­ете. „Я не го­ворю по-нѣ­мец­ки, от­вѣ­ча­етъ вамъ ко­мен­дантъ; я Рус­скій“. — „Рус­скій! зем­лякъ! го­вори­те вы, об­ра­довав­шись: я ду­малъ, что тутъ все Нѣм­цы; ну вотъ хоть одинъ Рус­скій, да и тотъ без­родный!“

— Хо­рошій че­ловѣкъ былъ этотъ Без­родный, про­мол­вилъ Ер­мо­ловъ. Рус­скихъ такъ ма­ло бы­ло въ глав­ной квар­ти­рѣ, что ихъ, точ­но, ис­кать на­до бы­ло. Ну, что жъ еще раз­ска­зыва­ютъ?

— Вотъ и объ Арак­че­евѣ го­ворятъ, что онъ, ин­спек­ти­руя ро­ту ва­шего вы­сок-ства, на­шелъ, что ло­шади не въ по­ряд­кѣ и вы­гова­ривалъ вамъ, ска­залъ, что этакъ ро­та ре­пута­цію по­теря­етъ; а вы ему въ от­вѣтъ: точ­но, ва­ше прев-ство, ны­нѣ ре­пута­ція ар­тилле­рій­ска­го офи­цера отъ ско­товъ за­виситъ!

— Ужъ буд­то я такъ ска­залъ? Че­го не на­гово­рятъ! Алек­сѣй Ан­дре­евичъ былъ очень ко мнѣ рас­по­ложенъ, и про­дол­жалъ уже объ Арак­че­евѣ.

Мо­жетъ по­казать­ся стран­нымъ, что мо­лодой офи­церъ поз­во­лялъ се­бѣ та­кіе раз­го­воры съ вы­сокимъ на­чаль­ни­комъ, но Алек­сѣй Пет­ро­вичъ лю­билъ сво­бод­ное об­хожде­ніе, а моя неп­ри­нуж­денность, ни­ког­да не вы­ходив­шая изъ гра­ницъ, и усер­дная служ­ба, ви­димо, нра­вились ему. Та­кая бол­товня за пась­ян­сомъ бы­ла ему от­ды­хомъ.

Что по­доб­ное от­но­шеніе къ под­чи­нен­нымъ (при­мѣровъ его еще мно­го раз­сѣ­яно въ За­пис­кахъ Брим­ме­ра) не вре­дило служ­бѣ, луч­ше все­го до­казы­ва­ет­ся и тѣмъ, что̀ сдѣ­лано Алек­сѣмъ Пет­ро­вичемъ съ нич­тожны­ми средс­тва­ми на Кав­ка­зѣ, и тою пле­ядою дѣ­яте­лей, ко­торая бы­ла ос­тавле­на имъ въ нас­лѣдс­тво сво­имъ прі­ем­ни­камъ, къ чис­лу ко­торой при­над­ле­жалъ ав­торъ вос­по­мина­ній, дос­тигшій выс­шихъ слу­жеб­ныхъ по­ложе­ній.

При­мѣръ от­но­шеній къ сол­да­ту мы ви­дѣли во вре­мя Ка­бар­дин­ской эк­спе­диціи; а вотъ какъ въ Ав­густѣ 1820 г. встрѣ­чалъ онъ свой „ге­рой­скій ле­гі­онъ“, какъ онъ на­зывалъ Шир­ван­скій полкъ. „Что­бы ус­ко­рить при­бытіе ихъ, Алек­сѣй Пет­ро­вичъ на­писалъ ко­ман­до­вав­ше­му дву­мя ба­талі­она­ми под­полк. Ус­ко­ву ко­ротень­кое пись­мо, въ ко­емъ фра­за: „рас­правь­те крылья, Кав­каз­скіе ор­лы, и спѣ­шите бить Пер­сі­янъ“, проч­тенная Ус­ко­вымъ сол­да­тамъ и офи­церамъ, за­мѣни­ла мар­шрутъ. Полкъ дѣ­лалъ до 50-ти и бо­лѣе верстъ въ сут­ки и не ос­та­вилъ ни од­но­го боль­но­го или от­ста­лаго на раз­сто­яніи 300 слиш­комъ верстъ. Мож­но пред­ста­вить се­бѣ кон­трастъ: гвар­дей­скій полкъ при вступ­ле­ніи въ го­родъ былъ одѣтъ въ мун­ди­ры, со все­воз­можною оп­рятностью, а за нимъ шли два ба­талі­она Шир­ван­ска­го пол­ка въ по­ход­ной фор­мѣ, т.е. въ ши­неляхъ, вмѣс­то ран­цевъ — Кав­каз­скіе мѣ­шеч­ки че­резъ пле­чо, въ фу­раж­кахъ; у офи­церовъ вмѣс­то шпагъ шаш­ки. Ед­ва прош­ли ми­мо кор­пусна­го ко­ман­ди­ра, какъ пе­редъ ба­талі­она­ми пѣ­сен­ни­ки за­тяну­ли род­ныя Рус­скія сол­дат­скія пѣс­ни. Про­ходи­ли по от­дѣ­лені­ямъ, при чемъ Шир­ванцы такъ и по­жира­ли гла­зами лю­бима­го на­чаль­ни­ка, а онъ — ко­му при­вѣт­ли­вое сло­во, ко­му го­ловой кив­нетъ; то слыш­ны „здравс­твуй, мо­лодецъ Пет­ровъ!“, то — „здо­рово, Си­доровъ!“, то — „спа­сибо, ре­бята, что по­торо­пились!“ и т. д. А ге­нералъ-адъ­ютантъ Пас­ке­вичъ сто­итъ тутъ же, под­лѣ Ер­мо­лова, и толь­ко что не по­жима­етъ пле­чами, слы­ша при­вѣтс­твія, от­пуска­емыя Алек­сѣ­емъ Пет­ро­вичемъ этимъ обор­ванцамъ, и гром­кое, ра­дос­тное: „ра­ды ста­рать­ся!“

Сер­дечныя от­но­шенія, вы­текав­шія изъ по­доб­ныхъ от­но­шеній и не ма­ло спо­собс­тво­вав­шія и ус­пѣ­хамъ слу­жеб­на­го дѣ­ла, вид­ны въ раз­ска­зѣ Брим­ме­ра о встрѣ­чѣ его въ Ека­тери­ног­ра­дѣ съ у­ѣз­жавшимъ въ Рос­сію Ер­мо­ловымъ.

— Онъ при­нялъ ме­ня, какъ род­на­го, ос­та­вилъ пить чай и про­дер­жалъ ча­са два… Рас­кла­дывая пась­янсъ, го­ворилъ о сво­емъ смѣ­щеніи, какъ Ди­бичъ, прис­ланный Го­суда­ремъ, усер­дно ра­боталъ съ нимъ, какъ онъ выс­пра­шивалъ его о всѣхъ при­готов­ле­ні­яхъ, о средс­твахъ края и ожи­да­емыхъ изъ Рос­сіи, а так­же мнѣ­нія Алек­сѣя Пет­ро­вича о пла­нѣ кам­па­ніи. И ког­да все это бы­ло у не­го въ кар­ма­нѣ, при­бавилъ Ер­мо­ловъ, онъ выж­далъ пер­ва­го курь­ера изъ Пе­тер­бурга и предъ­явилъ мнѣ вы­сочай­шій при­казъ, быв­шій у не­го дав­но за па­зухой.

Ког­да онъ кон­чилъ, и мо­гучая го­лова какъ бы съ не­удо­воль­стві­емъ нак­ло­нилась, я хо­тѣлъ что-то ска­зать и ос­та­новил­ся. Алек­сѣй Пет­ро­вичъ под­нялъ го­лову, пос­мотрѣлъ на ме­ня.

— Ты что-то хо­тѣлъ ска­зать, го­вори.

— Из­ви­ните, ва­ше вы­сокопр., такъ, ни­чего.

— Го­вори, Тев­тонъ! Что̀ ты хо­тѣлъ ска­зать?

— Да вотъ, ва­ше вы­сокопр., мы всѣ ду­мали, что ес­ли бы вы на ко­рона­цію да по­ѣха­ли къ Го­суда­рю, то всѣхъ бы ихъ тамъ, Пе­тер­бург­скихъ-то, за по­ясъ зат­кну­ли.

Онъ мол­чалъ и, Богъ вѣсть, не соз­на­валъ ли въ эту ми­нуту спра­вед­ли­вос­ти об­ща­го же­ланія, вы­ражен­на­го въ мо­ей прос­той рѣ­чи. Я всталъ, что­бы от­кла­нять­ся. Алек­сѣй Пет­ро­вичъ по­цѣло­валъ ме­ня.

— Про­щай, Тев­тонъ; про­щай, луч­шій изъ Нѣм­цевъ! Слу­жи хо­рошень­ко, что­бы ви­дѣли, что я от­ли­чалъ дѣль­ныхъ офи­церовъ. Рас­тро­ган­ный, прос­ле­зив­шись, я вы­шелъ отъ это­го не­обык­но­вен­на­го че­ловѣ­ка.

Бла­город­ный Тев­тонъ окан­чи­ва­етъ такъ свои вос­по­мина­нія объ Алек­сѣѣ Пет­ро­вичѣ:

„Про­тив­ни­камъ его (а у не­го ихъ бы­ло мно­го) я ска­жу крат­ко: вся­кій че­ловѣкъ имѣ­етъ не­дос­татки; но пус­кай эти гос­по­да зас­та­вятъ ува­жать и лю­бить се­бя такъ без­гра­нич­но, какъ ува­жали и лю­били Алек­сѣя Пет­ро­вича Ер­мо­лова, кто его зналъ, и тог­да пус­кай тѣ­шат­ся и бро­са­ютъ кам­ни въ его ого­родъ“.

•••

Зак­лю­чимъ на­шу за­мѣт­ку бла­годар­ностью ге­нера­лу Чер­няв­ско­му, ре­дак­то­ру „Кав­каз­ска­го Сбор­ни­ка“ за по­мѣще­ніе на его стра­ницахъ За­писокъ Э. В. Брим­ме­ра, и по­жела­ні­емъ, что­бы про­дол­же­ніе этихъ вы­соко­ин­те­рес­ныхъ За­писокъ не зас­та­вило се­бя дол­го ждать. Онѣ дѣ­ла­ютъ честь, какъ вну­шив­ше­му ихъ, такъ и пи­сав­ше­му.

Е. Ко­зуб­скій Т.-Х.-Шу­ра, 23 І­юля 1894 го­да.

☆☆☆