Между туземцами степного уѣзда

Отъ автора

Слишкомъ двадцать лѣтъ моей службы, въ Туркестанѣ, по административному управленію, доставили мнѣ возможность близкаго знакомства съ жизнью и нуждами мѣстнаго населенія въ разныхъ частяхъ края.

По мѣрѣ знаній, я дѣлился своими наблюденіями и изслѣдованіями въ статьяхъ, которыя печатались въ періодическихъ изданіяхъ. Въ свое время такія изслѣдованія по разнымъ вопросамъ обращали на себя вниманіе и не оставались гласомъ вопіющаго въ пустынѣ.

Разсчитывая на снисхожденіе читателя, я рѣшилъ издать этотъ сборникъ какъ слабый плодъ многолѣтняго досуга на далекой окраинѣ. При этомъ считаю обязательнымъ для себя долгомъ принести мою душевную благодарность старожилу Туркестана капитану Ніазу Саліевичу Кулчанову, знаніями котораго я нерѣдко пользовался при изученіи восточныхъ языковъ и жизни кочевника.

Самаркандъ. 1889 г.

Между туземцами степного уѣзда

Путевыя замѣтки эти относятся къ 1876 году. Можетъ быть съ того времени въ степномъ уѣздѣ многое измѣнилось, многое усовершенствовалось, — мнѣ это неизвѣстно. Но кто же усомнится въ томъ, что этотъ короткій періодъ никакого ассимилирующаго вліянія на жизнь туземцевъ не оставитъ, что общій строй этой жизни, коллективный характеръ населенія остался тотъ же, что и былъ въ давно минувшія времена, что тѣ отрицательныя стороны этого характера, которыя представлялись наблюденію, хотя бы десятилѣтней давности, удержались до сего дня, удержатся и еще нисколько генерацій…

Мнѣ представился удобный случай познакомиться съ жизнью туземцевъ степного уѣзда во время четырехмѣсячной поѣздки въ кочевья и осѣдлости, въ качествѣ простого туриста и притомъ въ обществѣ знатоковъ этой жизни, моихъ спутниковъ.

Приготовленія мои къ этому путешествію, зимою, были не особенно сложны и не особенно продолжительны. Къ дорожному комфорту я никакой склонности не имѣлъ, да и гнаться за нимъ было совершенно невозможно по ограниченности средствъ. Къ тому же надо было имѣть въ виду, что, обставляя себя въ кочевой жизни удобствами обстановки бая (богача), я теряю шансы сближенія съ народомъ, который-то и нуженъ былъ для цѣлей моей поѣздки. Рѣшено было такимъ образомъ придерживаться мнѣнія моего доброхотнаго спутника, киргиза Алтынъ-бая, и пуститься въ странствованіе по образу и на правахъ джалоучи (путешественника), пользующагося, по народному киргизскому обычаю (занъ), гостепріимствомъ и участіемъ въ каждомъ аулѣ, гдѣ придется остановиться. Благодѣтельный обычай этотъ существуетъ вѣка и поддерживается разумными требованіями зана не напрасно; онъ устанавливаетъ въ народѣ принципы взаимоодолженія, взаимоучастія, и обезпечиваетъ каждаго путника степного отъ случайности умереть среди сытыхъ людей голодною смертью.

Степному путнику, кто бы онъ ни былъ, не зачѣмъ даже брать съ собой, какъ многіе свычны къ тому, разныхъ бездѣлицъ въ подарки за гостепріимство. Это совершенно не принято, и у родовитыхъ киргизовъ всякая отплата за угощенье деньгами или подарками считается оскорбленіемъ, такъ что предложенную монету вы рискуете возвратить въ свой карманъ съ простодушнымъ приглашеніемъ быть гостемъ и на будущее время. Преданность такому обычаю въ киргизскомъ народѣ такъ развита, что нерѣдко приходилось получать даже отъ бѣдняковъ рѣшительный отказъ принять плату, и только разпредѣленіе нѣсколькихъ монетъ между дѣтьми юртовладѣльца давало возможность помочь гостепріимному бѣдняку.

Не то у осѣдлыхъ сартовъ. Здѣсь, если и дадутъ вамъ пріютъ въ мигманханѣ (комната для пріема гостей, проѣзжающихъ), то прежде всего постараются разпознать подробнымъ образомъ по вашей внѣшности, и даже безцеремоннымъ разспросомъ вашей прислуги и васъ самихъ, какого вы достоинства гость. Если признаки къ полученію щедраго вознагражденія за угощеніе, деньгами или протекціей, достаточны, хозяинъ самолично будетъ лебезить на всѣ лады, встрѣтитъ васъ у воротъ, поможетъ сойти съ коня, поддержитъ васъ слегка за локоть, когда вы будете переступать порогъ воротъ или двери, скажетъ вамъ привѣтливо пѣвучее „хошь-килип-сизъ“ (добро пожаловать), когда вы усядетесь въ мигманханѣ; непремѣнно самолично подложитъ вамъ круглую подушку (люля), когда вы выкажете тѣлодвиженіемъ намѣреніе расправить усталые члены, тщательно обѣими руками преподнесетъ вамъ первую чашку чаю и, пока вы будете пить слѣдующія, преподносимыя вамъ также подобострастно приставленнымъ для этой цѣди братомъ, сыномъ или хорошенькимъ батчею, самъ хозяинъ станетъ хлопотать о снаряженіи достархана (угощенья).

Если вы попали къ человѣку состоятельному, если вы имѣете въ особенности какое-нибудь значеніе для интересовъ сарта, въ такой мигманханѣ предъ вами разстелятъ не одну, а нѣсколько полотенцообразныхъ скатертей (также зовется достарханъ), сшитыхъ изъ тику, ситцу съ адрясовыми бордюрами, уставятъ на этихъ полотенцахъ такое количество разныхъ сластей и фруктовъ, что ими могъ бы досыта упитаться весь сластолюбивый гаремъ съ домочадцами любого азіатскаго владыки. Продѣлавши самолично всю церемонію разставленія предъ вами угощенія, хозяинъ разверзнетъ приторно-сладкую, какую-то особенную, запасную улыбку, пояснитъ, что онъ и дѣти его счастливы служить всею душею такому гостю, и затѣмъ усядется противъ васъ, какъ будто для услажденія бесѣдой, а въ сущности совсѣмъ съ другою цѣлью: его интересуетъ судьба достархана.

Если вы сколько-нибудь знаете характеръ сартовъ вообще, вы и не станете, конечно, заходить въ область „цѣннаго“ достархана, а постараетесь поскорѣе успокоить хозяина своею скромностью, попросите унести все обратно.

Если вамъ удалось окончательно охранить унесенный достарханъ отъ разпредѣленія частью, согласно „скверному“ обычаю, между вашею прислугою, вы останетесь для хозяина незабвеннымъ гостемъ, о васъ промолвятъ хорошее словечко даже на женской половинѣ, гдѣ интересуются судьбою достархана никакъ не меньше, чѣмъ турецкій султанъ цѣлостью своей имперіи. Вамъ, въ этомъ случаѣ стоической неприкосновенности къ леденцамъ и патокѣ, предстоитъ слушать щебетанье хозяина за своеручно поданнымъ заключительнымъ пилавомъ, которому въ важныхъ случаяхъ предшествуетъ шурпа (супъ изъ рису и моркови), пельмени и ширъ-брюнчь (густая молочная каша).

Послѣ ужина, прошептавъ молитву и погладивъ бороду въ знакъ благодаренія Аллаха, хозяинъ подастъ вамъ снова и въ послѣдній разъ кукъ-чай (зеленый чай), чрезъ полчаса спроситъ васъ, по принятому этикету, не утомляетъ ли онъ васъ своими разговорами, и затѣмъ, пожелавъ вамъ доброй ночи, пошлетъ, кого нужно, помочь вамъ раздѣться.

Если вы съ вечера остались незабвеннымъ гостемъ, то на утро вы навѣрное будете обставлены тѣмъ же достарханомъ, усиленнымъ еще каймакомъ (сливки густыя) къ чаю, разнаго діаметра лѣпешками и, пожалуй, отваренной бараньей головой и холоднымъ бараньимъ мясомъ; а по особенному усердію, предъ вами могутъ поставить даже дѣльнаго копченаго барана (иширганъ-кой), что считается уже вѣрнѣйшимъ признакомъ имущественной состоятельности хозяина и высокаго вниманія къ гостю, соображеннаго, конечно, какъ выше отмѣчено, съ возможностью такъ или иначе обработать дорогого путешественника въ разныхъ дѣлишкахъ, напримѣръ, на счетъ мѣста волостного управителя, казія, члена податной комиссіи (здѣсь называется думъ), на счетъ какого ни на есть прибыльнаго подряда, на счетъ спокойной для души сдачи въ казну подрядной поставки и т.п.

Наконецъ прошла послѣдняя фаза гостепріимства; гомерическій достарханъ снятъ безъ малѣйшаго ущерба на всѣхъ берегахъ, и отпробованный по крупицѣ малыми и большими женской половины, плотно улегся въ сундукахъ, шкатулкахъ и ящикахъ, чтобы съ такимъ же успѣхомъ принять и слѣдующаго дорогого гостя; на женской половинѣ, по докладѣ аргуса о вашей благовоспитанности и скромности предъ угощеніями, васъ навѣрное не особенно ѣдко обругали, а пожалуй только сказали: „онъ ничего не смыслитъ въ сладкомъ; чего съ нимъ церемонится хозяинъ, отправлялъ бы поскорѣе“. Желаніе хозяина поскорѣе сплавить васъ не трудно замѣтить и самому: онъ не показывается къ вамъ, а если предстанетъ по вызову, то съ такою, точно усталою отъ непосильной работы физіономіей, что вы сразу почувствуете необходимость утѣшить его и объявите намѣреніе ѣхать, на что услышите притворное упрашиваніе остаться и такое сладко-протяжное извиненіе за плохой пріемъ, изъ-подъ котораго такъ и звучитъ „ужъ какъ я радъ, что такъ удачно отъ тебя отдѣлался; пожалуйста не вздумай остаться“.

Оставляя такого важнаго зажиточностью сарта, вы, конечно, стѣснитесь предложить ему денежную плату за пріемъ, за угощеніе, а ограничитесь или предложеніемъ какого-либо подарка, въ десять разъ болѣе стоющаго чѣмъ угощеніе, или же передадите счастливому цѣлостью достархана хозяину соотвѣтствующую сумму для распредѣленія между его дворовыми работниками. Какъ бы въ торопяхъ, усердный мигмандаръ-хозяинъ опустить врученное въ карманъ и, увѣряю васъ, не передастъ работникамъ, а сочтетъ не противнымъ корану оставить все это у себя.

Выходя за порогъ сакли, чтобы сѣсть на лошадь и ѣхать, вамъ предстоитъ, наконецъ, выслушать послѣднее извиненіе за неумѣнье, яко бы, угостить и рабскую просьбу осчастливить принятіемъ, на память о посѣщеніи, подведенную лучшую дворовую лошадь, осѣдланную на этотъ случай лучшимъ сѣдломъ съ шитымъ шелкомъ чепракомъ. Вы, конечно, оцѣните по достоинству интонацію голоса, игру улыбочки любезнаго хозяина и успокоите его, предложивъ ему поставить эту лошадь къ себѣ въ конюшню, или, въ крайности, отдаривъ ее, къ общему восторгу, тутъ же на мѣстѣ, малолѣтнему сыну хозяина.

Васъ наконецъ „сплавили“; ковры, одѣялы, подушки и сандали выносятся на внутреннюю (ичкоре) половину; хозяинъ выслушиваетъ отъ женъ, сколько, по ихъ разсчету, съѣлъ отъ достархана гость и сколько урвали въ недосмотрѣ работники, принимавшіе отъ нихъ яства; сообща разсчитывается, сколько бы гость съѣлъ, если бы самъ хозяинъ не сидѣлъ все время въ гостиной, воздается за это женами похвала „разумному, находчивому“ мужу, посылается гостю въ догонку „дурака“, „не понимающаго“, закрѣпленное какой-нибудь цинической, глупой остротой и общимъ дикимъ хохотомъ.

Счастливый, расхваленный, довольный мужъ выходитъ въ наружный (тошкоре) дворъ, подшучиваетъ надъ батчею по поводу гостя, разбираетъ, кто изъ работниковъ урвалъ что-либо изъ подававшихся яствъ, подводитъ счетъ скормленному лошадямъ ячменю и клеверу, напоминаетъ работникамъ не давать дворовымъ лошадямъ много корму, а недоѣдки клевера задать ишаку и коровѣ, запираетъ михманхану, откуда выскочила полуголодная, тощая дворовая собака, и отправляется на улицу или къ мечети поговорить съ сосѣдями.

Вотъ она, эта сидящая подъ стѣной, поджавши ноги, свободная теперь отъ полевыхъ работъ серія своихъ людей, съ упоеніемъ глотаетъ каждое слово сельскаго креза-михмандара, принимаетъ на вѣру самую беззастѣнчивую, хвастливую ложь о томъ, какъ съ нимъ учтивъ былъ важный гость до того, что при входѣ его, хозяина, въ михманхану, вставалъ съ мѣста, какъ заигрывалъ гость съ батчею и какъ этотъ послѣдній относился къ нему пренебрежительно, какъ удивлялся гость, его, хозяина, находчивости въ собесѣдничествѣ, его знаніямъ, его богатству, его устроенному хозяйству.

Важный разсказчикъ не упуститъ, передать съ небрежностью, какъ-бы между разговоромъ, сколько стоить пріемъ гостя и, конечно, достарханъ будетъ изображенъ такимъ много-обильнымъ, что если бы теряющаяся въ такихъ случаяхъ сообразительность слушателей прикинула, — получилась бы возможность ублаготворить этими, воображеніемъ нарисованными яствами всѣхъ сельчанъ. Въ соотвѣтственной съ достарханомъ пропорціи усиливается разсказомъ хвастуна количество яствъ кулинарныхъ, и выходить, что гость уничтожилъ столько, сколько не отпускается на дневное довольствіе цѣлой бухарской арміи. Слушатели только причмокиваютъ, покачиваютъ головами и въ патетическихъ мѣстахъ разсказа поддерживаютъ общее вниманіе протяжнымъ удивленіемъ: „бой, бой, бой“. Поощренный вниманіемъ, крезъ идетъ въ своемъ хвастливомъ враньѣ дальше и разсказываетъ разныя измышленныя сокровенности бесѣды съ гостемъ, въ родѣ того, напримѣръ, куда въ этомъ году, въ какой числительности, пойдутъ войска, какія предстоятъ перемѣны начальства, сколько разные начальники получаютъ годового содержанія, какъ предполагается начальствомъ измѣнять размѣръ податей и пріемы сбора ихъ. И все это слушается съ затаеннымъ вниманіемъ, съ періодическимъ „бой, бой, бой“ въ знакъ удивленія.

Договорился, наконецъ, лгунъ-сартъ и объявилъ, что ему обѣщано „такое-то“ прибыльное мѣстечко, „такое-то“ доходное предпріятіе. Всѣ выпучили глаза, привстали съ мѣста, протянули крезу руки въ знакъ поздравленія и пожеланія осуществиться ожиданіямъ (илан шундакъ булсунъ), у всѣхъ расправились физіономіи въ праздничный, довольный типъ. Сдѣлали затѣмъ омовеніе, отправились въ мечеть, посидѣли тамъ съ ¼ часа на молитвѣ и потянулись къ михмандару большой вереницей доканчивать оставшіяся отъ вчерашняго угощенія кулинарныя яства, включительно съ пилавомъ и шуръ-брюнчемъ. Здѣсь сосѣдямъ пришлось выслушать отъ гостепріимнаго „счастливца“ повтореніе вкратцѣ того же вранья, какое они прослушали часъ тому назадъ въ улицѣ. Разсказъ сопровождали только поясненіемъ, гдѣ сидѣли и важный гость, и самъ онъ, хозяинъ, и его батча, присутствующій также и на этотъ разъ, при другихъ уже условіяхъ, когда съ нимъ довольный собой хозяинъ не стѣсняется, а отпускаетъ такіе хушаметы (любезности), отъ которыхъ вся угощающаяся публика приходить въ дикій восторгъ, поддерживая изліяніе своихъ нѣжныхъ чувствъ къ хорошенькому мальчику кто какъ можетъ. Одни, романтическіе, таютъ сладкими вздохами, посылаютъ заученныя любезности въ родѣ такихъ: „болѣзни твоего несчастья да ударятъ меня; да растаетъ братъ твой; обернусь вокругъ глазъ твоихъ; прозаики только подмигиваютъ, облизываютъ то мѣсто, къ которому прикоснется пригожій мальчикъ рукой, подаютъ батчѣ кальянъ, вдыхаютъ съ особеннымъ упоеніемъ дымъ, выпущенный имъ, преподносятъ обѣими руками чашку съ кукъ-чаемъ (зеленый чай), а болѣе близкіе къ хозяину по своимъ отношеніямъ, по равенству состоянія, даже протягиваютъ къ батчѣ руки, чѣмъ вызываютъ его на утонченное жеманство и поощрительныя пощечины нескромному гостю, принимаемыя при общемъ восторгѣ публики такъ, какъ будто бы на него опустилось самое высокое блаженство.

И какая это общеспасительная для сартовъ соціальная принадлежность „батча“, при условіяхъ совершенной замкнутости женщинъ, при отсутствіи въ жизни средне-азіатскаго люда даже тѣни интеллектуальныхъ человѣческихъ интересовъ. Что оставалось бы дѣлать этому многочисленному классу праздныхъ городскихъ туземцевъ, поклонниковъ батчи? Имъ оставалось бы или закупориться въ кельяхъ медресе, погрузиться въ схоластическую, отупляющую премудрость мусульманской учености, или, какъ многіе предаются, услаждать себя чарующими видѣніями подъ опьянѣніемъ гашиша, или броситься въ азартныя игры (кумаръ), въ наблюденіе ристалища голубей, боя куропатокъ, перепеловъ, барановъ (кошкаръ) и верблюдовъ.

Породѣ человѣка, на какой бы низкой ступени духовнаго развитія онъ ни стоялъ, свойственны соотвѣтствующія этому развитію потребности чувственныхъ отвлеченій; какъ дикимъ обитателямъ Африки, неграмъ секты Воду, или мексиканскимъ индійцамъ секты Наугаль — доставляютъ высокое наслажденіе неистовыя вакханаліи въ празднество заклинанія змѣй, такъ средне-азіатскому мусульманину, при современномъ складѣ жизни, совершенно естественно упиваться изліяніемъ чувствъ пригожему мальчику, плясуну и пѣвцу.

Когда эта одуряюще монотонная жизнь будетъ поставлена, путемъ духовнаго, умственнаго перевоспитанія народа, въ другія формы, тогда она вызоветъ другія, соотвѣтствующія этическому состоянію, потребности мусульманскаго общества; а до тѣхъ поръ ему суждено коснѣть въ невѣжествѣ, въ вѣковыхъ грубыхъ, извращенныхъ наклонностяхъ.

Еще много генерацій унесутъ въ вѣчность тѣ же типичныя особенности характера сартовъ, со всѣми его недостатками, какія мы наблюдаемъ въ немъ теперь.

Его жизнь сосредоточена вся въ низменныхъ стремленіяхъ такъ или иначе обдѣлать выгодное дѣло, обработать, при случаѣ, ловкимъ образомъ простяка; другихъ отличительныхъ принциповъ у массы этого народа пока нѣтъ. Да и откуда имъ, этимъ принципамъ, было пробиться чрезъ полную подавленность политическимъ рабствомъ, варварствомъ трехтысячелѣтней давности.

Посмотрите на того же богача, гостепріимнаго михмандара, въ его отношеніяхъ къ своимъ работникамъ въ знойные лѣтніе дни сгинающимъ, по страшной нуждѣ, спины за полевыми работами и получающимъ по одному рублю въ мѣсяцъ жалованья, да поношенный хозяйскій халатъ и рубаху со штанами; посмотрите на него, отпускающаго деньги киргизамъ подъ разбойническіе 160 процентовъ. Какими увертками, обсчитываніемъ, выманиваніемъ придачи „ничтожнаго барашка, жеребенка, кошмы (войлока)“, какими запугиваніями въ нѣкоторыхъ случаяхъ онъ опутываетъ свою жертву, чтобы вытянуть отъ нея все, чѣмъ можно воспользоваться.

А этотъ богачъ-хлѣбосолъ въ своихъ отношеніяхъ пріятельства, дружбы (досъ) къ богачу простодушному и всегда естественному киргизу? Вотъ онъ намѣтилъ выгодность подружиться съ богатымъ киргизомъ, пригласилъ его въ первый разъ къ себѣ на ашъ (угощенье), наговорилъ ему льстивыхъ похвалъ, наудивлялся его достоинству, родовитости и знатности, непремѣнно налгалъ о существовавшей въ давнія времена дружбѣ между ихъ прадѣдами, отпустилъ даже увѣреніе въ существовавшемъ родствѣ по женской линіи, предложилъ навсегда услуги своего денежнаго кармана, надѣлъ, въ заключеніе, дружбу завязывающій халатъ, обнялся съ киргизомъ въ знакъ союза, выпроводилъ за ворота съ самой сіяющей физіономіей, вернулся въ свою саклю и тотчасъ же отмѣтилъ по записи, что „такому-то“ другу (досту) „тогда-то“ даль халатъ.

Степной рыцарь, другъ, не позволитъ себѣ остаться въ долгу и отплатитъ сарту, при случаѣ близкаго кочеванья, угощеніемъ и подаркомъ хорошей лошади или верблюда. Полученіе будетъ отмѣчено по другой записи, послѣдуетъ затѣмъ еще угощеніе и еще подарокъ, еще отвѣтъ киргиза и такъ далѣе, пока дружба не закрепится окончательно годичной давностью и ссудою другу денегъ подъ дружескій 120% вмѣсто 160. Тогда сартъ обращается въ Тартюфа и уже не выжидаетъ подарка, но прямо требуетъ, а во время непрошеннаго посѣщенія аула безъ всякихъ церемоній выбираетъ изъ домашнихъ вещей или скота то, что ему понравится, и назойливостью вынуждаетъ друга уступить. Въ концѣ-концовъ, чрезъ 2–3 года, при малѣйшемъ неисполненіи киргизомъ требованія, дружба ликвидируется судебнымъ разбирательствомъ, на которое сартъ-другъ является во всеоружіи записей даннаго, а степной рыцарь, на всѣ упреки, укоризны, напоминанія, отвѣчаетъ лишь ироническими подшучиваніями надъ жадностью сарта, надъ трусостью, способностью къ измѣнѣ, подобно рабу, и если онъ не окончательно обработанъ другомъ, то все-таки раздѣлается за дружбу такъ, какъ будетъ назначено судебнымъ опредѣленіемъ.

А этотъ святоша по наружности и богачъ дѣйствительный, сановитый шейхъ (блюститель вѣры) при знаменитой, по своему значенію для правовѣрныхъ, мечети надъ гробницей Ахмета-Ясави? Спросите, сколько онъ удѣляетъ, какъ бы обязанъ былъ, на ремонтъ мечети отъ громадныхъ доходовъ, простирающихся, со всѣми пожертвованіями и съ покупкою при мечети мѣстъ для погребенія, до 18 тыс. рублей въ годъ? Вы сами можете легко рѣшить этотъ вопросъ отрицательно, если взглянете на это древнее зданіе, угрожающее паденіемъ, на его никогда не метущійся и заваленный всякими нечистотами и падалью дворъ, на повалившуюся мѣстами ограду.

Посмотрите на этихъ шейховъ, распредѣляющихъ между собою и сополучателями-родственниками доходъ отъ жертвованій въ годовые праздники курбанъ-байрамъ и гайтъ-ураза. Это картина очень эффектная, это цѣлый турниръ, гдѣ „защитники правовѣрныхъ“, напоминая одинъ другому свою генеалогію, отстаиваютъ не долгъ справедливости, не честь, не принципъ помощи неимущимъ потомкамъ Пророка, хоть будь они ихъ родственники, а свои карманы, свои денежные интересы, ради которыхъ всякій святоша, средне-азіатскій мусульманинъ-сартъ, готовъ сбросить въ разъ все свое напускное благочестіе, готовъ, въ нарушеніе шаріата, изъ шейха превратиться въ полицейскаго сыщика, изъ казія — въ сборщика податей, изъ раиса — въ палача.

„Гдѣ больше даютъ, туда мы и тянемъ“, вотъ девизъ сартовъ, для которыхъ нѣтъ другого кумира, кромѣ рубля. Она, эта формула жизни — общая для всѣхъ классовъ, для всѣхъ состояній, для всѣхъ соціальныхъ положеній, и только различаются пріемы выполненія ея. Богачъ-горожанинъ, задумывая обработать то или другое прибыльное дѣльце, устраиваетъ, для кого слѣдуетъ, завтракъ съ шампанскимъ, съ русскимъ поваромъ, съ приличной сервировкой стола. Онъ постигъ бытовыя наклонности чужестранцевъ, ихъ податливость, отзывчивость на все за хорошимъ, винообильнымъ угощеніемъ, завелъ комнату съ европейской обстановкой и не прочь бросить 1000 руб. въ годъ на нѣсколько завтраковъ, отъ которыхъ можно ждать подряда въ нѣсколько десятковъ тысячъ рублей.

Знатный шейхъ охотно вызовется быть шпіономъ, предателемъ своихъ же сородичей, если получитъ обѣщаніе оставить за нимъ главенство въ дѣлежѣ доходовъ мечети.

Ученый казій будетъ надоѣдать вамъ слезливыми жалобами на незначительность доходовъ отъ судебной и требоисполнительной практики, и просіяетъ до отвратительнаго униженія цѣлованія руки, если ему предложатъ совмѣстное и противо-шаріятное исполненіе обязанностей сборщика податей, гдѣ перепадаютъ очень и очень значительныя крупицы.

Благочестивый (суфи) мулла, имамъ, духовный наставникъ правовѣрныхъ согласится быть въ то же время и разсыльнымъ за нѣкоторое вознагражденіе.

Муфтій-юриспрудентъ подыщетъ на данное тяжебное дѣло, сколько потребуете, толкованій закона, одно другое исключающихъ, и за каждый такой ривоятъ (извлеченіе) возьметъ съ кліента гонораръ.

Торговецъ норовитъ приписать кредитору лишнее и униженно будетъ просить у киргиза надбавки нѣсколькихъ копеекъ или уступки, знакомства ради, „ничтожнаго жеребенка“.

Процентщикъ, открывая эту лавочку, вопреки корану, назначающему вѣчный адъ тому мусульманину, который возьметъ пользу на денежную ссуду, не ограничивается вытягиваніемъ 160% на занятый капиталъ, а непремѣнно обойдетъ киргиза неправильнымъ высчитываніемъ процентовъ и періодическихъ платежей.

Достаточный земледѣлецъ не подаритъ работнику и одного часа, а при разсчетѣ перегрызетъ его сначала упреками за нерадивую работу и, только при невозможности обидѣть условленной платой, броситъ ему пренебрежительно 8–12 рублей, да старое бѣлье и ношеный халатъ за 9 мѣсяцевъ непрерывной работы въ полѣ, на землепашествѣ.

Родители продаютъ своихъ пригожихъ малолѣтнихъ сыновей для профессіи батчи; отцы, матери, и братья живутъ въ проституціонныхъ домахъ, при своихъ дочеряхъ, сестрахъ, которыя, ими же и запроданы; мужья предоставляютъ своимъ женамъ зарабатывать и „по секрету“, и открытой проституціей въ домахъ терпимости, куда ихъ посылаютъ на время, безъ отчужденія, или же на началахъ купли и продажи, совершающейся нотаріальнымъ порядкомъ у казія.

А эти ишаны, проституирующіе свое благочестіе духовное, свою мнимую преданность строгой жизни, выдающіе себя за прямыхъ потомковъ пророка Магомета и являющіе простодушнымъ киргизамъ разные фокусы, для укрѣпленія въ нихъ прозелитизма, съ которымъ связана полная возможность ободрать прозелита какъ липку!

Вотъ онъ, этотъ непризнанный еще ишанъ, прощающійся съ своими родственниками, чтобы пуститься сегодня въ мытарство. Два года тому назадъ онъ, этотъ предназначающій себя въ духовные наставники (ишаны) молодой сартъ-мулла, родной брать городского казы-каляна (старшій казій), укралъ лошадь у одного горожанина и отдѣлался только присрамленіемъ. Онъ пошелъ бы навѣрное по этой профессіи и дальше, если бы не вліяніе на него старшаго брата, казія изъ рода хожей, вразумившаго молодого муллу-вора идти въ отдаленную при-чуйскую степь и, по примѣру многихъ одногородскихъ хожей, объявиться между киргизами ишаномъ.

Дѣло выгодное, конечно, сообразилъ младшій братъ-хожа, и медлить нечего. Его путевые сборы несложны: онъ беретъ съ собою фунтъ зеленаго чаю, мѣшочекъ катушекъ (бовор-сакъ) изъ муки, двѣ-три смѣны бѣлья, 5–8 старыхъ, по наружности, духовныхъ книгъ, кусокъ грязной тряпки, который можно было бы выдать за рубаху Пророка, сотни двѣ написанныхъ на лоскуткѣ бумаги молитвъ, свернутыхъ въ трубочку (тумаръ) и двухъ слугъ-сотрудниковъ.

Скромно ѣдетъ этотъ плутовской тріумвиратъ по кочевьямъ киргизовъ, ближайшимъ къ родному городу. Мулла не разсказываетъ пока о цѣли своего путешествія на р. Чу, а какъ бы подготовляясь къ предстоящей дѣятельности, упражняется во время остановокъ въ аулахъ въ закидываніи степныхъ, ничего не вѣдающихъ слушателей, цитатами изъ корана, изъ сборника Нофакатъ о подвигахъ ишановъ, въ прочитываніи духовныхъ стиховъ. Его слуги-соучастники ведутъ себя во все время пути въ аулахъ благопристойно, скромно; необходимаго для джалаучи (путника) не требуютъ, а просятъ, не упуская при этомъ напомнить, что мулла ихъ очень ученый, набожный (такуа), благочестивый (суфи), мудрый (хакимъ) и происходить отъ Пророка. При случаѣ, въ пути, мулла не отказывается попрактиковаться въ аулѣ и надъ исцѣленіемъ больного разными ничего не стоющими намазываніями носа, отчитываніемъ, пошептываніемъ и привѣшиваніемъ къ болящимъ мѣстамъ бумажныхъ лоскутковъ съ отрывками молитвъ. Чѣмъ ближе къ цѣли путешествія, къ тѣмъ отдаленнымъ кочевьямъ, въ которыхъ мулла, по совѣту другихъ ишановъ, намѣтилъ предложить себя въ духовные наставники (пиръ, ишанъ, халифа) простоватымъ киргизамъ, тѣмъ онъ усерднѣе разыгрываетъ въ аулахъ притворную набожность, знаніе корана, умѣнье исцѣлять чудесными, ему одному вѣдомыми средствами отъ самыхъ тяжкихъ недуговъ. Однако въ кочевьяхъ, на которыя разсчитывалъ мулла, онъ, при своей относительной молодости, не съумѣлъ расположить къ себѣ богатыхъ киргизовъ, заполучившихъ уже раньше по нѣскольку ишановъ, и потерпѣлъ такое фіаско высказаннымъ нѣкоторымъ недовѣріемъ къ его родовитости хожи, что счелъ болѣе практичнымъ скромно, безъ притязаній, ретироваться тѣмъ же путемъ, чтобы, чрезъ нѣсколько переѣздовъ свернуть въ сторону, въ другія болѣе надежныя кочевья.

Но вотъ, ва первомъ переѣздѣ возвратнаго пути, Аллахъ посылаетъ проходимцу заступника, въ образѣ знакомаго пройдохи-татарина, пробирающагося въ эти кочевья не въ первый разъ съ ситцами и разной мелочью (иголки, наперстки, зеркала и шнурки), вымѣниваемой на скотъ и лисьи шкурки. Обмѣнялись они задушевной келейной бесѣдой о неудачахъ муллы въ попыткахъ сдѣлаться ишаномъ, и пріятель-татаринъ вызывается, за условленное вознагражденіе, поправить дѣло. Унылый мулла остается, по условію, въ аулѣ, гдѣ ему ниспосланъ заступникъ, а торгашъ-татаринъ пробирается дальше, разсказываетъ вездѣ, какую онъ имѣлъ счастливую встрѣчу съ знаменитымъ ученымъ муллой, прямымъ потомкомъ Пророка, рисуетъ его достоинства, знатности самыми яркими красками, и говоритъ въ заключеніе, какъ бы по секрету, что онъ давалъ ему руку, т.-е. по примѣру очень многихъ, сдѣлался его ученикомъ (муридъ).

Слушатели, тѣ самые киргизы, которые сказали вчера муллѣ: „у насъ есть ишаны свои и вамъ тутъ нечего дѣлать“, осовѣли отъ этихъ разсказовъ татарина и отъ воспоминаній о такомъ сухомъ пріемѣ „святого человѣка“. Многіе впали въ уныніе, начались взаимные упреки за неумѣніе принять такого достойнаго человѣка, на многихъ напало раскаяніе, заговорилъ, раньше внушенный, страхъ отвѣтственности за неуваженіе къ благочестивому родственнику Пророка. Татаринъ все это подмѣтилъ, высказалъ со слезами сожалѣніе о такой печальной случайности съ его „высоко всѣми почитаемымъ наставникомъ“, пожурилъ тѣхъ, которые казались ему виновными въ такомъ неучтивомъ отношеніи къ достойному муллѣ и, какъ бы въ искупленіе, предложилъ нѣсколькимъ почетнымъ людямъ немедленно ѣхать въ догонку и просить муллу возвратиться къ нимъ въ кочевья.

Компромиссъ, разумѣется, принятъ единогласно, съ особеннымъ восторгомъ, и 5–10 человѣкъ скачутъ по слѣдамъ отступившаго муллы, напутствованные пожеланіемъ успѣха. Вотъ они пріѣхали къ цѣли, въ аулъ, гдѣ мулла успѣлъ уже понравиться, навѣшалъ больнымъ молитвы (тумары) и готовился ѣхать дальше. Начинается комедія упрашиванія посланными киргизами, извиненія ихъ, развертывается притворная нерѣшительность муллы возвратиться туда, гдѣ ему сказали, что въ немъ надобности нѣтъ. Съ утонченной ловкостью продѣлываетъ здѣсь свою роль бывшій воръ и, наконецъ, соглашается ѣхать съ депутатами, и какая же это отвратительная картина вторичной встрѣчи муллы въ аулѣ, гдѣ ему уготовалъ мѣстечко заступникъ. Подкупленный обѣщаніями, татаринъ и его слуги ползаютъ у ногъ муллы, называя его чудеснымъ, благочестивымъ; нѣкоторые, плаксивые по природѣ киргизы прослезились въ извиненіяхъ, что не разобрали въ немъ столь важной особы, каждый по очереди прикасается къ его одеждѣ, въ знакъ высокаго почитанія, все взрослое мужское собраніе въ разслабленно-умильномъ настроеніи и только аульныя бабы остаются чужды этого дивертисемента, такъ удачно разыграннаго, съ одной стороны, плутами, а съ другой — простодушными киргизами.

На-завтра мулла уже ишанъ. Ему протянули руки нѣсколько важныхъ киргизовъ, призывая Аллаха и его пророка Магомета въ свидѣтели постоянной вѣрности этому новому наставнику, безграничной преданности ему до готовности пожертвовать ишану все — „и свое тѣло, и свою жизнь“. Такова первая заповѣдь, издаваемая ишанами для неофитовъ. Ею они всемогущи.

Ишанъ приводить до падучей болѣзни, до помраченія разсудка киргиза, выбиваніемъ изъ него злого духа посредствомъ повседневныхъ выкрикиваній особеннымъ напряженіемъ груди: „я ху! я хакъ!“, причемъ очищающемуся дается какой-то напитокъ, очевидно дѣйствующій на мозговые центры. Для вящей убѣдительности въ своемъ творчествѣ чудесъ (кераментъ), ишанъ отсѣкаетъ шашкой киргизу руку, съ намѣреніемъ якобы исцѣлить.

Ишаны облачили причуйскихъ и при-сыръ-дарьинскихъ киргизъ въ чалмы, настроили въ степи мечети, насадили муллъ.

Ишаны подстрекнули въ 1868 году акмолинскихъ киргизовъ не принимать знаковъ, установленныхъ вводившимся тогда новымъ положеніемъ для должностныхъ біевъ, волостныхъ управителей и старшинъ.

Ишаны не безучастны, какъ мы имѣемъ положительныя данныя, въ прискорбныхъ событіяхъ 1868 года непринятія оренбургскими киргизами новаго Высочайше утвержденнаго положенія объ управленіи кочевымъ народомъ.

Словомъ, ишанъ всесиленъ, всевластенъ въ своей паствѣ, и отвергать громадное вліяніе этого духовнаго ордена на соціальныя отношенія младенческаго средне-азіатскаго народа могутъ только тѣ изъ доморощенныхъ оріенталистовъ, которые видѣли народъ лишь на почтовой дорогѣ и даже не задали себѣ труда прочесть прекрасную 180 страницу „Очерковъ Средней Азіи“ Арминія Вамбери. Вотъ что говоритъ этотъ оріенталистъ: „въ Бухарѣ и Кокандѣ въ каждомъ обществѣ, какъ бы оно ни было мало, кромѣ обычныхъ муллы и рейса, всегда есть одинъ или нѣсколько ишановъ (орденскихъ священниковъ), и я не могъ достаточно надивиться, какое слѣпое повиновеніе, какое почтеніе оказываютъ этимъ ишанамъ всѣ члены братства. Понятно, что часто эти вліятельные ишаны становятся поперекъ дороги правительству, но оно никогда не осмѣливалось сдерживать ихъ, ибо ордена эти считаются неразрывно связанными съ исламомъ. Самъ ханъ, министры его и многіе улемы, искренно ненавидящіе ишановъ, какъ могучихъ соперниковъ, въ угоду общественному мнѣнію носятъ внѣшніе атрибуты того или другого ордена“.

У киргизовъ, недавно лишь окрѣпшихъ въ исламизмѣ, не имѣющихъ достаточно муллъ, ишаны пользуются особенно большимъ значеніемъ, и общимъ комплотомъ столько же способны возбуждать массы, сколько сдерживать ихъ.

Вліяніе ишановъ на своихъ мюридовъ отражается на всемъ складѣ жизни этихъ послѣднихъ: они носятъ чалмы, аккуратно отбываютъ намазы, строго соблюдаютъ посты (ураза), устраиваюсь сообща въ кочевьяхъ мечети, отдаютъ своихъ дѣтей въ городскія духовныя школы, гдѣ въ десятокъ лѣтъ ихъ накрѣпко напичкаютъ всякимъ вздоромъ мусульманской учености, превратятъ въ ханжей и, такимъ образомъ, поколѣніе за поколѣніемъ переродится киргизскій народъ въ такомъ пагубно извращенномъ воспитаніи.

Но помимо такого значенія ишановъ, невыгоднаго во всѣхъ отношеніяхъ для успѣховъ цивилизаціи, ихъ дѣятельность вредна одинаково, для народа и въ экономическомъ отношеніи. Эти паразиты, начинающіе свою профессію, подобно вору-муллѣ, изъ побужденій чисто корыстныхъ, положительно обираютъ народъ, продавая прозелитамъ и свое благословеніе (фатифа), и свое „дыханіе“ (нафазъ), и свои собесѣдничества (согботъ), для здоровыхъ людей, для любимыхъ хозяевами домашнихъ животныхъ.

Совершенно овладѣвъ въ нѣсколько лѣтъ волей своего мюрида, ишанъ безъ всякой церемоніи, съ типичной жадностью, съ ненасытностью, свойственной въ такихъ размѣрахъ только природѣ сарта, тянетъ съ своей жертвы все, начиная отъ домашнихъ, разумѣется лучшихъ животныхъ, до пригожихъ киргизскихъ дѣвушекъ, которыхъ ишаны или берутъ въ жены себѣ, или отдаютъ родственникамъ также спокойно, какъ и лошадь.

Киргизъ-мюридъ не въ состояніи отказать своему пиру (духовному учителю) въ какомъ бы то ни было требованіи. Если у бѣдняка отъ частыхъ посѣщеній ишана не осталось уже скота, онъ, подъ благословеніемъ ишана, сдѣлаетъ отдаленную кражу и принесетъ деньги. Землепашцы, при неимѣніи денегъ, несутъ ишану хлѣбное зерно, муку, домашнія издѣлія, ковры и кошмы. Окончательно бѣдные поступаютъ къ ишану, разумѣется безъ всякаго вознагражденія, въ работники на хлѣбопашество, и намъ не разъ приходилось встрѣчать ишановъ, важно ѣдущихъ верхомъ въ бѣломъ халатѣ, съ огромнымъ тюрбаномъ на головѣ, сопровождаемыхъ за сотни верстъ вереницей оборванныхъ, босыхъ бѣдняковъ-мюридовъ, посильно расплачивающихся съ своимъ жаднымъ наставникомъ личнымъ трудомъ.

Посмотрите на этого возвращающагося изъ кочевьевъ, чрезъ девять мѣсяцевъ, знакомаго новичка-ишана, пропагандированнаго татариномъ. По чуйскимъ степямъ и дальше, чрезъ хребетъ Кара-тау, онъ ѣдетъ уже не самъ-третей и не верхомъ, а въ тарантасѣ, который далъ ему какой-то богатый акмолинскій киргизъ, причислившійся къ мюридамъ; за этимъ кортежомъ изъ 10–20 человѣкъ верховыхъ киргизъ, сопровождающихъ своего пастыря за 1000 верстъ, тянется караванъ верблюдовъ съ навьюченными кибитками, коврами, кошмами и всякой всячиной; на самомъ лучшемъ бѣломъ верблюдѣ, въ позѣ не совсѣмъ живописной, возсѣдаетъ 16-лѣтняя дочь киргиза, отданная, безъ всякаго конечно калыма, въ жены ишану; за караваномъ гонятъ десятокъ хорошихъ лошадей и двѣ сотни барановъ. Все это, въ сложности съ собранными за „дыханіе“ и благословенія деньгами, составляетъ капиталъ тысячи въ четыре. И вотъ ишанъ — воръ-мулла, по количеству собраннаго, не составляетъ исключенія: каждый приноситъ изъ степи домой, если не больше, то и не меньше 4000 рублей.

Сообразивъ общее число ишановъ-сартовъ, отпускаемыхъ при-сыръ-дарьинскими городами, безъ вѣдома конечно администраціи, въ киргизскія степи, не трудно вычислить стоимость кочевому народу этихъ паразитовъ тунеядцевъ-развратителей. Мы не станемъ заниматься подведеніемъ такого интереснаго итога, по неподысканію въ архивахъ и „текущихъ дѣлахъ“ какихъ бы то ни было свѣдѣній объ ишанахъ, едва ли даже извѣстныхъ нѣкоторымъ „стражамъ народной жизни“. Но придетъ время, и гг. хакимы сгруппируютъ эти свѣдѣнія по вопросу, столь интересному съ экономической и нравственной стороны жизни туземцевъ.

У осѣдлаго населенія, ишаны пользуются сильнымъ вліяніемъ только въ классѣ земледѣльческомъ, сельскомъ, стоящемъ, сравнительно съ горожанами, на низкой ступени умственнаго развитія и легко потому поддающемся на всякую эксплуатацію, не только духовенствомъ, но самыми обыкновенными пройдохами. Здѣсь ишаны такъ же назойливы, какъ и у кочевниковъ.

Наводняя каждогодно, послѣ снятія хлѣбовъ съ полей, долину Сыръ-дарьи, самозванные ишаны, изъ Бухары, Шахрисябза, Куляба и Самарканда ограничиваютъ свою дѣятельность исключительно собираніемъ по кишлакамъ (селеніямъ) доброхотной дани, поголовно со всѣхъ. Обыкновенно, по давнишнему установленію, каждый кишлакъ имѣетъ 2–3 такихъ данесобирателей, своего рода сюзереновъ.

Являясь въ селеніе, по снятіи хлѣбовъ, одинъ послѣ другого, ишанъ продѣлаетъ обыкновенно въ одинъ вечеръ молитвенный сеансъ съ неистовымъ хоровымъ продолжительнымъ выкрикиваніемъ: „я ху! я хакъ! ла иллахи илла ху!“, потолкуетъ съ жителями о разныхъ мірскихъ дѣлахъ, наговоритъ увѣреній, что начальство сократило подать, по ихъ, ишановъ, молитвѣ, и на другой день соберетъ чрезъ мѣстнаго аксакала (сельская полицейская власть) деньгами то количество, какое имъ давали здѣсь прежде, плюсъ та часть, на которую въ данный годъ сокращены подати. Выходите, такимъ образомъ, что облегченіе сельскаго туземнаго населенія отъ казенныхъ податей идете въ прокъ не народу, а ишанамъ, вымогающимъ у бѣдняковъ сытныя крупицы съ неслыханной смѣлостью, съ угрозами ниспослать на неподатливаго мюрида, на его семью и скотъ болѣзни и моръ. Пессимисты могутъ провѣрить это мое наблюденіе ишанизма, и навѣрное откроютъ въ дѣятельности ишановъ еще болѣе пагубнаго для благосостоянія и нравственности народа, но никакъ не менѣе того, что я сообщилъ здѣсь.

Мы лично смотримъ на ишановъ, какъ на продуктъ, съ одной стороны, крайней умственной неразвитости народа, вѣрующаго въ кереметы, чудеса ишановъ, а съ другой — какъ на результатъ полнѣйшаго равнодушія всѣхъ къ вопросу, кто имѣетъ право на ишанизмъ духовный: всякій ли проворовавшійся мулла, встрѣчающій въ татаринѣ свыше посланнаго заступника, всякій ли работникъ ишана, котораго посылаете онъ, въ качествѣ своего намѣстника (халифа), для собиранія дани, всякій ли казанскій татаринъ, афганецъ и константинопольскій грекъ, или же право быть ишаномъ остается за прямыми котомками какого-нибудь духовнаго ордена, или, наконецъ, ишаны должны вытереть свои глаза той страницей корана Магомета, гдѣ сказано: „Ла рухбанитумъ филь исламъ“ (въ исламѣ нѣте монаховъ) и прекратить обирательство и развращеніе народа.

Нельзя же, въ самомъ дѣлѣ, ограничиваться однимъ перечисленіемъ количества выпущенныхъ канцеляріей нумеровъ, и на серьезные вопросы по улучшенію матеріальнаго и нравственнаго быта населенія смотрѣть съ такою же апатической важностью, съ какою ишаны смотрятъ на свою дѣятельность и происхожденіе, чрезъ мудрое двухстишіе:

т.-е. въ переводѣ:

Годъ путешествія моего съ Алтынъ-баемъ въ степной уѣздъ, былъ особенно удачнымъ для насъ столько же встрѣчею со многими ишанами, доставившею матеріалъ для наблюденій, сколько и тѣмъ, что онъ былъ кануномъ слѣдующаго трехлѣтія новыхъ выборовъ на должности волостныхъ управителей, біевъ (судей), аульныхъ старшинъ у кочевниковъ, аксакаловъ (полицейская, городская и сельская власть), казіевъ (судей), членовъ хозяйственнаго управленія, вѣдающаго раскладку и сборъ податей у осѣдлыхъ туземцевъ.

Мнѣ недолго, всего три недѣли, пришлось ждать избирательной процедуры и за это время я познакомился съ нѣсколькими, весьма толковыми киргизами рода конградъ, а разспросами пополнилъ свои свѣдѣнія о многомъ, касающемся самоуправленія, суда и податного дѣла у кочевниковъ.

Я узналъ, между прочимъ, также, что киргизы имѣютъ счастіе видѣть своихъ гг. хакимовъ только одинъ разъ въ трехлѣтіе, когда имъ дается „предписаніе“ сдѣлать очередные выборы. Въ это-то счастливое для народа время гг. хакимы выѣзжаютъ въ 3–4 пункта ввѣренныхъ имъ владѣній, собираютъ десяточныхъ (унъ-баши) и пятидесяточныхъ (илю-баши) избирателей, выслушиваютъ жалобы просителей по разнымъ дѣламъ, передаютъ немедленно эти жалобы на разбирательство біевъ и, само собою разумѣется, освѣдомляются потомъ, какъ рѣшено то или другое дѣло, причемъ конечно стараются отклонить вліяніе постороннихъ, напримѣръ переводчиковъ, на рѣшеніе суда. Но вотъ — я на выборахъ въ той самой степи, въ которой встрѣтилъ „счастливаго“ ишана вора-муллу возвратившимся изъ кочевьевъ акмолинскихъ киргизовъ. Народа собралось отъ трехъ волостей, которымъ назначенъ здѣсь сборный пунктъ, до 2000 человѣкъ. Въ назначенный день, съ примѣрной аккуратностью, безъ просрочки, такъ утомляющей кочевниковъ въ другихъ случаяхъ, подъѣзжаетъ къ ставкѣ изъ 12-ти кибитокъ джувашъ-хакимъ, т.-е. скромный начальнику верхомъ на скромной лошади, съ скромнымъ кортежемъ, состоявшимъ изъ коршуновиднаго кичкине-наиба (въ переводѣ: младшій помощникъ) и пяти джигитовъ (конные разсыльные). Киргизы выстраиваются въ одну линію и привѣтствуютъ пріѣзжающихъ низкимъ поклономъ, съ легкимъ приподниманіемъ шапокъ и съ приговариваніемъ „здрышка“ (искаженное „здравствуй“).

— Сегодня отдыхъ, — объявляетъ отъ имени хакима наибъ: — завтра разборъ жалобъ а послѣзавтра выборы.

Однако программа эта не вполнѣ прошла: жалобъ предъявлена была такая масса, что джувашъ-хакимъ, при всей старательности своей, не успѣлъ выслушать въ одинъ день даже половины ихъ. Здѣсь были и преобладающіе иски по дѣламъ кражъ, и иски женъ и невѣстъ о расторженіи брака или брачнаго условія съ нелюбимымъ мужемъ или женихомъ, и иски жениховъ, обманутыхъ невѣстами, и вышедшихъ замужъ за другихъ безъ воли родителей, и споры о неполной уплатѣ калыма за невѣсту, и споры поземельные.

Какъ я сказалъ выше, самою большею серіею жалобъ были иски по кражамъ со всѣми варіаціями ихъ: воровство чрезъ угонъ изъ табуна нѣсколькихъ десятковъ лошадей, среди бѣлаго дня, въ виду табунщиковъ которымъ шайка пригрозила дубинами, кражи изъ табуна ночью, отнятіе лошади грабежомъ въ степи или въ городѣ, кража скота изъ аула, искъ за невыполненіе обязательства открыть украденный скотъ за полученное отъ потерпѣвшаго вознагражденіе (сююнчи), искъ двухъ киргизъ, по дѣлу кражи, за неправильное взысканіе біями, при участіи кичкине-наиба, огромнаго штрафа въ 860 рублей, неизвѣстно куда поступившаго, обвиненіе нѣкоторыхъ волостныхъ управителей и ихъ кандидатовъ въ тѣсной солидарности съ ворами.

По всему видно было здѣсь, да я зналъ это и раньше, что воровство въ киргизской степи, по своимъ размѣрамъ и организаціи, составляетъ страшное хроническое зло, разъѣдающее и благосостояніе народа, и его нравственность.

Вслушавшись въ судебные процессы по дѣламъ кражъ, во мнѣніе населенія кочевого и отчасти осѣдлаго, я пришелъ къ тому убѣжденію, что воровство у киргизовъ совершается вовсе не по нуждѣ, а такъ сказать по баловству вначалѣ, жадности впослѣдствіи и привычкѣ въ заключеніе. Нѣсколько молодыхъ людей вполнѣ состоятельныхъ родителей, также подвизавшихся въ былое время въ кражахъ, сводятъ знакомство съ однородичемъ, опытнымъ, закоренѣлымъ-воромъ, уговариваются сдѣлать кражу изъ „такого-то“, отдаленнаго за 30 верстъ, табуна, разставляютъ на пути, куда предположено сбыть украденное, станціи у союзниковъ вора-учителя и въ томъ городѣ, въ который отправляютъ лошадей для продажи, дѣлаютъ удачно кражу изъ табуна, бродившаго безъ всякаго присмотра, выручаютъ за украденное порядочную сумму денегъ, миролюбиво дѣлятъ выручку по трудамъ и заслугамъ каждаго, не обходя, конечно, и станціи держателей и аульнаго, бія и волостного, если они провѣдали о кражѣ; каждый соучастникъ получаетъ нѣкоторый кушъ денегъ и тѣмъ поощряетъ себя на дальнѣйшіе подвиги. Пока хозяинъ табуна случайно очнется, украденныя лошади въ пять дней сдѣлаютъ 400 верстъ. Начинаются розыски разспросами, объявленіемъ такого-то (смотря по размѣру кражи) вознагражденія (сююнчи) тому, кто укажетъ воровъ или украденное. Доказчики въ большинствѣ случаевъ выискиваются, получаютъ отъ потерпѣвшаго назначенную сююнчу въ 20–100 рублей и затѣмъ уже объявляютъ, гдѣ надо искать украденное. Если оговоръ окажется неосновательнымъ, доказчикъ возвращаетъ полученную сююнчу, изъ которой урветъ все-таки нѣкоторую частицу, въ 5–10 руб. При несомнѣнности доказательствъ къ обвиненію такого-то въ кражѣ, потерпѣвшій, если не покончитъ съ ворами миролюбиво, при содѣйствіи однородичей, отправляется на разбирательство къ біямъ, возсѣдающимъ всегда почему-то и вопреки, положенію въ центральной резиденціи хакима, за 300–500 верстъ отъ кочевьевъ своихъ родовичей, нуждающихся часто въ ихъ юриспруденціи. Избранные истцомъ біи дѣлаютъ вызовъ отвѣтчику, который, по явкѣ, избираетъ также и съ своей стороны равное число біевъ. Эта коллегія судей отбираетъ для формы подписку отъ тяжущихся въ томъ, что они согласны предоставить имъ разбирательство дѣла. Публичный судъ открывается разспросами истца и выслушиваніемъ возраженій отвѣтчика, затѣмъ спрашиваются подъ присягою свидѣтели, если они представлены истцемъ. Въ случаѣ отсутствія свидѣтельскихъ доказательствъ, дѣло рѣшается очистительною присягою одного родовича-отвѣтчика въ неповинности его кліента во взводимомъ обвиненіи. Выборъ одного или двухъ человѣкъ для очистительной присяги (джамга-устамганъ) предоставляется въ большинствѣ случаевъ истцу. Неявка къ присягѣ избраннаго, въ назначенный срокъ, въ указанное мѣсто, рѣшаетъ дѣло въ пользу истца. Явившійся, выбранный для присяги, собравъ свѣдѣнія о достоинствѣ обвиненія, даетъ клятву на алкоранѣ или, при непониманіи догматовъ вѣры, на возвышенномъ курганѣ, что на основаніи собранныхъ свѣдѣній и по внутреннему убѣжденію онъ не признаетъ „такого-то“ виновнымъ въ взводимомъ на него „такимъ-то“ обвиненіи. Такой присягой посторонняго родовича обвиняемый освобождается отъ всякой отвѣтственности, а обвинитель платитъ судебныя издержки.

Въ случаѣ доказаннаго обвиненія въ воровствѣ, не имѣющемъ у киргизовъ подраздѣленія на простое и квалифицированное, отвѣтчикъ обязанъ уплатить истцу, сверхъ стоимости украденнаго, по два животныхъ за каждое изъ украденныхъ (муйне кусокъ кутене-теркау) и приговаривается также къ возвращенію судебныхъ издержекъ (чигинъ), исключительно съ сююнчей (плата доказчику), и къ платежу штрафа (аипъ). назначаемаго біями, въ противность обычаю (зану), въ произвольномъ размѣрѣ, иногда до того отяготительномъ, что одна такая доказанная кража 4–6 лошадей окончательно разоряетъ и отвѣтчика, и его родственниковъ, привлекаемыхъ почему-то къ платежу всего штрафа, въ случаѣ несостоятельности обвиненнаго. Обыкновенно, постановивъ обвиняющее рѣшеніе, біи, не уклоняясь отъ назначенія штрафа, сводятъ тяжущихся къ мировой (ала-джипъ), для сокращенія имущественной отвѣтственности обвиненнаго. Бійликъ. т.-е. вознагражденіе біевъ, участвовавшихъ въ рѣшеніи дѣла, принято уплачивать здѣсь въ размѣрѣ произвольномъ, но не обидномъ для судей, обѣимъ сторонамъ, избиравшимъ біевъ.

Въ основаніи киргизскаго суда по зану (обычаю), съ очистительной присягою посторонняго за отвѣтчика при отсутствіи въ искѣ прямыхъ доказательствъ, лежатъ два начала: одно — непосредственно вытекающее изъ условій быта кочевниковъ и связанной съ этими условіями невозможности представлять на каждое дѣло свидѣтелей; другое — тѣсная солидарность киргизовъ во взаимномъ поддержаніи, при случаѣ, интересовъ отдѣльныхъ лицъ и обществъ. Первый факторъ такого судопроизводства остается въ неизмѣнномъ существованіи теперь, и останется такимъ надолго, пока степь будетъ степью, а кочевники — кочевниками; о второмъ можно сказать, что онъ утратилъ свое значеніе съ того времени, какъ, съ пониженіемъ нравственнаго уровня массы, присяга и по алкорану, и простымъ обѣщаніемъ говорить въ дѣлѣ сущую правду потеряла свое обаяніе; съ того времени также, какъ солидарность киргизскаго народа искусственно ослаблена положеніемъ, задавшимся цѣлью подорванія потомственнаго начала (чингиръ-гатаръ) въ кочевомъ народѣ. Теперь, если очистительная присяга падаетъ на родовичей обвиняемаго, солидарныхъ съ нимъ въ разныхъ грѣшкахъ, они поспѣшатъ явиться по вызову и не колеблясь подойдутъ къ могилѣ родовитаго киргиза или выпьютъ чашку воды въ оправданіе своего кліента, отъ котораго получатъ условленный гонораръ; а киргизъ дѣйствительно нравственный, пользующійся нѣкоторымъ уваженіемъ общества, и при близкомъ родствѣ съ отвѣтчикомъ, въ большинствѣ случаевъ, откажется дать въ оправданіе его очистительную присягу, съ которою связано собраніе свѣдѣній о нравственности обвиняемаго вообще и о достоинствѣ обвиненія его въ данномъ искѣ.

При такихъ анохроническихъ началахъ судопроизводства, при отсутствіи у біевъ до сего времени письменнаго сборника узаконеній обычнаго суда (занъ), неизвѣстнаго большинству біевъ, въ практикѣ этихъ судовъ единоличныхъ и коллегіальныхъ (съѣзды) встрѣчаются такія крайнія аномаліи, которыя указываютъ на дѣйствіе въ судахъ скорѣе полнаго, безотчетнаго произвола, чѣмъ началъ справедливости.

Изъ множества имѣющихся у насъ примѣровъ печальныхъ рѣшеній киргизскаго суда той части степного уѣзда, гдѣ я засталъ очередные выборы, приведемъ два, наиболѣе рельефные и совершенно достовѣрные, какъ оберегаемые и по сей день архивомъ областного правленія.

Киргизъ чулакской волости, Кулманъ Кулджановъ, предъявляетъ біямъ, въ центральной резиденціи джувашъ-хакима, искъ къ киргизу Берды-беку Кулмагометову о двухъ украденныхъ верблюдахъ. Восемь біевъ принимаютъ къ разбирательству дѣло и подаютъ истцу рѣшительный совѣтъ требовать съ отвѣтчика, кромѣ двухъ верблюдовъ своихъ, еще 2-хъ верблюдовъ и 2-хъ лошадей, по слухамъ, будто бы украденныхъ у кого-то Берды-бекомъ. За непредставленіемъ свидѣтелей, истцу предоставлено право привлеченія кого-либо изъ родственниковъ отвѣтчика для очистительной присяги. Выборъ палъ на Татыма-Караева и Батыръ-бека Бей-Битова, которые не явились въ судъ въ назначенный срокъ, чрезъ 6 дней отъ времени извѣщенія ихъ, и тѣмъ подали поводъ къ постановленію рѣшенія въ пользу истца. Первоначальнымъ рѣшеніемъ отвѣтчикъ присужденъ къ платежу 720 рублей, но затѣмъ біи какъ бы опомнились и сбавили съ этой суммы 400 рублей, будто бы по родству (оганчилыкъ), существующему между тяжущимися. Такимъ образомъ, Кулману слѣдовало получить 320 рублей, вмѣсто которыхъ одинъ изъ біевъ, киргизъ Тыншибай, приводившій въ исполненіе рѣшеніе и взысканіе съ отвѣтчика 3-хъ верблюдовъ и 200 рублей, занятыхъ за 100 р. въ процентъ, отдалъ истцу 3-хъ верблюдовъ и 40 рублей; но изъ 3-хъ верблюдовъ одного пришлось тогда же отдать въ бійлыкъ (вознагражденіе) Тыншибаю, — итого Кулманъ остался при 2-хъ верблюдахъ и 40 рубляхъ, которые конечно не покрыли его потери, включительно съ судебными издержками. Онъ однако быль бы счастливъ вмѣстѣ съ біями и отъ такого чудеснаго рѣшенія, если, бы въ отвѣтчикѣ не проявился задоръ доказать свою невинность.

Берды-бекъ, проигравшій искъ только потому, что родственники не хотѣли потрудиться явкою въ срокъ для очистительной присяги, воспользовался проѣздомъ по почтовому тракту начальника области и подалъ письменную жалобу. Разсмотрѣніе дѣла привело къ тому, что истецъ Кулманъ возвратилъ Берды-беку отвѣтчику 40 рублей и 2-хъ верблюдовъ, дѣйствительно полученныхъ отъ бія Тыншибая, и 48 рублей за третьяго верблюда, оставшагося у Тыншибая въ видѣ бійлыка.

Такимъ образомъ отъ этого дѣла истецъ понесъ убытку: 2-хъ украденныхъ верблюдовъ — 80 руб., расходовъ по розыскамъ и судбищу — 60 рублей и 48 рублей, оставшіеся у бія, а всего — 188 рублей. Отвѣтчикъ поплатился 250 рублями, которые однако были взысканы впослѣдствіи съ Тыншибая, оборудовавшего это дѣло по праву бія и силою вліянія своего, какъ брата кичкине-наиба.

Въ этомъ дѣлѣ замѣчательно также обозначилось замѣстительство отсутствовавшихъ при постановленіи рѣшенія біевъ посторонними, совершенно уже некомпетентными киргизами, пойманными на базарной площади. Въ судоговореніи они участія никакого не принимали, а къ постановленному письменному рѣшенію приложили и свои печати, наряду съ печатями дѣйствительныхъ біевъ.

Въ примѣрѣ второмъ — пять біевъ, въ отсутствіе отвѣтчика, киргиза Нолибая, не получившаго своевременно вызова въ судъ, опредѣлили взыскать съ него 200 рублей въ пользу истца сююндука и 300 рублей въ штрафъ за украденныхъ будто бы 4-хъ верблюдовъ. За отсутствіемъ у Нолибая, дѣйствительно закоренѣлаго вора, всякой собственности и даже юрты, взысканіе пало, въ силу какихъ-то мѣстныхъ распоряженій, на двухъ родственниковъ его — Мергеня и Колдыбая, которые и разорились вслѣдствіе такого страннаго рѣшенія, даже не поддававшагося на совершенно основательные доводы возраженія, что родственникъ ихъ, Нолибай, при крайней испорченности, никакихъ отношеній къ нимъ не имѣетъ и уже три года никто не знаетъ, гдѣ онъ скитается.

Таковы образчики рѣшеній киргизскаго суда „по обычаю“ истолковываемому каждымъ біемъ и вкривь, и вкось, съ одной стороны, вслѣдствіе отсутствія для руководства кодекса обычнаго права, съ другой — вслѣдствіе ввода очередными выборами въ институтъ народнаго суда элементовъ, не только незнакомыхъ съ обычаями, но и совершенно неспособныхъ къ судебной практикѣ по своему крайнему неразвитію.

Нельзя не сказать, что одною изъ причинъ такой неудачной организаціи туземнаго суда служатъ, безъ сомнѣнія, особенные пріемы выбора на должности не открытымъ голосованіемъ, а баллотировкой со всѣми ея атрибутами, какіе могла только канцелярія джувашъ-хакима и другихъ ввести въ степь.

Представьте себѣ вольныхъ сыновъ степи, не знающихъ ни чернилъ, ни бумаги, тѣмъ паче канцелярскихъ „столовъ“, собравшихся на выборы и выслушивающихъ пространныя истолкованія о шарахъ черныхъ и бѣлыхъ и о расположеніи избирательной урны въ видѣ перегороженнаго на-двое короба, накрываемаго чернымъ сукномъ, торжественно поддерживаемымъ за концы самимъ джувашъ-хакимомъ и его кичкине-наибомъ.

Надо слишкомъ много времени и терпѣнія, чтобы выдрессировать такихъ избирателей въ отчетливомъ пониманіи всей этой баллотировочной механики, на которую туземцы смотрятъ пока просто какъ на забаву (тамаша), неизвѣстно почему претендующую на непогрѣшимость выборовъ такимъ ухищреніемъ.

Туземцы и не могутъ иначе относиться къ баллотировкѣ такимъ способомъ, по замѣчаемымъ каждымъ при выборахъ разнымъ курьезамъ, напримѣръ: опусканію въ одно отдѣленіе короба обоихъ шаровъ, или поползновенію киргиза-избирателя забраться подъ сукно съ головою, и т.п.

Да и можетъ ли киргизъ уяснить себѣ право на баллотировку такимъ утомительнымъ способомъ только 4–6 человѣкъ его волости въ то время, когда претендентовъ на эту должность имѣется полтораста человѣкъ?

Естественно отсюда нерѣдкое изумленіе народа, получившаго сюрпризомъ для самихъ избирателей такого волостного или бія, котораго они никогда не желали видѣть на этой должности и открытымъ голосованіемъ ни за что не избрали бы.

— То ли дѣло, — говорилъ своему родовичу толковый киргизъ Бекбай: — первые выборы въ „такомъ-то“ уѣздѣ.

— Да, то было отрадное время, — соглашался Бектемиръ. — Я живо его припоминаю. Открытымъ совѣщаніемъ 50-ти юрто-владѣльцевъ назначался тогда одинъ избиратель (юлю-баши — пятидесятенный). Въ устраненіе интригъ и подкуповъ, здѣсь же, въ присутствіи начальника, въ отдѣленіи отъ массы народа, избиратели, тотчасъ по назначеніи народомъ, садились въ кружокъ среди степи и начинали толковать, кто къ какой должности пригоденъ. Долго, часа по три иногда, длились оживленные, крикливые, съ привѣтованіемъ избирателей съ мѣста своего, эти выборы, и въ концѣ-концовъ результаты получались такіе отрадные, что народъ привѣтствовалъ ихъ подбрасываніемъ. на радостяхъ своихъ малохаевъ (шапки зимнія). Если при выборахъ избирательные голоса распадались поровну, дѣло рѣшалось здѣсь же, въ кругу, подъ надзоромъ въ такихъ случаяхъ хакима, жребіемъ (чекъ), — и споровъ затѣмъ никогда не возникало. Всякій видѣлъ, что дѣло дѣлалось на чистоту, вліянія на избирателей не имѣлъ ни народъ, ни претенденты на должности, ни начальникъ и его окружающіе. Со всею отчетливостью, безъ малѣйшаго повода для народа къ подозрѣніямъ въ пристрастіи, такіе выборы всѣхъ должностныхъ лицъ, аульныхъ старшинъ, біевъ, управителей 2–3 волостей, оканчивались обыкновенно въ одинъ день и никакого никогда смѣхотворства, подобнаго раздающемуся всякій разъ надъ коробомъ, не возбуждали въ народѣ.

При такихъ выборахъ народу предоставляется широкій просторъ смѣлой критической оцѣнки прошлой дѣятельности и способностей избираемаго лица, а при нестѣсненіи избирателей назначеніемъ претендентовъ, какъ это дѣлаетъ коробъ, дѣйствительная способность не будетъ затерта и явится на службу обществу.

Совсѣмъ не то выходить съ коробомъ: народъ толкомъ не смыслитъ значенія бѣлыхъ и черныхъ орѣховъ, исправляющихъ должность шаровъ, процессъ опусканія въ одну изъ половинъ ящика избирательнаго орѣха вводитъ всей обстановкой въ ажитацію киргизъ, и подготовленный пустить избирательный шаръ кладетъ въ волненіи и по неловкости неизбирательный, и наоборотъ.

Интригамъ открывается широкій, хотя и не совсѣмъ надежный просторъ возможностью переговоровъ съ избирателями, нѣсколько разъ призываемыми къ баллотировочному столу. Вся эта затаенность, важная торжественность, всѣ эти часто происходящія случайности опусканія двухъ шаровъ въ одну половину, останавливанія избирателя какимъ-нибудь назиданіемъ въ самый моментъ намѣренія его сплавить поскорѣе свой орѣхъ и отдѣлаться, — производитъ на живой, нетерпѣливый киргизскій народъ крайне дурное впечатлѣніе и вызывайте во всѣхъ, даже въ бабахъ киргизскихъ, не совсѣмъ выгодные для короба толки.

Въ общемъ слѣдуетъ признать баллотировочные, посредствомъ шаровъ, выборы неправильными уже потому, что они ограничиваютъ избирательное право народа назначеніемъ предъ баллотировкой претендентовъ на должности.

Я того мнѣнія, что выборы открытымъ голосованіемъ, сохраняя за народомъ всеполное избирательное право, гарантируютъ успѣхъ избранія въ должности соотвѣтствующихъ лучшихъ людей, и главное — способствуютъ здоровому воспитанію массы соревнованіемъ и свободнымъ критицизмомъ, чѣмъ траурный коробъ не отличается.

Дѣйствительно, по многимъ весьма поучительнымъ аргументамъ, представляющимся каждому, кто присматривался къ развитію народной жизни, нельзя не согласиться, что in agora киргизской степи имѣетъ больше смысла и практической пользы, чѣмъ канцелярскій столъ, перерождающійся на время въ избирательное бюро со своими типичными атрибутами.

Каждый, всматривавшійся сколько-нибудь въ организацію, путемъ закрытыхъ выборовъ, туземной администраціи и суда, могъ всегда подмѣтить, по результатамъ дѣятельности должностныхъ лицъ, преобладаніе въ нихъ элементовъ нравственно и умственно слабыхъ, но крѣпкихъ настойчивостью добиться званія волостного управителя или бія, какими бы то ни было путями и прежде всего подкупомъ избирателей, вызывающимъ иногда претендентовъ на большія матеріальныя затраты.

Естественно ли ждать добросовѣстнаго исполненія своихъ обязанностей отъ должностного киргиза, добивавшагося на трехлѣтіе мѣста затратою годичнаго содержанія? Конечно — нѣтъ, если сообразить, что киргизъ настоящаго времени цѣнитъ почетъ прибыльный, а не бездоходный, убыточный, и при собственныхъ средствахъ добиваться хлопотливой должности волостного управителя не станетъ, не имѣя въ виду возвратить съ лихвою всѣ затраты на выборы, на русскіе сапоги, вино и стуколку, устраиваемые каждымъ степнымъ рыцаремъ съ полученіемъ должности управителя.

Да, забрались-таки и къ номадамъ эти піонеры цивилизаціи и, нечего сказать, шлифуютъ податливыхъ сыновъ природы весьма быстро.

Конечно, никто не станетъ утверждать, что эти три ассимилирующіе фактора — вино, карты и русскіе сапоги — находятся въ одинаковомъ прогрессивномъ взаимодѣйствіи у всѣхъ туземцевъ; до этого еще не дошло дѣло цивилизаціи, но что они охватили уже нѣкоторую часть кочевого и осѣдлаго населенія, это не откажутся, вѣроятно, признать и гг. стражи народной жизни.

Нельзя не сказать, что эти два печальные одухотворителя — вино и карты, проникаютъ въ кочевой народъ не стимулами потребностей самой жизни, а къ сожалѣнію, тѣми низменными путями подражанія, гаерства, которые оказываютъ на свои жертвы двойное нравственно разслабляющее вліяніе. Это видятъ сами, не пріобщившіеся еще такой цивилизаціи, номады, прекрасно анализирующіе факты жизни; это видитъ каждый посторонній наблюдатель, это должны бы видѣть всѣ, надѣленные природою органами зрѣнія и пониманія.

Не ясны ли также для каждаго, справедливо относящагося къ явленіямъ жизни, прямыя послѣдствія такого одухотворенія: ослабленіе нравственности и упадокъ благосостоянія со всѣми безотрадными варіаціями.

1874–1889

Объ авторѣ

Георгій Алексѣевичъ Арендаренко (4 февраля 1846–✝) — россійскій военачальникъ, генералъ-майоръ, военный губернаторъ Ферганской области, востоковѣдъ и этнографъ.

Георгій Алексѣевичъ Арендаренко ведетъ свое происхожденіе изъ дворянъ Черниговской губерніи. Свое военное образованіе онъ пріобрѣлъ въ 1-мъ Павловскомъ военномъ ​училищѣ​, которое было имъ закончено въ 1865 году.

Съ 1869 года онъ ​исполнялъ​ обязанности Джизакского уѣзднаго судьи, послѣ чего въ 1870 году поступилъ въ распоряженіе Туркестанскаго генералъ-губернатора. Въ этомъ же году ему было ​присвоено​ воинское званіе поручика. Послѣ нѣсколькихъ повышеній въ должности въ 1874 году онъ сталъ управляющимъ нагорными ​тюменями​ Зеравшанского округа. Въ 1877 году получилъ званіе капитана. Въ январѣ 1880 года по распоряженію Туркестанскаго генералъ-губернатора К. П. фонъ ​Кауфмана​ командировался въ Бухару въ качествѣ довѣреннаго лица для сбора ​сведеній​ о положеніи дѣлъ въ Афганистанѣ и для надзора за внѣшними связями бухарскаго эмира.

Съ 1869 года онъ ​исполнялъ​ обязанности Джизакского уѣзднаго судьи, послѣ чего въ 1870 году поступилъ въ распоряженіе Туркестанскаго генералъ-губернатора. Въ этомъ же году ему было ​присвоено​ воинское званіе поручика. Послѣ нѣсколькихъ повышеній въ должности въ 1874 году онъ сталъ управляющимъ нагорными ​тюменями​ Зеравшанского округа. Въ 1877 году получилъ званіе капитана. Въ январѣ 1880 года по распоряженію Туркестанскаго генералъ-губернатора К. П. фонъ ​Кауфмана​ командировался въ Бухару въ качествѣ довѣреннаго лица для сбора ​свѣдѣній​ о положеніи дѣлъ въ Афганистанѣ и для надзора за внѣшними связями бухарскаго эмира.

Въ 1881 году получилъ званіе майора, въ 1884 году — подполковника. Въ 1887 году сталъ самаркандскимъ уѣзднымъ начальникомъ. Въ 1889 году уволился въ запасъ, однако въ 1890 году снова поступилъ на службу исполняя обязанности начальника ​Мервскаго​ уѣзда. Въ 1892 году ему было присвоено званіе полковника, въ 1901 году онъ сталъ военнымъ губернаторомъ Ферганской области. Въ 1904 году уволился со службы «по домашнимъ обстоятельствамъ».

По долгу службы Георгій Алексѣевичъ Арендаренко совершалъ много экспедицій по Туркестанскому краю, путешествовалъ въ Бухарское ханство, ​Каратегинъ​ и ​Дарвазъ​. Въ ходѣ этихъ поѣздокъ онъ собралъ большое количество новой научной информаціи о жизни и традиціяхъ мѣстныхъ народностей (узбековъ, туркменъ, казаховъ, каракалпаковъ, таджиковъ) и выучилъ ихъ языки. Онъ много публиковался въ различныхъ мѣстныхъ, туркестанскихъ и центральныхъ изданіяхъ. Результатомъ его экспедиціи въ Бухару стала публикація журналовъ командировокъ, ​которые​ были признаны цѣннымъ источникомъ ​свѣдѣній​ по политической исторіи Афганистана и Бухары 1880-х годовъ. Въ 1889 году увидѣла свѣтъ его обзорная монографія «Досуги въ Туркестанѣ», содержащая огромный ​объемъ​ этнографическихъ и военно-статистическихъ данныхъ. Помимо этого, онъ собралъ большую коллекцію этнографическихъ экспонатовъ. Въ 1900 году онъ сталъ членомъ Ташкентскаго отдѣленія Императорскаго общества востоковѣдѣнія, а его коллекція среднеазіатскихъ ковровъ была представлена на международной выставкѣ въ Парижѣ. Часть его матеріаловъ такъ и не была издана и до сихъ поръ хранится въ архивахъ.